— А-а, так, по боковой линии… — Антон легко махнул рукой. — Но мне нравится, когда ты меня так называешь, — и печально добавил: — Не пропадай надолго, ладно? Я, кажется, уже теперь не смогу без тебя…

* * *

— Привет! — сказал Борис, открыв дверь, и улыбнулся.

«А улыбка-то у тебя, друг, несколько кривоватая и вымученная, — мысленно отметила Поля, проходя мимо него в холл. — Хотя что мне теперь до твоей улыбки? Да и вообще до тебя?»

Ей хотелось помнить только Антона, думать только об Антоне. И тело ее, расслабленное, утомленное, все, до кончиков пальцев действительно еще помнило его. Но чуткие ноздри уже помимо ее воли торопливо и унизительно втянули воздух. Духами на этот раз от Бориса не пахло.

«Осторожный стал! — с горечью подумала она. — Наверное, после того случая с псевдоаттракантами… Хотя с Надей как не быть осторожным? Ту гадость, которой она поливает себя вот уже десять лет, ни с чем не спутаешь и ни за какую рекламную новинку не выдашь, как ни старайся… А, впрочем, мне все это уже безразлично… Должно быть безразлично»…

Борис стоял у зеркала, скрестив руки на груди, и задумчиво следил за тем, как жена снимает туфли. Когда Поля ступила босыми ногами на палас, он вдруг спохватился:

— Подожди, вот идиот! Совсем забыл…

Метнулся в комнату, через минуту вернулся с огромным роскошным букетом садовых ромашек. И еще прежде, чем он произнес: «Это тебе!», — Поля почувствовала, что ей неудержимо хочется плакать. «Спасибо» она выговорила с неимоверным трудом, взяла цветы за влажные, видимо, только что из вазы, стебли и прошла в спальню. Больше всего на свете ей хотелось сейчас яростно швырнуть ни в чем не повинные ромашки о стену так, чтобы они, изломавшись, рассыпались в разные стороны, а потом закрыться на замок и вдоволь нарыдаться. Но за спиной слышалось дыхание Бориса, поэтому она только поставила их в белую керамическую вазу, стоящую на тумбочке, и, полуобернувшись, спросила:

— Ты давно приехал?

— Не очень, — ответил он явно неохотно.

— А что так? Деловая встреча?

— Вроде того…

— С кем, можешь сказать?

— Нет, Поль, прости, не могу, — Борис легонько сжал ее плечи и принялся массировать их круговыми движениями. — Правда, прости…

«Какой же у меня все-таки муж уникальный! — подумала она с горькой иронией. — Ну где еще такого найдешь, чтобы ходил налево и при этом еще прощения просил за то, что не предоставляет полной информации? Золото просто, а не муж!»

А пальцы его, сильные и нежные, продолжали массировать ее уставшие плечи, и Поля даже как-то не сразу сообразила, что надо отстраниться, такой привычной была эта спокойная ласка.

— Слушай, ты тоже прости, — она отвела его пальцы рукой, — но я сегодня очень устала и хочу спать. Поэтому не надо массажа, я уже буду расправлять постель.

— Как хочешь, — Борис пожал плечами и вышел из спальни.

Поля сдернула с кровати покрывало, сняла платье и легла, накрывшись шелковой простынью. Она бы и не заметила, наверное, повседневной, прохладной мягкости дорогого белья, если бы спина не чесалась до сих пор от шерстяного одеяла, на котором они занимались любовью с Антоном. И ей вдруг вспомнились с бесстыдной яркостью и комната с убогими занавесками, и кровать с панцирной сеткой, и искаженное сладкой судорогой лицо чужого мужчины со взмокшим лбом и полуприкрытыми глазами. Поля прерывисто вздохнула и подтянула простыню к подбородку. Сладкая истома, последние несколько часов владевшая ее телом, постепенно уступала место брезгливости и отвращению к самой себе.

«Я ведь не люблю его! Не люблю! — подумала она, перевернувшись на спину и уставившись в потолок. — Это абсолютно точно. Пусть красивый мальчик, пусть безумно обаятельный… Ну нравится мне его горячность, льстит его влюбленность. Но ведь больше-то ничего нет!.. Тогда зачем все это? Борьке назло? В порядке мести? Вдвойне глупо и вдвойне отвратительно».

Часы на стене тикали мерно и равнодушно. Поля убрала ладонью волосы со лба и села в кровати. Она остро чувствовала необходимость того, что еще час назад казалось ей почти кощунственным — тщательно, до красных полос, растираясь мочалкой, помыться после свидания с Антоном. Она уже спустила ноги на пол, когда в дверях появился Борис.

— Поль, — он прошел через комнату и присел на край кровати рядом с ней, — мне кажется, нам надо серьезно поговорить.

— Да? — она нервно затеребила тесемку ночной сорочки. — И о чем же?

— Хотя бы о том, что в последнее время происходит между нами.

— А что, между нами что-то происходит?

— Поль, не надо, — Борис положил руку ей на плечо. Она дернулась. Рука упала нелепо и смешно, стукнувшись о матрас. Он сцепил пальцы, хрустнул костяшками, но все же продолжил: — Я понимаю, что ты сегодня усталая и колючая, но тем не менее выслушай меня, пожалуйста. Это важно… Я хочу попросить у тебя прощения…

Поля почувствовала, как сердце ее часто-часто заколотилось где-то у самого горла.

— За что? — спросила она одними губами.

— Ну… ты, конечно, сама все знаешь и понимаешь, а звучит это глупо… В общем, я в последнее время мало уделял тебе внимания, и из-за этого в наших отношениях возник холодок. Естественно, деловые проблемы — это не оправдание, но…

— Деловые проблемы?! — голос ее с почти радостным удивлением взмыл ввысь к концу фразы. — Мне не послышалось? Ты сказал «деловые проблемы»?

— Да, — проговорил Борис растерянно.

Поле показалось, что смех, глубокий и страшный, возник где-то вне ее и потом уже обвил ее собственный голос, как плющ ветку. Она запрокинула лицо к потолку и истерично захохотала:

— Деловые проблемы!.. Ха-ха-ха… Деловые проблемы!.. Ох, надо было сразу догадаться, что ты опять будешь врать. Мы ведь врем друг другу, мы ведь не говорим друг другу правды и острые углы огибаем так старательно, что любо-дорого посмотреть, правда?.. Боречка, а почему ты не спрашиваешь, где я ночевала вчера и почему я так поздно пришла сегодня? Ты ведь не спрашиваешь, потому что тебе так спокойнее и удобнее? Потому что тебя такой расклад абсолютно устраивает?

Лицо Бориса стало белым как мел, а на щеках быстро и страшно заходили желваки. Поля следила за ним сквозь туман бессильных слез, застилающих глаза, и продолжала говорить быстро и сбивчиво, будто боялась не успеть:

— Конечно! Мы же с тобой просто как семейка «новых русских» из анекдота: муж с сотовым телефоном и толстой пачкой баксов в кармане, а жена — с абонементом на посещение солярия и билетом на Багамы. У каждого свой интерес, и ни к чему им что-то знать друг о друге… Подхожу я на роль тупой «новорусской» жены? Правда, Боренька? Помнишь, что ты мне ответил, когда я сказала тебе, что хочу пробиться с идеей этой злосчастной передачи о кино на телеканал, сказала, что снова хочу работать? Ты же заявил, что светский салон со звездами я вполне могу устраивать у себя на дому и нечего, дескать, тратить на это драгоценное эфирное время!

— Я не помню, когда говорил тебе такое…

— Зато я помню! — собственный смех уже пугал и душил ее, но она все не могла остановиться, сотрясаясь в мелких частых судорогах. — Это ведь благодаря тебе я стала тем, чем стала: скучной, нудной, неинтересной бабой. Тебе ведь теперь самому со мной скучно, правда?.. А ведь ты, наверное, с самого начала намеревался ткнуть меня носом: дескать, жри то, что хотела! Ты ведь тоже, как Наденька, считаешь, что я с самого первого дня просто сделала на тебя ставку, просто спрогнозировала, что ты будешь богатым?

— При чем здесь Надька-то? Поля, опомнись! — Борис схватил ее за плечи и сильно тряхнул. Но она вырвалась и завопила еще громче, еще отчаяннее:

— Ах, Надька ни при чем? Конечно, только я «при чем»! Я сама во всем виновата! Ты же так и не смог мне простить своей драгоценной потерянной свободы, не смог простить того, что я тебя на себе женила? Так ведь?.. Ты ведь и не любил меня никогда, наверное?

— Поля, перестань! Что ты за чушь несешь? — он пытался удержать ее яростно мотающуюся голову и заглянуть в глаза. А Поля все кричала и металась, и вместе с ней металось ее отражение в зеркальном изголовье кровати. Тогда Борис коротко и хлестко ударил ее по щеке. Она всхлипнула, закашлялась, подавившись собственными слезами. Провела тыльной стороной ладони по покрытому испариной лбу и внятно произнесла:

— Я, Боря, говорю правду, чистую правду… И ты это прекрасно знаешь. И женила я тебя на себе, и в постель затащила чуть ли не силой. Вот за это ты меня теперь и презираешь…

* * *

Они встречались уже два месяца, но свидания их по-прежнему оставались целомудренными. И каждый раз, прощаясь с Борисом у подъезда и прикасаясь своими губами к его, твердым, теплым, чуть обветренным, Поля задавала себе вопрос: «Почему?» В отличие от них Надя с Олегом уже давно перешли ту, запретную черту. Нет, наверняка она ничего не знала, но догадывалась. Да и невозможно было не догадаться, хоть раз увидев, каким жадным, исполненным особого смысла взглядом смотрят они друг на друга, с какой нежной интимностью прикасаются друг к другу руками. Они ни от кого не скрывались и никого не стыдились. Вот и в тот день ладонь Олега прямо под столом гладила коленку Нади. Поля сидела на соседнем ряду и просто не могла этого не видеть, хотя и заставляла себя думать исключительно о зачете. А зачет принимал новый преподаватель Анкудинов Георгий Вадимович, и, судя по всему, желанную роспись против графы «История России XIX века» получить было практически невозможно. Одна половина группы с фамилиями из верхней, от «А» до «И», части списка еще томилась в коридоре, а другая, сидящая в аудитории, уже успела проводить печальными взглядами четверых товарищей, получивших «неуд». И в том, что сначала на зачет были загнаны студенты с фамилиями от «К» до «Я», рассчитывавшие, что у них еще есть время подготовиться, тоже сказывалась необычайная анкудиновская вредность. Лет ему было от силы двадцать пять — двадцать шесть. И, может быть, как раз в молодости, в амбициозности и неудовлетворенности крылась причина его злости на окружающий мир. Поговаривали, что, защитив кандидатскую диссертацию, он рассчитывал с головой погрузиться в чистую науку, но что-то там не заладилось, и пришлось ему заняться преподавательской деятельностью. Студентов Анкудинов ненавидел люто, но особенно доставалось от него девушкам. И это тоже объяснялось вполне логично: тщедушный, прыщавый и гнилозубый, Георгий Вадимович пользовался у женского пола катастрофическим неуспехом. Сегодня третий курс сдавал зачет по отмене крепостного права, эта же тема была вынесена в заглавие анкудиновской диссертации. И это означало, что допуск на экзамен получить нереально. Но, как ни странно, вот уже десять минут Борис довольно успешно отвечал на каверзные вопросы, и похоже было, что завалить его не удастся.