Глава IX

В жизни каждого человека бывает момент, когда нужна стальная решимость и огромная сила воли, и в большинстве случаев этот момент наступает совершенно неожиданно — точно гром при совершенно ясном небе.

Голос Твайна отдавался в душе Хайса, по крайней мере, целую минуту после того, как Твайн замолчал, и все-таки Хайс не знал, что ответить.

Потом он сказал очень спокойно, в упор глядя на инспектора:

— Я совершенно не понимаю вас!

За этими обыкновенными словами скрывалось сильное волнение, и у него было такое чувство, словно ему нанесли тяжелый удар. Он сказал эту фразу только для того, чтобы выгадать время и успеть обдумать вопрос Твайна. В его уме беспрестанно вертелась одна и та же мысль: «Ясно, что он подозревает в убийстве одного из нас — Робина или меня».

Он достал из кармана портсигар, совершенно уверенной рукой вынул папиросу, спокойно закурил и решительно взглянул на Твайна:

— Итак? — спросил он.

— Значит, вы отрицаете, что жемчужина у вас, милорд? — возразил Твайн совсем шутливым тоном. — Отлично. Оставим этот вопрос временно открытым. До свидания!

Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Хайс слышал, как он тяжелым ровным шагом спустился с лестницы, как открылась и захлопнулась за ним входная дверь, как мерные шаги инспектора прозвучали по каменному тротуару и затихли в отдалении.

«Заметил ли он, что я спрятал жемчужину и потому заподозрил меня? — думал Хайс. — Но что толку ломать себе голову! Я ведь ничего не могу сделать. Мне бы только очень хотелось, чтобы все это не коснулось Робина!»

Он нервно ходил из угла в угол, куря папиросу за папиросой.

За окном сияло солнце, день склонялся к вечеру. У Хайса, по меньшей мере, три приглашения на сегодня: обед и танцы в двух местах. Лакей, постучавшись, напомнил ему об этом.

— Хорошо, — рассеянно сказал Хайс, — приготовьте мне ванну. Я сейчас приду.

Погрузившись в мрачные, беспокойные размышления, он забыл обо всем, даже о Селии; но теперь, поднявшись по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, он на мгновение задержался у дверей ее комнаты, и его мысли вернулись к ней.

Однако мрачное выражение его лица не изменилось: Твайн слишком резко разрушил очарование проведенных с ней вместе часов; она ведь тоже была замешана в этой ужасной истории.

«К черту все! — раздраженно подумал Хайс. — И к тому же еще эта Кердью!»

Постепенно его охватили усталость и подавленность. У него было такое ощущение, как будто на него набросили сеть, туго стянули ее и завязали над головой; он задыхался от сознания, что все идет не так, как нужно, и от того, что все как будто готово обрушиться на него.

Немного позже, совсем готовый к выходу, он снова помедлил у дверей Селии. Но сладость и блаженство тех минут потускнели от последующих событий; горько усмехнувшись, Хайс подумал о том, как трудно вернуть потерянное счастье. Он спустился с лестницы и вышел в сквер.

Огни автомобилей, стоявших около сквера, образовали вокруг него светящуюся изгородь; вечерняя толпа, состоявшая, главным образом, из людей его круга, шла своей дорогой — обедать или в театр. Хайс смешался с толпой, он обедал сегодня с одним приятелем в клубе.

Ужасная мысль мелькнула у него в мозгу, когда он перешагнул порог клуба; а что, если все эти люди знают, что его подозревают в убийстве и могут арестовать!

Он постарался отогнать от себя эту мысль, но она то и дело возвращалась к нему. Харвей, его друг, с которым он обедал, спросил его весело:

— Что случилось? Кредиторы заедают или что-нибудь в этом роде?

— О нет, совсем другое, — ответил Хайс, пытаясь улыбнуться.

Он давно знал Харвея как хорошего порядочного человека, которому можно было вполне довериться.

Наклонившись через стол к Харвею, Хайс сказал:

— Меня очень беспокоит Роберт.

Харвей очень любил обоих братьев; он знал всю эту историю с игорным домом и помог Роберту при его внезапном отъезде. Взглянув на Хайса с выражением искреннего сочувствия на несколько грубоватом, но приятном лице, он спросил:

— Что с ним случилось?

— Не знаю сам; вся эта история не удалась, — ответил Хайс сердито. — Ты помнишь, Роберт проиграл две тысячи фунтов в притоне Лоринга? Я тебе рассказывал об этом. Так вот, как только мы вошли туда, полиция устроила облаву…

— Еще бы, как же я могу не помнить, когда я сам там был, — возразил Харвей.

— Ах да, ты ведь был с нами! Ну а остальное ты, должно быть, знаешь из газет. Но настоящую правду нельзя узнать таким путем.

— Правду о тебе или о Робине? — очень спокойно спросил Харвей.

Хайс выдержал его взгляд.

— Правду о нас обоих, — коротко сказал он и рассказал Харвею о посещении Твайна.

Харвей молча уставился в тарелку. У него было огромное искушение задать Хайсу множество вопросов. Во-первых — очень ли он влюблен в сестру Лоринга? И во-вторых — отчего, черт побери, он держит эту девушку у себя? Разве ему не известно, что об этом уже все болтают?

Но вместо этого он спросил:

— Какое отношение имеет сестра Лоринга к этому делу?

Ответом на этот вопрос послужило мгновенно изменившееся и просветлевшее при упоминании о Селии лицо Хайса.

«О да, он без ума от нее! — подумал Харвей со странным чувством легкой зависти, потому что огонек, вспыхнувший в глазах Хайса, яснее слов говорил о любви. — Он ее любит, ну а как же с Пенси?»

— Селия тут совершенно ни при чем, — ответил Хайс, — она уже достаточно пережила за это время, бедняжка!

— Совершенно… ни при чем… совершенно… — внезапно оробев, забормотал Харвей.

…Так, значит, это правда! Старина Дик совсем потерял голову из-за этой девушки.

«Какой она должна быть, — думал Харвей, — чтобы вывести из равновесия такого, как Ричард? Чтобы при воспоминании о ней он так загорался!»

Ему пришло на ум, что будущее Хайса весьма запутано. Когда они шли по Джон-стрит, направляясь в дансинг, Харвей спросил:

— Когда твоя свадьба, Дик?

Они завернули за угол и подошли к дому с полосатым тентом и красным ковром на лестнице. Хайс не успел ответить, так как в этот момент к дому подъехал автомобиль и из него вышла Пенси, а с лестницы ей навстречу быстро сбежал самый высокий молодой человек, которого Хайс и Харвей когда-либо видели. Он бросился к ней и протянул ей руку.

У него был вполне светский и очень привлекательный вид, и он казался очень влюбленным в Пенси. Это было заметно в повороте его склоненной головы, в его протянутой руке, в его горячем взгляде; даже спина юноши выражала такое же благоговение, какое было написано на его лице, когда он спешил ей навстречу. Пенси радостно улыбалась ему, высоко подняв голову и глядя ему прямо в глаза. Харвей украдкой взглянул на Хайса. В этот момент Пенси заметила их и позвала.

Хайс был высокого роста, но рядом с Дивиным казался маленьким. Оба очень внимательно принялись рассматривать друг друга, стараясь сделать это незаметно.

— Кто ваш спутник? — спросил Хайс Пенси, когда они стояли в наполненном цветами вестибюле.

— Какой-то родственник Анны: кузен, кажется. Борис Дивин.

Они поднялись по широкой лестнице в танцевальный зал. Во время танцев оба молчали. Как только Пенси освободилась, Борис пригласил ее.

Они долго танцевали вместе и танцевали отлично.

— Вы прекрасно танцуете, — сказала Пенси.

Вместо ответа он крепче обнял ее; сквозь легкую золотистую ткань платья она чувствовала, как бьется его сердце.

Вдруг он сказал:

— В этом доме на крыше есть сад. Я достаточно хорошо знаю Лондон и хозяйку дома и уверяю вас, что не будет ничего неприличного в том, если мы с вами подымемся сейчас туда любоваться звездами. Пойдем!

Он взял ее под руку и повел наверх, даже не дождавшись ответа, точно все это, действительно, было в порядке вещей. Пенси все время улыбалась ему; она была настолько избалована, что ей даже доставляло некоторое удовольствие не повелевать, как всегда, а исполнять беспрекословно чье-то желание; в этом была известная прелесть новизны.

В саду, на крыше, было очень свежо; железный барьер был искусно скрыт изгородью из розовых кустов; повсюду были расставлены низкие бамбуковые кресла, а на столе стояли напитки со льдом; льдинки тихо позвякивали о хрусталь.

— Не садитесь, пожалуйста! — попросил Борис. — Я хочу смотреть в ваши глаза; когда вы сидите, вы — такая маленькая!

Наверху над ними расстилалось сапфировое небо, и на нем, как бледные цветы, тускло мерцали звезды.

— Вы сказали, что хотите любоваться звездами, — прошептала Пенси.

— Конечно! Я так и делаю: откройте пошире ваши глаза! Вот так. — Борис рассмеялся. Потом он наклонился к ней и, глядя ей прямо в глаза, серьезно сказал: — Вот где мои звезды!

Наступило молчание, полное невысказанной нежности. Потом Борис тихо, но решительно сказал:

— Вы помолвлены, я знаю это. Но я имею такое же право на любовь, как и лорд Хайс! И я имею право спросить вас, потому что я люблю вас — нет-нет, не уходите, дайте мне сказать, ведь правда не принесет вам вреда! Счастливы ли вы? Повторяю, я это спрашиваю только потому, что люблю вас!

— Конечно, конечно… — задыхаясь, ответила Пенси; совершенно бессознательно она прижала руку к сердцу. Борис не сводил с нее испытующего взгляда.

— Если так, — медленно сказал он, — пойдемте вниз к вашему жениху. Видите ли, мне необходимо было узнать это!

Они спустились вниз. Борис, улыбаясь, любезно болтал о пустяках. Пенси показалось, что это совсем другой человек — не тот, который несколько минут назад так пылко шептал ей: «Ваши глаза — вот где мои звезды!»

— Вы совершенно необыкновенный человек, — сказала она. Борис быстро взглянул на нее и рассмеялся.