Но под этой внешней женственностью и мягкостью скрывался железный характер.

Бенни хорошо знал это. Он столкнулся с этим свойством еще в первые ужасные месяцы своей болезни, когда он то бушевал, то смиренно молил ее о прощении, но постоянно обожал ее.

Однажды вечером, когда он, наконец, узнал, что никогда больше не сумеет ходить, его охватила болезненная ярость, потом, совершенно обессиленный, он предложил Стефании развестись с ним и вернуть себе свободу.

Стефания молча слушала его со странной улыбкой на губах, и бедняга Бенни, преисполненный сознанием, что случилось что-то непоправимое, схватил ее за платье, стараясь притянуть к себе.

— Перестань! — отрезала Стефания, и Бенни тотчас же отпустил ее.

Стефания поднялась и сказала ровным и спокойным голосом, подчеркивая каждое слово:

— Слушай, Бенни! Мы женаты. У нас есть ребенок. Я, конечно, могла бы сделать прекрасную партию, если бы была свободна, но я прежде всего мать, а потом все остальное. Я не знаю, почему все это так случилось, но это факт. Ты никогда не должен предлагать мне подобных вещей, упоминать о разводе. Я найду выход. Я буду добывать деньги для нас! Ты думаешь, я не хочу, чтобы у Дона все было самое лучшее? Я достану для него все! Он будет учиться в Тоне и Оксфорде. Каким образом, я еще сама не знаю, но он будет там!

На другой день она позвонила Лорингу. Лоринг был влюблен в нее и хотел на ней жениться еще тогда, когда она не была замужем за Бенни.

«Вы и я, — говорил он, — могли бы почистить вдвоем весь Лондон. Мне нужна именно такая женщина, как вы, у которой мужской ум, скрытый под пушистыми золотыми волосами».

Стефания сразу угадала способ, которым он добывал средства к существованию, ведь недаром она была единственной дочерью адвоката, который всегда занимался подозрительными делами. Она восхищалась великолепным нахальством, необычайным апломбом и ловкостью Лоринга.

Но Бенни каким-то образом сумел тогда затронуть ее сердце. Это было во время войны, и он вывел Стефанию из ее обычного равновесия своим стремительным ухаживанием, своим жадным обожанием.

Бедный Бенни был тогда молод, весел, здоров и уверен в себе и в будущем…

Он надоел Стефании почти сразу же, но она была благодарна ему за благородство, мягкость и нежность, с которыми он относился к ней… а потом родился Дон, и с его появлением сразу изменилась вся жизнь.

Дону было около года, когда Бенни был ранен, и почти два, когда Стефания явилась к Лорингу и сказала:

— Вы мне когда-то говорили, что вам нужна такая женщина, как я, что я вам могу помочь и что вы мне многое можете доверить. Так вот, если вы не изменили вашего мнения, сделайте это теперь. Мне нужны деньги. Я знаю, как вы их добываете. В общем, возьмите меня в компанию.

Лоринг взглянул на нее в упор; она выдержала его взгляд. Тогда он крепко сжал ее руку и ответил: «Хорошо. Я согласен».

И с того вечера они выработали целый кодекс мошенничества.

Стефания оказалась незаменимым партнером. Она была молода и привлекательна, и никому в голову не могло прийти подозревать ее в нечестной игре. Она удвоила доход Лоринга, и он честно платил ей.

Мечты о будущем Дона не казались теперь неосуществимыми. Бенни никогда не знал, чем она занимается. Он думал, что она играет в бридж и изредка выигрывает.

Смерть Лоринга была личным ударом для Стефании и огромной потерей в смысле материального благополучия. Заботы о будущности Дона, ее страстное желание доставить ему все самое лучшее теперь особенно усилились.

Когда-то Стефания поклялась не трогать капитал, который она собрала за годы «работы» с Лорингом, но уже теперь ей было трудно поддерживать обычный образ жизни без помощи тех небольших сумм, которые она отделяла для этой цели из каждодневного выигрыша.

Она закурила вторую папиросу. Сейчас она еще определенно не думала о шантаже, но потом — кто знает… Она чувствовала, что Роберт Брекенридж был каким-то образом причастен к смерти Лоринга. Запонки из черного жемчуга не попадают случайно в комнату, где находят труп… тем более запонки с поломанной оправой — платина ведь ломается с большим трудом…

Она снова постаралась представить себе Брекенриджа и внезапно вспомнила, что лорд Хайс — его брат.

Раздался звонок. Ее звал Бенни. По лицу Стефании промелькнула недовольная гримаса. Она не тронулась с места, продолжая напряженно думать все об одном и том же. Раздался повторный звонок. С глазами, сверкающими гневом, Стефания быстро вышла из комнаты. Бенни, скорчившись, лежал на диване; он повернул к ней взволнованное, покрасневшее лицо.

— Очень болит, родная, — сказал он жалобно, — если бы я вовремя принял лекарство, этого бы не было.

Ничего не возразив, Стефания достала стакан, налила лекарство и подала его Бенни. Он выпил его, умоляюще глядя на Стефанию.

— Приходил Рикки, — коротко сообщила она. — Он совсем помешался, охотясь за убийцей Лоринга!

— Как «убийцей»? Ведь Лоринг застрелился, — сказал Бенни.

— Возможно!

— Что значит «возможно», дорогая? Я был уверен, что все точно установлено, — в голосе Бенни звучала тревога.

— Так все думали. Но у Рикки есть другие доказательства, он говорит — очень важные, и они указывают на убийство.

— Этот бедный малый всегда был на грани безумия, а теперь смерть Лоринга доконала его, — сказал Бенни.

— Возможно, — повторила Стефания, — возможно.

Всю ночь она напряженно думала, стараясь связать в одно целое отдельные сведения, которые у нее имелись, но к определенному выводу так и не пришла.

Утром она получила извещение, что акционерное общество, в которое она вложила большую сумму, обанкротилось. Сильно побледнев, с внезапно пересохшими губами и холодными, как лед, руками, она несколько раз перечитала письмо.

Дон в ослепительно белом матросском костюмчике, подпрыгивая на ходу, вбежал в комнату. Вслед за ним вошла такая же ослепительно чистая и очень дорого стоящая няня.

Дон взобрался на кровать к матери и прижался к ней. Казалось, от него исходил запах чистоты, зубной пасты и чуточку, «совсем чуточку, мамочка, папочкиного бриллиантина, потому что он так хорошо пахнет».

— Нужно ли условиться на сегодня насчет первого урока верховой езды для Дона, мадам? — спросила няня.

Стоимость этого урока была гинея в час.

— Да, — нет… то есть… мы еще подождем немного, — ответила Стефания рассеянно. Она поцеловала Дона и отправила его завтракать.

Когда он ушел, Стефания откинулась на подушку. Она должна добыть погибшие три тысячи фунтов какой угодно ценой!

Дон не должен страдать оттого, что его мать недостаточно решительна и не обладает достаточными средствами.

Стефания сняла трубку с телефона, стоявшего около кровати, и назвала номер Хайса. На ее просьбу позвать к телефону лорда Хайса мужской голос ответил, что милорда нет — он уехал кататься верхом.

— Хорошо. Я позвоню позже.

Она тщательно оделась: легкое, белое платье с большим воротником, белые чулки и туфли и большая белая шляпа с бантом из черного тюля делали ее еще более изящной и привлекательной. Стефания направилась к выходу.

На пути к Сент-Джемс-скверу она еще раз внимательно продумала все имеющиеся у нее факты. Несмотря на жару, она вся дрожала, но была полна решимости и уверенности в успехе.

Как это ни странно, она ничего не знала о несчастном случае с Селией. Очень многие могли не знать этого, потому что в Лондоне ежедневно бывает много жертв уличного движения.

Пожилой человек с грубым лицом открыл ей дверь. Очевидно, простой сторож, исполняющий в данное время обязанности дворецкого.

— Лорд Хайс дома, — ответил он на вопрос Стефании.

— Передайте ему, пожалуйста, что его хочет видеть миссис Кердью, с письмом от брата.

Лакей проводил ее в ту же маленькую комнату, в которой когда-то ждала Селия. Стефания сняла шляпу и с любопытством огляделась. Когда Хайс вошел в комнату, она стояла у окна совершенно так же, как тогда Селия. Как только Хайс взглянул на Стефанию, его охватило странное, неясное и слегка раздражающее чувство, которое бывает, когда мы уверены, что не раз видели это лицо, но не можем вспомнить где. «Где я встречался с нею, и почему ее вид так неприятно действует на меня?»

Он подошел к ней и, поздоровавшись, сказал:

— Простите, мой лакей не расслышал вашего имени.

— Миссис Кердью.

— Как поживаете, миссис Кердью? Садитесь, пожалуйста.

Он сам остался стоять, внимательно разглядывая ее. Стефания посмотрела на него в упор своими голубыми глазами и не улыбаясь сказала:

— Вы удивляетесь, зачем я пришла? Это не так легко объяснить. Я не знаю вашего брата, письмо от него — это, конечно, ложь. Но я знаю о нем многое и в связи с этим хочу поговорить с вами.

— Вы лично никогда не встречались с моим братом? — спросил Хайс очень спокойно.

— Нет, а теперь уж, наверное, не встречусь, раз он уехал из Англии. Но, лорд Хайс, я была в одной комнате с вашим братом в доме Лоринга в тот вечер, когда он носил запонки из черных жемчужин, о которых Рикки, слуга Лоринга, говорил полиции.

— В самом деле? — с деланным равнодушием спросил Хайс. В его мозгу мелькнуло: «Вот оно, началось! Интересно, во сколько это мне обойдется?»

Стефания на мгновение замолчала. Было очень тихо вокруг: в открытое окно доносилось чириканье птичек в саду и глухой шум уличного движения на Пикадилли. Был прекрасный солнечный день, и это обстоятельство как-то неприятно кольнуло ее. Но прежняя выдержка победила, та выдержка, которая научила ее бороться за себя, всегда добиваться своего, не считаясь со средствами для достижения цели.

Она резко бросила:

— Мое молчание стоит три тысячи фунтов стерлингов.

Хайс усмехнулся.