Она взглянула на его рот, внезапно на нее нахлынуло воспоминание о поцелуях. По телу распространился жар, пламя заплясало по коже, и от этого в груди возникло ощущение, будто он прикасается к ней.

«Неужели все это от одного только воспоминания?» Лицо ее так вспыхнуло, будто она и в самом деле оказалась у огня, и на одно ужасное мгновение Триона заподозрила, что он читает ее мысли. Быстрый взгляд, брошенный на него, подтвердил ее подозрения. Его глаза блестели так, что, по-видимому, и он думал, о чем не следовало.

Он стянул с рук перчатки и засунул в карманы плаща.

— Если вы не согреетесь, мы можем остановиться на каком-нибудь постоялом дворе, чтобы в качестве грелки для ног взять там горячий кирпич. — Он кивком указал на металлическую грелку на полу кареты.

— Нет, благодарю вас. Отложим это на будущее, когда станет холодно по-настоящему.

Она поплотнее запахнула на себе одеяло.

Хью чуть не рассмеялся при виде горестного взгляда, брошенного ею на ножную грелку. Он уже кое-что усвоил относительно своей нежданно обретенной жены. Во-первых, она была молодцом, не собиралась жаловаться в отличие от большинства женщин, постоянно готовых впадать в истерику. Ее мгновенно выраженное согласие ехать ночью удивило его. Это дало ему возможность увидеть ее с неожиданной стороны. У него почти не было сомнений в том, что своевольная и привыкшая быть в центре внимания Кейтлин Херст при одной только мысли о таком испытании разразилась бы слезами.

Он оценил покладистость и бодрый настрой Катрионы, и это вселило в него надежду на то, что их путешествие пройдет без особых проблем. Она будет некоторое время наслаждаться его гостеприимством в Гилмертоне, потом спокойно вернется в родной дом, к прежнему образу жизни.

Глядя на нее, свернувшуюся рядом с ним калачиком под одеялом, на ее дерзкий носик, порозовевший от холода, и очки, поблескивающие в послеполуденном свете, он не мог избавиться от чувства вины.

Жаль, что жизнь не приготовила для нее ничего лучшего, чем роль символической жены. Она заслуживала большего… но не могла получить этого от него.

Триона чихнула, и очки подпрыгнули у нее на носу.

Хью нахмурился:

— Вы все еще не согрелись.

— Нет-нет. Право, мне тепло.

И тотчас же чихнула снова.

— Черта с два!

Его рука скользнула к ней, он привлек ее к себе, потом закутал в одеяло их обоих.

— Хью, не надо со мной нянчиться! Если стану замерзать, скажу вам.

Он снова устроился в углу, крепко прижимая ее к себе. Возможно, с ней и не стоило нянчиться, но будь он проклят, если позволит ей захворать, пока она находится на его попечении.

Она сидела рядом с ним прямая и скованная, отвернувшись и глядя куда-то в сторону. Хью готов был усмехнуться при виде ее своеволия, хотя это давало ему возможность как следует рассмотреть ее профиль.

В ее лице было что-то завораживающее. Он не знал, была ли тому причиной решительная и твердая линия подбородка, в то же время изящного и женственного, или изгиб ее нижней губы, но что бы это ни было, он нашел это интригующим. В ее лице так отчетливо проявлялся характер — ум, чувство юмора и спокойная уверенность, и все это очаровывало его. Он знал ее всего несколько дней, но уже видел ее реакцию на многие события, скрывавшуюся под напускной сдержанностью. Он заметил это сначала в карете, когда принял ее за ее сестру, потом в гостинице, когда она так решительно воспротивилась воле тетки и дяди и выразила желание поговорить с ним, и на следующий день, когда предложил ей сделать выбор или отказаться от него. И каждый раз, даже оказавшись перед дилеммой, она вела себя с удивительной твердостью и почти царственным спокойствием. Она не напоминала нежную фиалку, готовую увянуть при малейшем дуновении ветерка, не походила и на светскую вертушку, думающую только о развлечениях. Перед ним была девушка, полная изящества, ума и очень хорошенькая.

Хью крепче прижал ее к себе, повернув голову так, что подбородок его оказался прижатым к ее шелковистым волосам. После минутной скованности она расслабилась и прильнула к нему. Некоторое время они так и сидели, укрытые толстым одеялом, и тепло их тел смешивалось, а громыхающая и кренящаяся то в одну, то в другую сторону карета уносила их все дальше на север.

Он вдыхал ее теплый аромат и закрыл глаза, смакуя это благоухание, напоминающее о свежести весеннего дня. В его жилах кровь потихоньку начинала кипеть от вожделения.

Рука Хью скользнула по ее плечу, и он склонился к ней, чтобы глубже вдохнуть запах ее волос, щекотавших ноздри. Она вздохнула и поудобнее угнездилась рядом, уткнувшись лицом в его грудь, отчего все его тело заныло от томления. Так они сидели довольно долго, а потом вдруг начали страстно, даже отчаянно, целоваться.

Кровь бурлила в жилах Хью, когда он впивался в ее губы и впитывал близость этого нежного тела, прижатого к нему. Страсть разгоралась все жарче, он приподнял ее и посадил себе на колени.

Ее руки обвились вокруг его шеи, она притянула его ближе к себе, что еще больше взволновало его. Она была для него загадкой, потому что представляла одновременно страсть и прагматизм, благородство и честь, сладострастие и рассудительность. Он едва понимал, что делает, и не знал, что думать, а сжимая ее в объятиях, уже не мог думать ни о чем.

Она обвивала его все крепче, а его руки блуждали по ее спине. Природа щедро одарила ее, сделав нежной и гибкой — мечтой мужчины. Мысль о возможности научить ее радостям любовного общения вызвала в нем чувственную дрожь. У него до сих пор завязывались отношения с искушенными женщинами, наслаждавшимися радостями любви и не вкладывавшими в эти отношения чувств. Вот почему близость невинной девушки так кружила ему голову.

Его рука скользнула по ее округлому бедру, поднялась кверху и обхватила грудь. Она захлебнулась воздухом и оторвала губы от его рта. Глаза ее широко раскрылись, очки свалились, и теперь ничто не обрамляло ее глаз и не затеняло их богатого орехового оттенка, кроме густых трепетных соболино-черных ресниц.

Хью на мгновение приостановился, чувствуя, как все его тело вибрирует от ее близости. Медленно, не отрывая от нее взгляда, он принялся поглаживать ее грудь сквозь платье, его большой палец нашел ее сосок с безошибочной точностью. Ее глаза еще больше расширились, а дыхание почти со стоном вырывалось из припухших губ.

— Вам приятно?

Он прихватил пальцами ее отвердевший сосок.

Она изогнулась под его ласками, полузакрыв глаза и чуть приоткрыв рот.

Рука ее упала с его шеи, сжала его запястье, и, к его удивлению, она еще крепче прижала его руку к своей груди.

Черт возьми! Она оказалась горячей штучкой! Он пожирал взглядом ее раскрасневшееся от страсти лицо, порозовевшие щеки, волосы цвета меда, освободившиеся от шпилек и разметавшиеся. Триона казалась даже вполне искушенной женщиной, хотя он знал, что это не так. И этот контраст между ее обычной сдержанностью и нынешней страстностью оказался на удивление соблазнительным, и он ощущал это каждой клеточкой тела.

Хью прикусил ее губы, потом подбородок, мочку уха. Она затрепетала и зашевелилась, сидя у него на коленях, и заставила его руку снова погладить ее грудь. Давая ей время воспрепятствовать ему, если бы она пожелала, он медленно расстегнул ворот ее платья и развязал шнурки нижней сорочки.

Она затихла в его объятиях. Дыхание ее сделалось прерывистым. Он продолжал нежно покусывать мочку ее уха, в то время как рука скользнула под сорочку и обхватила ее обнаженную грудь. Упругая и теплая, она заполнила его ладонь.

Он принялся нежно ее массировать, потом его пальцы нащупали тугой сосок.

Она застонала, и тело ее выгнулось, а бедра и ягодицы заскользили по его напряженному мужскому естеству. Он высвободил руку и дотянулся до ее лодыжки. Не прерывая поцелуя, продолжая исступленно целовать, он позволил своему языку скользнуть между ее полуоткрытых губ, в то время как его рука заскользила вверх по ее обтянутой чулком ноге до колена, а потом и выше. Он стремительно поднял мешавшие ему юбки и сорочку, и рука его скользнула выше по ее обнаженной плоти. Он нежно погладил ее бедро. Рука его поднялась еще. Его пальцы ощутили ее влажность…

Она выпрямилась и сжала колени. Волосы рассыпались по плечам, губы припухли от поцелуев.

— Нет! — выдохнула она, и он увидел в ее глазах страх.

Хью перевел дух, закрыл глаза и с трудом подавил страсть, бушевавшую в его жилах. Черт возьми! Не годится так обращаться со своей девственной женой! Он был не из тех грубых увальней, что получают наслаждение, не заботясь о том, чтобы и партнерша получила свою долю радости. Было глупо пытаться приобщить невинную девушку к наслаждениям плоти в карете, несущейся по неровной дороге и кренящейся то туда, то сюда.

Она заслуживала лучшего, и он решил во что бы то ни стало предоставить ей самое нежное обхождение. Пусть обстоятельства заставили ее выйти за него замуж, но для них обоих это означало познание блаженства, а скамья в карете была для этого не самым подходящим местом.

Для обольщения гораздо лучше подходила большая спальня с роскошной периной, застеленной тонкими льняными простынями, и чтобы поленья потрескивали в камине и огонь бросал отблески на большую медную ванну. В такой обстановке он мог бы преподать ей уроки интимных наслаждений. Но не здесь, не так, не на дороге. И не в первое ее знакомство с супружеской жизнью. Он не мог так обращаться со своей женой.

Почему это было так важно, он не мог объяснить, но не хотел и пренебречь этим. Хью осторожно высвободил руку из-под ее юбок и опустил их до щиколоток. Потом поправил ее платье на плечах. Она дрожащими руками помогала ему. При этом лицо ее так пылало, что об него можно было зажечь спичку.

— Катриона, нам это предстоит, но не здесь.