— Завтра, когда ты хорошенько отдохнешь, я покажу тебе поместье. Увидишь, тебе будет чем заняться до приезда Агустина.

— О, у меня уже нашлось занятие, — выпалила она, тая смехотворно нелепую надежду, что он вспылит, узнав о ее договоренности с прислугой, чем и вызовет скандал, которого она так ждала. — Мария попросила меня написать портрет Кристины.

Сердце у нее зашлось от радости при виде его злого взгляда.

— Ей не следовало этого делать! — резко произнес он. — Я с ней поговорю.

— Нет! — вскричала Джемма, стискивая ладони в кулаки. Вот уж чего она не собиралась делать, так это доставлять неприятности Марии.

Она неверно повела разговор, и теперь его ярость направлена на Марию, а не на нее.

Услышав ее выкрик, он сузил глаза и с такой силой вцепился в косяк двери, что побелели пальцы.

— Нет, — повторила Джемма. — Она стеснялась попросить меня, сама сказала, что не должна была этого делать, но Кристина у нее одна… и ей хотелось бы оставить что-нибудь на память, если… если дочь когда-нибудь решит уехать.

Она не упомянула Майка. Возможно, он и не знает о любви летчика-американца к дочери Марии. Ради Марии она, можно сказать, ходила по проволоке.

— Она предлагала деньги, но я сказала, что напишу портрет бесплатно. Мне будет чем заняться, пока я дожидаюсь клиента. Я не знаю обязанностей Кристины, но обещаю не отрывать ее от работы.

Ей внезапно расхотелось возбуждать ссору, которую она перед этим провоцировала. Все пошло наперекосяк, он сердится не на нее, а на Марию, а это совсем ни к чему.

— Свободного времени у нее достаточно, так что я не думаю, что с этим возникнут проблемы, — спокойно произнес он, и Джемма облегченно вздохнула. — По крайней мере тебе не придется без конца сталкиваться со мной, — горько добавил он. — И ты сможешь как следует обдумать то, что едва не произошло сейчас в этой комнате. Не надейся, что я оставил тебя в покое, Джемма. Сегодня вечером в мои планы просто не входило заниматься с тобой любовью. Когда наступит время — ты сама поймешь. Очень скоро ты будешь барабанить в дверь моей спальни.

Все надежды Джеммы испарились, а тело, всего несколько минут назад таявшее в его руках, как масло на солнышке, окаменело.

— Ну, разумеется, — изобразила она язвительную ухмылку. — Я буду барабанить в твою дверь гусиным перышком, и дожидаться мне не придется, не так ли? Поскольку ты будешь весь в огне от нетерпения и меньше всего будешь думать о пытках для меня, верно?

Ей показалось, что Фелипе готов наброситься на нее с кулаками, чтобы разрядить наконец эту жуткую атмосферу. Его лицо угрожающе потемнело, а пальцы продолжали стискивать косяк с такой силой, что она испугалась за сохранность двери. Но оказалось, что перед ней стоял новый Фелипе, совершенно неизвестный ей, поступавший наперекор тому, что она от него ждала.

— Спокойной ночи, querida, — хладнокровно проговорил он. — Подумай над моими словами, это не угроза, а обещание.

Дверь за ним закрылась вызывающе тихо, и Джемма лишь усилием воли сдержала крик негодования, рвавшийся из груди.

Глава 3

На следующее утро Джемма была на ногах очень рано. Она выспалась на месяц вперед и проснулась свежей и отдохнувшей. Но, едва ступив на ковер, девушка снова вспомнила об угрозах Фелипе.

Никому не позволено давить на нее, твердо решила Джемма. А Фелипе избрал именно такую тактику: хочет поколебать ее уверенность, хочет, чтобы она превратилась в душевного урода. Правда, она уже на полпути к этому, но афишировать столь печальное обстоятельство не собирается.

Приняв душ, Джемма накинула легкий бледно-желтый сарафанчик с узкими бретельками, сунула ноги в кожаные шлепанцы, схватила солнечные очки и вышла из комнаты. Решимостью светился ее взгляд, но весь ее облик говорил о том, что она вовсе не такая храбрая, какой хотела казаться. Ночью она сражалась со слезами, долго сражалась, наступил даже момент, когда она уже готова была разрыдаться, однако решила: нет, ее слез ему не видать!

На лестнице она задержалась, чтобы рассмотреть портреты. Ни одного кисти великих: Ренуара, Тернера или Пикассо. По большей части это были старинные фамильные портреты, написанные неизвестными художниками и передаваемые из поколения в поколение. Интересно, нет ли здесь Агустина, подумала Джемма, но не обнаружила ни одного полотна, которое было бы написано раньше, чем полвека назад. И — ни единого женского портрета. Однако это Джемму нисколько не удивило: страна мужчин, саркастично подумала она, страна, где женщин ни во что не ставят.

Комнаты внизу были прохладны и просторны. Гулкие помещения с высоченными потолками, огромным количеством деревянных балок, белоснежными стенами и натертыми половицами. Мебель — массивная, темного резного дерева — соответствовала духу самого здания. Стены были украшены гобеленами с изображениями старинных охотничьих сцен, а диваны застланы роскошными парчовыми покрывалами. Тканые ковры на мозаичном полу отливали голубым, красным и черным и поблескивали кое-где золотым. Неужели настоящее золото? — подумала Джемма.

Везде, где только можно, стояли вазы с цветами — розами, чтобы наполнить благоуханием воздух, лилиями и диковинными орхидеями, которые украшали и ее спальню. Вилла, пусть мрачноватая, была очень красива, но Джемму вдруг поразила странная мысль: в этих стенах не слышно взрывов детского смеха. Да и вообще у дома был такой торжественный вид, будто это музей какой-то, где детям, конечно, не место.

Одна из комнат оказалась запертой, и Джемма решила, что это, видимо, кабинет Агустина. Она прошла мимо и направилась по коридору к кухне. В самом его конце Джемма открыла дверь, такую же тяжелую и обитую железом, как и все остальные двери в доме.

Вот где билось сердце виллы! Комната невероятных размеров, светлая, обставленная как минимум на целый век современнее, чем все, что Джемма видела здесь до сих пор.

Мария обернулась к ней от огромной сверкающей плиты, где жарился бекон и пеклись оладьи. Восхитительный аромат поднял Джемме настроение.

— Джемма, вы хорошо чувствовать, si? Фелипе с лошади.

Джемма и сама это видела. Она заметила Фелипе через открытую заднюю дверь кухни. Он объезжал лошадь на выгуле перед конюшнями. На нем были черная тенниска и белые бриджи для верховой езды. Даже с такого расстояния нельзя было не заметить, что изможденность, бросившаяся ей в глаза при встрече с ним, оставила печать только на его лице, но не на теле.

Он был по-прежнему мускулистым и очень сильным, хотя и похудевшим.

Сердце у нее заныло при мысли о том, что причина, возможно, в ней. Но ведь это не так? Он же ненавидит ее, разве нет? Но страдания, обещанные ей, не приносили ему никакого удовлетворения. Жажда мести, питающая его злобу, только ухудшала положение.

Мария пригласила ее к столу, и Джемма, почувствовав себя во вполне домашней обстановке, с радостью приняла приглашение. Ей было приятно, что ее принимали здесь отнюдь не как гостью.

— Кристина убирает спальни и скоро быть свободна. Вы тогда начинать картина? — горя нетерпением, поинтересовалась Мария, когда Джемма принялась за завтрак.

— Позже, Мария, — раздался позади нее голос, и Джемма бросила взгляд на Фелипе. Он стоял на пороге, обрамленный прямоугольным каркасом двери, и яркие солнечные лучи подсвечивали сзади его темную фигуру, как будто сам дьявол из преисподней явился на свет Божий. — Я хочу утро провести с Джеммой. Кристина сможет позировать попозже. — Он уселся за стол напротив нее и положил кнут для езды рядом, как будто он мог понадобиться ему в любую минуту.

Джемма мысленно залепила себе пощечину: с этими постоянными мыслями о пытках, которые он ей уготовил, недолго превратиться в параноика.

— Хорошо спала? — поинтересовался он, набрасываясь на завтрак, состоящий из яичницы с беконом и оладий.

— Да, спасибо, — вежливо ответила Джемма, поднося к губам чашку с кофе и всматриваясь в его лицо поверх дымящегося края. — Я думала, что я самая ранняя пташка, но ты меня обошел. Я видела, как ты занимался с лошадью.

— Выездка. Я развожу скаковых лошадей. Завтра этому жеребцу предстоит отправиться на племенную ферму, так что ему понадобится вся его сила. Не хочешь посмотреть? — В глубине темных глаз блеснул циничный огонек, и сообразительная Джемма мгновенно поняла, что это предложение — его очередной укол и атака.

— Нет, благодарю, — чопорно проговорила Джемма и смущенно опустила ресницы.

— В таком случае тебе, возможно, будет интересно взглянуть на жеребца-»соблазнителя» в действии! Не так возбуждает, но тем не менее весьма поучительно.

— «Соблазнителя»? — осторожно повторила Джемма, не сдержав любопытства.

— Жеребца-»соблазнителя» приводят к кобыле, чтобы он провел предварительный, самый сложный этап ухаживания, перед тем как настоящий производитель наденет на себя лавры победителя. В тот момент, когда «соблазнитель» попытается взобраться на кобылу — значит, она уже готова, — вводят производителя.

— Но это же кошмар! — выпалила Джемма. — Это несправедливо.

— Справедливости вообще не очень-то много в любви и на войне, — со значением произнес он.

Джемма, проигнорировав намек, пылко возразила:

— Скажи это бедняге «соблазнителю»!

— О, у них тоже бывают счастливые моменты, — ответил он и подлил себе кофе. — Тебе не известна история Архива, не слишком выдающегося скакуна, которого отстранили от скачек и превратили в «соблазнителя»? Его полюбила Вишенка, да так, что хотела только его и постоянно отвергала всех других женихов. Ее владелец сочувствовал ей и в конце концов смирился с ее любовью. В результате этого незаконного союза на свет появился Аркл, один из величайших скакунов всех времен.

Джемма невольно улыбнулась.

— Звучит как сказка для лошадей.

— Это правда, уверяю тебя, — с нажимом произнес Фелипе.

Улыбка сошла с губ Джеммы. Возможно, в этой сказке тоже скрывалось предупреждение. Возможно, Бьянка играет роль эдакого «соблазнителя» в облике женщины. Фелипе, наверное, с помощью Бьянки собирается выполнить свой мстительный замысел, чтобы она, Джемма, кинулась в его объятия, а он смог бы ее отвергнуть. Но не логичнее ли предположить, что Бьянка действительно нужна ему, — и в этом случае сама Джемма превращается в глазах Бьянки в того самого «соблазнителя»!