Леру успели довезти до родильного отделения, но там врачам уже пришлось прямо на каталке принимать преждевременные роды, или, как правильнее это назвать на таком сроке, выкидыш.

— Почему она не плачет? Почему не плачет? — твердила искусанными губами Лера.

— Все будет в порядке, — деловито отвечали врачи и продолжали производить с ней какие-то очень болезненные манипуляции.

Под закрытыми веками Леры лопались огромные красные шары, в ушах звенело, но сквозь этот кошмар ей очень хотелось продраться к Машке. Она шевелила пересохшими губами, пытаясь напомнить врачам о том, что они почему-то бессердечно забыли показать ей ее ребенка. Она попыталась открыть глаза, и белые больничные стены тут же поехали прямо на нее. Лере показалось, что она громко закричала от страха, но на самом деле всего лишь жалобно вздохнула. Она успела еще раз подумать о бедной Машке — и провалилась в темное засасывающее ничто…

— Но ведь семимесячные дети выживают, — всхлипнула Лера, когда наконец уяснила, что черноглазой Машки у нее никогда не будет.

— Во-первых, далеко не всегда семимесячные выживают, а вашему ребенку семи и не было, — объяснила ей молодая, очень красивая врач в стильных очках в тонкой черной с золотом оправе.

— Но почему? Почему это случилось? — простонала Лера. — Все же было хорошо! Ничего не предвещало! Я наблюдалась в консультации, и мне каждый раз говорили, что у меня все в порядке!

— Вспомните, может быть, вы подняли что-нибудь тяжелое или попытались передвинуть какую-нибудь мебель.

— Ничего я не поднимала и не двигала, — всхлипывала Лера. — Что я, сумасшедшая?

Врач легким изящным жестом поправила очки и сказала:

— Тогда, может быть, вы сильно понервничали по какому-нибудь поводу?

— Я не нервничала! Повторяю: у меня все было хорошо!

— Ну… понимаете… — Врач, подыскивая правильные слова, поправила на светлых волосах шапочку в виде пилотки, которая делала ее похожей на стюардессу. — Теперь трудно сказать, что явилось причиной, но, знаете, иногда вообще невозможно понять, почему материнский организм отторгает плод. Некоторым женщинам приходится лежать все девять месяцев беременности.

— Если бы мне сказали, что надо лежать, я лежала бы! — окончательно разрыдалась Лера. — Но мне твердили, что все хорошо!

— Вам надо взять себя в руки, — заявила врач, — потому что исправить уже ничего невозможно. Вы еще достаточно молоды, и у вас обязательно будут дети.

— Мне уже тридцать четыре!

— Хорошо, что не сорок. Хотя, знаете, бывает, что и в сорок рожают первенца. Жизнь иногда преподносит такие сюрпризы, только диву даешься.

Леру совершенно не интересовали сорокалетние роженицы, и она хотела еще поговорить о своем горе, но врач сделала запрещающий знак рукой и сказала:

— Поверьте, у вас все еще будет… потом… позже, когда вы окончательно поправитесь. А сейчас вам сделают укол, и… постарайтесь уснуть. Это вам будет только на пользу.

— Но я не хочу спать! — выкрикнула Лера.

Ее мнение никого не интересовало. Ей сделали укол, и она действительно заснула чуть ли не на сутки.

— Лерочка… ну… это же не конец жизни, — твердил Рафаэль, поглаживая ее по дергавшемуся плечу.

Лера лежала ничком на диване, лицом в подушку, и рыдала почти без перерыва. Ее лицо опухло, глаза превратились в узенькие щелочки, невыносимо болела голова, но она не могла ни перестать плакать, ни спать. Не помогали ни лекарства, ни уколы. Рафаэль взял неделю за свой счет и проводил дни и ночи напролет на полу возле нее, на том самом старом надувном матрасе с постоянно сдувающейся секцией.

— Лерка, если ты не возьмешь себя в руки, тебя упекут в какую-нибудь жуткую психушку, — сказал вконец обессилевший Рафаэль. — Тебе это надо?

— Мне все равно, — ответила в подушку она. — Я хочу умереть. Какая разница, где я умру: здесь или в психушке?

Рафаэль с силой оторвал ее от подушки и повернул лицом к себе.

— Ну-ка, посмотри на меня! — неожиданно зло крикнул он. — Она, видите ли, хочет умереть! А я? А обо мне ты подумала?

— При чем здесь ты? — хрипло отозвалась она, не открывая глаз.

— Нет! Ты все-таки посмотри на меня! — Он с силой тряхнул ее за плечи, и она вынуждена была приоткрыть свои жуткие щелочки. — Лер! Да ты что? — Он еще чувствительней потряс ее. — Неужели ты и впрямь ничего не видишь?

— Что я должна видеть? Я ничего не хочу видеть! Мне противно на все смотреть, ясно тебе?!

— На меня смотреть тоже противно?

— При чем здесь ты? — опять спросила она и хотела снова рухнуть лицом в подушку.

— Нет! Ты ответь, неужели ты еще так и не поняла, что я… Я же люблю тебя, Лера!

Она посмотрела на него полубессмысленным взором и даже слегка откинулась к спинке дивана, чтобы лучше видеть и понять наконец, о чем он говорит, но так и не смогла ничего толком уразуметь.

— Лера! Очнись! Я люблю тебя! Я тоже с ума схожу от горя, но… У нас еще могут быть дети… наши общие дети… если ты… если ты наконец перестанешь плакать и так убиваться…

— Дети? — очень удивилась она.

— Представь, дети! Не ты первая теряешь ребенка, не ты последняя. Может быть, тебе сейчас кажется, что я говорю жестокие вещи, но они справедливые. Жизнь продолжается, Лера!

Она посмотрела на него странным долгим взглядом и сказала:

— Ты что-то говорил еще… Я не совсем поняла…

— Я говорил, что люблю тебя. Тебе это странно? — горько усмехнулся он.

— Странно… да… пожалуй… — ответила она.

— Ну что же тут странного? Все же очевидно!

— Ты раньше не говорил…

— Давно могла бы и сама догадаться.

— Я не догадывалась. И давно?

— Конечно, давно. Помнишь, когда мы с тобой жили… рядом, как соседи…

— Помню, — согласно кивнула головой она.

— Да я не про то, как мы жили, — досадливо поморщился он.

— А про что?

— Помнишь, я как-то не пришел ночевать, а ты волновалась, не случилось ли со мной чего-нибудь ужасного?

— Ну? — несколько заторможенно, но уже гораздо внимательнее отозвалась Лера.

— Помнишь, я сказал тебе, что был с одной женщиной…

— Кажется… да… помню… И что?

— Так вот: с той женщиной мы вместе работали. Собственно, мы и сейчас вместе работаем… но не в этом суть… В общем, она… она давно делала мне весьма прозрачные намеки, ну я и… Я же нормальный мужик… сколько можно было жить без… ну ты понимаешь… Но когда я… ну… был с ней, понял, что не надо мне никаких других женщин… даже Лили, которую я, как мне казалось, жутко любил. Я понял, что хочу быть только рядом с… Лерой Максимовой… И если бы ты тогда сказала, что я нужен тебе как мужчина, то… Но ты не сказала… Ты любила своего Андрея… И я напился… Помнишь, как жутко я надрался? Еле дошел до твоей квартиры!

Лера смотрела на него с испугом и изумлением. Рафаэль покачал головой:

— Нет, ну неужели ты в самом деле думала, что я такой ненормальный мужик, который способен просто так прилепиться к чужому, да еще и неродившемуся ребенку? Я полюбил тебя, Лера, а вместе с тобой и твоего будущего ребенка!

— Но почему же ты ничего мне не говорил? — прошептала она.

— А тебе это надо было?

— Я… я не знаю… — растерялась она.

— Брось! Все ты знаешь! Ты мечтала только о своем Андрюшеньке, и я его нашел… благо знал, где искать… и сказал, что ты беременна…

— Зачем?

— Вот ведь глупый вопрос задаешь! — возмутился он. — Да затем, что тебе это было нужно, а я хотел, чтобы тебе было хорошо.

Лера еще раз с удивлением оглядела Рафаэля узкими щелочками глаз и обескураженно спросила:

— То есть ты меня все время обманывал? Говорил, что я тебе стала вдруг роднее других непонятно почему…

— Ну почему обманывал? — скривился Рафаэль. — Но если ты считаешь, что любить человека и не говорить ему о своей любви означает обманывать, то да… я тебя обманывал, прости уж…

Лера опять откинулась на подушку и уставилась невидящими глазами в потолок.

— То есть когда ты… приглашал меня замуж по расчету, то… — начала она.

— Да! Да! Да! — прервал ее Рафаэль. — Я все врал! Но, с другой стороны, и не врал, потому что для тебя брак был бы именно по расчету. Хотя… Зачем теперь говорить об этом? Ты же отказалась! Но когда ты, Лера, позволила вдруг тебя поцеловать и… вообще все… Да счастливее меня никого в жизни-то не было! Но ведь и ты… Скажи, разве тебе уж так со мной плохо, а? Нет, я же не бревно бесчувственное, если бы понял, что тебе плохо или там… противно, я ушел бы. Честное слово!

— Мне вовсе не плохо с тобой, — задумчиво произнесла она.

Рафаэль молча покивал головой, прислонившись спиной к дивану, на котором лежала Лера, помолчал, потом опять повернул к ней лицо и спросил:

— Но, может быть, мне все же лучше уйти? Я не твой герой, не так ли? Может, лучше уж и не пыжиться?

Лера села, спустила ноги на пол, шлепнула рукой по покрывалу и попросила:

— Сядь сюда.

Рафаэль поднялся с пола и сел с ней рядом. Лера положила голову ему на колени. Он с осторожностью дотронулся до ее волос. Она взяла его руку и поцеловала в ладонь.

— Лерка… — прошептал Рафаэль. — Да я для тебя… Да я все, что хочешь…

— Мне ничего не надо. Во мне такая пустота…

— Лер, ну… это все временно… Такое горе… Но время… оно лечит… И если ты меня не прогонишь, у нас будут дети, сколько ты захочешь. Девочка… или мальчик… Какая разница…

— Мне нельзя…

— Пока нельзя, да, а потом будет можно. Мы же не станем торопиться! Зачем? У нас впереди целая жизнь.

— А на что она, жизнь, если мой организм отторгает детей, как выразилась врач? Такая… в очечках и в шапочке… краси-ивая… как стюардесса…

— Не думаю, что если один раз такое случилось, то, значит, так теперь будет всегда.