— Странное дело, но мне хочется им верить, — ответил Андрей. — По-моему, я уже наконец созрел для семьи. Тридцать восемь лет — не шутка!

— А я? — не своим голосом проговорила Лиля. — А как же я? Что будет со мной?

— Ну давай попробуем вернуть все на круги своя.

— Ты специально говоришь так, чтобы я не понимала, да? — зло выкрикнула она.

— Я имел в виду, что, возможно, тебе тоже есть смысл опять соединиться со своим мужем.

— Но я не люблю его!

— Он плохой любовник?

— Нормальный! Но я… я тебя люблю… — выдохнула Лиля и заплакала. Последний раз она плакала лет в десять, когда наконец поняла, что мама никогда не заберет ее из детдома.

— Лиля! Ты ли это? — удивился ее слезам Шаповалов. — На кой черт тебе-то любовь, если твой муж — хороший любовник и, насколько я знаю, прилично зарабатывает?

— Издеваешься, да? — произнесла Лиля таким мрачным тоном, каким уже однажды говорила, что не позволит ему ее бросить.

— Нет. Я называю вещи своими именами, — ответил Андрей. И вдруг испугался почерневшего лица своей любовницы. Ему ли не знать, насколько она сильна характером! Месть сильной и не очень умной женщины может быть страшна.

— То есть… ты меня все же бросаешь, так? — зловеще спросила Лиля.

Шаповалов опять немного помолчал, глядя ей в глаза и мысленно взвешивая все «за» и «против», и наконец ответил:

— Да.

— И это последнее твое слово?

— Последнее.

— Хо-ро-шо! — по слогам произнесла Лиля и с силой столкнула его с дивана. И крикнула с почти четко произнесенным «р»: — Убир-р-райся!

Андрей с самой независимой улыбкой поднялся с пола, натянул джемпер, забрал с кресла свой мобильник и вышел в коридор. Лиле хотелось бы, чтобы он изо всей силы шандарахнул входной дверью, потому что этот грохот соответствовал бы той буре, которая бушевала в ее душе. Но интеллигентный Шаповалов так аккуратно прикрыл ее, что замок лишь тихонечко щелкнул. Лиля упала в подушку лицом. Что же он с ней делает? За что же он ее так? Она ли не угождала ему во всем? Она ли не любила? Он ведь сам говорил ей, что ни с одной женщиной не испытывал такого восторга, как с ней? И что же вдруг случилось? Почему Андрея потянуло обратно к той женщине, которую он уже однажды бросил?

Лиля резко поднялась и села на одеяле, обхватив руками все еще голые колени. Нет! Он все врет! Не может быть, чтобы дело было в ребенке! На что ему ребенок? Он же не Рафаэль, помешанный на детях. Муж-то все время твердил ей, что надо завести ребенка, а Андрей никогда о детях не говорил. Наверное, эта баба… кажется, ее Лерой зовут… опять заманила его к себе в постель. Поднаторела, видно, в любовных утехах с Рафаэлем! Что ж, было у кого набраться уму-разуму. Рафаэля не кто-нибудь, а она, Лиля, обучала тонкостям постельного искусства. Черт, никому нельзя доверять! Никому! Уж на что Рафаэль казался принадлежащим ей с потрохами, а что вышло на деле… Ну ничего, она этого так не оставит. Они еще пожалеют, что так подло поступили с ней. А эта Лера — до чего же кошмарное имя! — еще проклянет тот день, когда родилась на свет. И еще сильнее тот, когда собралась родить сама. Лиле все равно, чей у нее ребенок: Андрея или Рафаэля. Оба эти мужчины являются ее, Лилианы Данишевской, собственностью, потому что она носит фамилию одного и до смерти любит другого.

Что-то там Андрей говорил про какую-то неуловимость в отношениях мужчины и женщины… Глупость какая! Чушь! В нашем мире все уловимо и все имеет свою цену. Любовь тоже. Все продается и покупается! Любовь, конечно, стоит дороже пары часиков секса. Лиля теперь отчетливо это видит и обязательно что-нибудь придумает. Ей не привыкать к купле-продаже!

Лиля спрыгнула с дивана и начала лихорадочно одеваться. Она знает куда ей бежать. То есть к кому. К Люське Огородниковой! Они с ней на соседних койках в детдоме все детство прокуковали, есть что вспомнить. И есть чем Люську прижать, если вдруг начнет ломаться. В общем, Огородникова обязательно поможет. Она в отличие от Лили пошла не в библиотекари. Люська пошла учиться, как говорила, по призванию. И очень к месту сейчас ее призвание! Хорошо еще, что Лилин муж не жадный человек, денег ей оставил… На дело они пойдут… на хоро-о-ошее дело…

— Нет! — отрезала Люська, которая уже давно была не Огородниковой, а Новиковой, по мужу.

— Люся! Неужели ты не поняла, в каком я нахожусь положении? — взвыла Лиля. — Мне сейчас хоть в реку головой! Мерзкая тварь увела у меня обоих мужчин! Она должна быть наказана! Я не могу этого так оставить!

— Ты со своими способностями, Лилька, запросто найдешь себе третьего. И ничуть не хуже первых двух.

— А мне не надо третьего! Я с ума схожу по… В общем, по тому, который ушел к этой женщине. Понимаешь?

— Я все понимаю, но помочь тебе ничем не могу! — Люська еще раз резанула рукой воздух и встала перед Лилей, скрестив на груди руки и всем своим видом показывая, что подружке детства лучше уйти восвояси.

— Можешь! — уже с настоящей угрозой в голосе проговорила Лиля.

— То, что ты мне предлагаешь, — уголовное дело. Я не собираюсь садиться из-за тебя в тюрьму! У меня, между прочим, семья! Дети!

— Никто не узнает!

— А если узнает?

— А ты уж постарайся, чтобы никто не узнал.

— Да зачем мне это надо? — всплеснула руками Люська и уперла ими в бока.

— Это мне надо! — прошипела Лиля. — Так надо, что я тебе… заплачу… Сколько скажешь, столько и заплачу.

— Миллионерша, что ли?

— Но ты же не станешь зарываться, Люська! Ты же ведь не уголовный авторитет!

— Да я вообще не стану ничего такого делать! Ох, шла бы ты из моего дома, Лилиана…

— Нет, Люська. А иначе ты пожалеешь…

— Пожалею? С чего бы?

— С того! — Лиля зловеще рассмеялась. Вместо того чтобы уйти, она опять уселась на табуретку в кухне, с которой только что поднялась, и демонстративно положила ногу на ногу.

— Что? Что ты еще задумала? — уже с тревогой спросила Люська и уселась напротив, напряженно вытянув в сторону бывшей приятельницы тонкую белую шею.

— Ага, испугалась, — удовлетворенно произнесла Лиля и расправила на груди воланы блузки.

— Чего мне пугаться? — презрительно спросила Люська, но Лиля видела, что подружка детства несколько дрогнула.

— Как чего? Я слишком много про тебя знаю и могу кое-кому рассказать.

— Кому? — еле слышно произнесла Люська, догадываясь, что задумала Лиля.

— Ты все правильно понимаешь! — хохотнула та. — Новикову твоему расскажу! Думаю, Вовка обалдеет, когда узнает, как его правильная женушка и мать двоих его миленьких детишек голая скакала по детдомовскому подвалу и ублажала всех наших парняг без разбору!

— Замолчи! — рявкнула Люська и с ужасом посмотрела на плотно прикрытую дверь кухни.

— Пока замолчу, так и быть, — уже тихо ответила Лиля. — Но если ты не согласишься мне помочь, я твоему мужу еще и про Дерюгина, детдомовского плотника, и про директора нашего, Николая Савельевича, расскажу, как он в спальню к нам заглядывал и как ты…

— Заткнись лучше, Лилька, — прошептала Люська, — ты не хуже меня знаешь, что от Савельича некуда было деться… И плотник был редкой сволочью!

— Я-то знаю, а чистенькие домашние детки вроде твоего Вовки никогда не поверят, что отказаться было нельзя. И потом… Савельич-то с Дерюгиным принуждали, а вот наши парни в подвале… Там-то ты, милая моя, все по доброй воле творила. Разве нет?

— Так ты ж не лучше, Лилька! Ты ж меня и привела туда, подлюга!

— Нашла подлюгу… — рассмеялась Лиля. — Тебе же понравилось!

— Так дура была малолетняя! — с отчаянием в голосе проговорила Люська.

— Про то ты потом скажешь своему Новикову, когда у него глазенки на лоб вылезут от историй из жизни, которые я ему понарассказываю. Даже ведь и придумывать ничего не придется, одну только чистую правду говорить буду.

— Лилька!

— О чем спор, девчонки? — Люськин муж, Володя, просунул голову в кухню. — Чайку что-то хочется…

— Подождешь! — бросила своему мужу через плечо жена, а Лиля обворожительно улыбнулась ему и сказала бывшей подружке:

— А что, Люсь, давайте действительно выпьем чайку.

После ее предложения Володя протиснулся в кухню, сел на свободную табуретку и спросил Лилю:

— Ну, как жизнь проистекает?

Лиля еще шире улыбнулась и так ловко повела плечами, что на блузке расстегнулась следующая за уже расстегнутыми пуговка и перед чужим мужем во всей красе заблистали полукружья ее пышной груди. Затем она положила ногу на ногу, и узкая юбка, натянувшись, выразительно поехала вверх, демонстрируя тугое бедро в телесного цвета колготках. Новиков, будучи нормальным мужчиной, не мог не задержать взгляда на обнажающихся прелестях, а Люська, как нормальная жена, не могла его долгого взгляда не заметить. На ее скулах моментально зажглись алые пятна. Она слишком хорошо знала свою детдомовскую подругу, а потому до ломоты во всем теле испугалась за мужа. Мужчины совершенно не в силах были противиться Лильке, а той все равно с кем… Уведет мужа, он и глазом не успеет моргнуть…

— Кажется, Дашенька плачет, пойди посмотри, — сказала Люська мужу.

Тот прислушался и покачал головой:

— Не-е… Показалось.

— Проверь, Вова, — попросила Люська, — а я пока чайник поставлю, бутербродов сделаю.

Новиков пожал плечами и вышел из кухни. Люська с озверелым лицом набросилась на Лилю:

— Я убью тебя, — выдохнула она, — если ты только…

— Ага, поняла, каково это, когда клеят твоего мужчину! — тихо ответила Лиля. — Имей в виду, Люська, если ты мне не поможешь, твой Новиков станет со мной спать как миленький. Никуда не денется! Ты же в моих способностях нисколько не сомневаешься, не так ли?

* * *

Лера никак не могла понять, что мешает ей жить. Вроде бы все у нее сейчас обстоит именно так, как когда-то мечталось. Андрей к ней вернулся. Он с ней нежен и предупредителен. Неужели ей мешает то, что он уходил к другой женщине? Она представляла, как он обнимал ту, другую, как та, другая, отвечала ему, как они вдвоем… На этом месте она заставляла себя переключаться на какие-нибудь другие мысли, хорошие, например, о том, как у нее родится девочка, которую она уже про себя давно называла Машкой, и как Андрей будет с ней нянчиться. Некоторое время ее мозг исправно продуцировал идиллические картины семейного счастья, а потом они сами собой сменялись на другие, где тот же Андрей сливался в порыве пламенной страсти с женой Рафаэля. Эти картины были настолько яркими, что Лере аж виделись слегка влажные светлые волоски на разгоряченном Лилином виске.