* * *

Лиля Лигушина не помнила своих родителей. Она знала, что мамаша подкинула ее соседке в очень нежном возрасте, и это были единственные сведения о родственниках. Все свое детство она провела в одном и том же облезлом и облупленном детском доме, находящемся на задворках стольного града Питера. Воспитанники детдома очень редко покидали его территорию. Всего несколько раз Лилю с одноклассниками свозили в цирк, один раз в театр на сказку о Буратино с Мальвиной и пару раз на новогоднюю «елку» в Аничковом дворце, который в те времена именовался еще Дворцом пионеров.

Белоколонное здание с огромными лестницами и золоченой лепниной так поразило девочку, что после первой своей «елки» она не могла спать целую неделю, представляя себя Золушкой, которой случайно не повезло на нынешнем балу, зато обязательно повезет на следующем. На следующем ей тоже не повезло, но она продолжала свято верить в то, что главный бал, тот самый, на котором раздают кружевные платья, кареты, хрустальные туфельки и принцев, у нее еще впереди. Но впереди не было не только карет, но и «елок» в Аничковом дворце — руководство детского дома решило, что гораздо выгоднее загонять по спекулятивным ценам билеты, выделяемые муниципалитетом сиротам, нежели через весь город на двух транспортах тащить их на Невский проспект, предварительно еще и потратившись на новую приличную одежду для них. На вырученные деньги можно устроить скромную «елку» в родном облупленном детдоме, где Дедом Морозом запросто нарядится сторож дядя Миша, а Снегурочкой — библиотекарша Нина Евгеньевна. От приличной суммы еще и останется кое-что, поскольку на подарки тоже тратиться не надо: из года в год их покупали шефы с завода «Красная звезда» и привозили в детдом на своей собственной машине. Подарки каждый раз были одними и теми же: тульский пряник, шоколадный батончик, леденец на палочке под названием «Тюльпан» и елочная игрушка в виде девочки Снегурочки с дебильным лицом, космонавта в скафандре и вообще без лица или птички грязно-канареечного цвета.

Лиля Лигушина при появлении вечно пьяного дяди Миши, который пытался прикинуться Дедом Морозом, впала в такую истерику, что к ней пришлось вызывать «Скорую помощь». Девочка требовала, чтобы ее отвезли во дворец с лестницами и колоннами, к настоящему Деду Морозу, за что была зверски исколота успокоительными средствами, отойти от которых смогла только дня через три. Когда Лиля поняла, что никаких балов в ее жизни уже не предвидится, она пересмотрела свою жизнь и решила, что будет самостоятельно брать от нее то, что только возможно взять.

Первым делом она принялась вытравливать из сознания воспитанников детского дома собственное прозвище — Лягушка. Непонятливым она без устали объясняла, что ее фамилия пишется через «и», а не через «я», а потому не имеет никакого отношения к зеленым ластоногим земноводным. С теми, кто все же отказывался с этим соглашаться, Лиля дралась так жестоко, что вскоре сверстники стали побаиваться при ней произносить слово «лягушка» даже на уроках биологии. Обзывать ее картавой рожей она тоже скоро всех отучила, потому что здорово кусалась мелкими острыми зубками, проходя сквозь которые звук «р» почему-то непостижимым образом менялся на «л». Как-то к ним в детдом приезжал логопед и даже написал в Лилиной карточке, что девочке надо заниматься по специальной программе, но местное руководство совершенно не волновало, что Лигушина картавит, как, впрочем, не волновали и другие картавящие, шепелявые и подсвистывающие воспитанники. Логопед, сделав первичный осмотр детдомовцев, уехал, чтобы больше не возвращаться в это богом забытое место никогда.

В тринадцать лет Лиля заметила, что некоторые девочки имеют определенные послабления во время дежурства в столовой, носят в волосах особо яркие ленты и заколочки в виде красных божьих коровок. Однажды она прижала в темном углу одну такую модницу, Галю Петрову, и в упор спросила:

— Откуда коровка?

— Какая еще коровка? — Галя скривила губки, старательно делая вид, что не понимает ее вопроса.

Лиля безжалостной рукой содрала с ее волос пластиковое насекомое, сунула взвывшей Гале под нос и еще раз спросила:

— Откуда коровка?

— Отту-у-уда… — прорыдала девочка. — Пода-а-ари-и-или-и-и…

— Кто подарил? — продолжила жесткий допрос Лиля.

— Мальчи-и-ишки…

— Какие?

— Такие… Которых в город отпускают…

В город отпускали только выпускников, чтобы они могли выбрать себе училище или техникум, куда пойдут учиться дальше. Лиля бросила в коридоре все еще рыдающую Галю и отправилась в телевизионную комнату, где всегда можно было найти мальчишек из выпускного класса. Несколько парней действительно смотрели какую-то передачу про бравых десантников. Лиля выбрала для разговора белобрысого Коляна Семагина, поскольку он казался ей самым добрым из тех, кто пялился в телевизор.

— Коль, можно тебя на минутку? — негромко позвала она, засунув голову в дверь телевизионной комнаты.

Семагин лениво повернулся и спросил:

— Чего тебе?

— Выйди, пожалуйста…

Коляну совершенно не хотелось никуда выходить, но со всех сторон на них с Лилей понесся заковыристый мат, поскольку они мешали смотреть телевизор. Чтобы не получить еще и в глаз, Семагин вынужден был выйти в коридор на самом интересном месте передачи.

— Ну, че те надо? — недовольно спросил он.

Лиля раскрыла перед ним ладошку, на которой лежала красная божья коровка, опушенная выдранными с Галиной головы темными волосками.

— Можешь принести мне из города такую же?

— Так у тебя же есть! — Колян кивнул на пластиковое насекомое.

— Это не моя, Галькина. Видишь, белые пятнышки уже облезли. Я хочу новую! И чтобы блестела!

— А деньги у тебя есть? — спросил Семагин и довольно противно ухмыльнулся.

— У меня нет, — ответила Лиля. — Но я точно знаю, что у Гальки Петровой они тоже сроду не водились.

— Значит, твоя Галька другим заплатила.

— Чем?

— Неужели не догадываешься? — еще гаже ухмыльнулся Семагин и пребольно ущипнул ее пониже спины.

Лиле очень хотелось вцепиться ногтями в его ухмыляющуюся рожу, но она сдержалась, прикинула возможные варианты и сказала:

— Ну, если так… то я тоже запросто могу тебя поцеловать… сколько хочешь раз. Хоть сто!

— Годится, — согласился Колян. — Тогда сегодня после отбоя жду тебя у подвальной лестницы первого подъезда. Придешь? Не сдрейфишь?

— Приду, если ты мне еще и бант такой… как роза, на резинке купишь.

— Ну-у-у, это мы еще поглядим, наработаешь ли ты на розу-то! — расхохотался Колян, еще раз ущипнул ее и юркнул обратно в телевизионную комнату, досматривать про десантников.

Лиля знала, что у старшеклассников имеются ключи от подвала, где они режутся в карты, распивают принесенные из города алкогольные напитки, курят и занимаются прочими делами, которые не приветствуются воспитателями детдома, но на которые они смотрят сквозь пальцы. Этим же вечером Лиля спустилась к подвалу не только без всякого страха, но даже, наоборот, с нетерпением: она теперь тоже станет допущенной до свободной и почти взрослой жизни. Колян Семагин ждал ее у двери, которую уже предусмотрительно открыл. Он втащил ее в холодное полутемное помещение, в котором раздавались странно булькающие и рычащие звуки. Лиля невольно вздрогнула, а Семагин тут же ее успокоил:

— Не бойся, это в трубах шумит. Тут все прогнило… везде подтекает, так что будь осторожна, не поскользнись. Под ноги, говорю, смотри!

Лиле понравилось, что Колян так о ней заботится, и она подумала, что целовать его ей вовсе не будет противно. Она умеет ценить хорошее отношение.

— Может, не пойдем дальше? — предложила она. — Я могу тебя и тут поцеловать.

— Не-е-е, — отмахнулся Семагин. — Там, дальше, у нас лежанка сделана. Мы у завхозихи пару старых покрывал стырили и даже одно одеяло. Так что там можно со всеми удобствами…

Когда они выбрели к неказистому сооружению, которое Колян назвал лежанкой, Лиля успела промочить ноги в хлюпающей под ногами холодной жиже.

— Ну! Ложись! — скомандовал Семагин, показывая на застеленные старыми потертыми детдомовскими покрывалами ящики, и даже заботливо свернул в виде подушки сивое драное одеяло.

— Зачем ложиться-то? — удивилась Лиля.

— Так удобнее же, чем стоя-то. Ты ложись, не бойся, я тебя не съем… — хохотнул Колян и подтолкнул ее к импровизированной лежанке.

— Я и не боюсь… — искренне ответила она и осторожно присела на ящики.

Колян тут же опрокинул ее навзничь и принялся целовать мокрыми губами куда придется: в щеки, нос, лоб и, конечно, в губы. Когда они договаривались с Семагиным у телевизионной комнаты, Лиля думала, что все будет выглядеть несколько по-другому, но все же не сопротивлялась, поскольку поцелуи входили в условия договора. Она свое слово сдержит. Коровка и роза из ленты того стоят. Когда же Колян принялся расстегивать на ее груди линялый детдомовский халатик, Лиля отпихнула его изо всех сил, крикнув:

— Мы так не договаривались!

— Почему же? — тяжело дыша, спросил Семагин. — Ты же хотела розу на резинке…

— Ну… хотела…

— Так за розу, милая моя, надо еще потрудиться…

— И что же ты хочешь за розу? — медленно спросила Лиля, уже понимая, что согласится на все, только постарается продать себя подороже, раз уж время пришло.

— А то ты не понимаешь… — ядовито произнес Колян.

— Поняла уже, — согласилась она и начала диктовать условия: — Значит, так: за розу я сама расстегиваю халат и… могу даже задрать майку… Но… готова снять и все остальное, если ты дашь за это хорошую цену!

— Чего хочешь-то? — хрипло спросил Семагин.

— А я не знаю, что в городе можно купить такого, чего ни у одной нашей девчонки нет.

— Я тоже не знаю…