София сочувственно улыбнулась тете.

— Он останется здесь навсегда?

Ей было все равно, но она хотела поддержать разговор. Она взглянула на Санти, который был занят беседой с Эдуардо. Приезда Фернандо все ожидали с нетерпением, но и с некоторым беспокойством. Мигель волновался, что сын не успеет застать Марию в живых, она таяла на глазах. Никто не мог оставаться спокойным. Родные мерили шагами террасу, выходили на лужайку, засеянную травой. Даже собакам передалось тревожное настроение хозяев — они застыли в тени, опустив свои тяжелые хвосты.

Когда машина Фернандо завернула за угол и медленно подкатила к дому, все вздохнули скорее с облегчением, чем с радостью. Фернандо выглянул из окна, и его сердце затопила волна нежности. Он приехал на родину, где прошли самые чудесные его годы. Он пожертвовал этим великолепием, и, хвала небесам, здесь ничего не изменилось.

Фернандо вышел из автомобиля и обнял мать, хрупкую, уставшую. Затем обнялся с отцом, с Панчито, с тетушками и дядюшками, которые не упустили случая сделать ему замечания относительно длинных волос и черной бороды. Его невозможно было узнать. Заметив Софию, он остановился в изумлении.

— Я думал, что мне уже не доведется увидеть тебя, — сказал он, глядя на женщину, которая когда-то была ненавистна ему.

Теперь они были совсем другими людьми. Детство, как растянутая пьеса, оборвалось, лишив их привычных ролей.

— Как приятно встретить тебя снова, Ферчо, как хорошо, что ты вернулся домой, — проговорила она, ибо больше ей нечего было ему ответить.

Она чувствовала себя неловко. Фернандо был для нее чужим человеком, почти незнакомцем.

Когда Фернандо увидел Санти, он совершенно неожиданно для обоих разрыдался. В Санти он узнал друга, который отправился с ним в холодную ночь, чтобы отомстить Факундо Хернандесу. Фернандо плакал не потому, что позже именно Факундо сохранил ему жизнь, и не оттого, что они вместе спасли Марию, — он плакал потому, что в зеленых глазах своего брата увидел потраченное впустую время, которое было отравлено ненавистью и завистью. Он разрыдался потому, что вновь обрел дом, который мог и не терять. Он оглянулся и увидел, что тени, пугавшие его, исчезли.

Чикита повела Фернандо в дом, чтобы он увиделся с Марией. Санти перехватил взгляд Софии, и они поняли, что их присутствие сейчас было бы неуместным. Фернандо надо было побыть с сестрой наедине.

— Давай поедем в город, — предложил Санти. — Никто не заметит, что нас нет, раз Ферчо приехал.

— Он так изменился. Как будто это другой человек. Я ни за что не узнала бы его, — сказала София, следуя за Санти.

— Я знаю. Он и вправду другой человек.

— У меня нет к нему никаких чувств, — призналась София, удивляясь тому, что разлука может разрушить отношения с одними людьми, но ничуть не ослабить связи с другими.

— Он прошел через большие испытания, Софи. Он стал другим. Ни я, ни ты не сможем заглянуть в его душу.

Увидев сестру, Фернандо поразился тому, что на ее лице сияла мужественная улыбка. Его ужаснули произошедшие в ней перемены. Она стала похожа на узника немецких концлагерей времен Второй мировой войны. Она потеряла волосы, отчего ее череп казался угловатым, а тонкая кожа сильно натянутой. Но оказалось, что Мария обладает духом воина. Ее присутствие освещало комнату. Она протянула ему прозрачную руку и поблагодарила брата, за то, что тот приехал ради нее. Фернандо еще раз ощутил, насколько ему не хватает храбрости.

— Только посмотрите на него! — засмеялась она, и в ее глазах появилась нежность. — Что ты с собой сделал, Ферчо?

Фернандо не смог найти в себе сил, вымолвить хоть слово. Его губы задрожали, а темные глаза наполнились слезами.

— О, я вечно всех довожу до слез!

Она хотела пошутить, но начала плакать сама.

— Ах ты, негодник, какой же ты негодник, — стала журить брата Мария. — Покинуть нас на столько лет! Почему ты не давал о себе знать людям, которые так любят тебя?! Ты хотя бы скучал о них? Ты останешься здесь?

— Я останусь... — хрипло проговорил он. — Мне так жаль...

— О, тихо, тихо, — произнесла она. — У меня есть одно правило. Никаких сожалений. Никаких угрызений совести. Никаких криков и стенаний. Я поговорила с Софией. В этом доме надо жить только настоящим. Разрешается говорить только о старых добрых днях. Ведь было все хорошо, Ферчо?

Он кивнул.

— О, помнишь мою подругу, по которой ты сох? Ты ее помнишь, не так ли? Ее звали Сильвия Диаз. Ты еще писал ей любовные письма. Мне интересно, что с ней случилось.

— Я ей никогда не нравился, — с улыбкой вспоминая те невинные дни, сказал он.

— О да. Но она была очень застенчивой. Она всегда перечитывала твои письма на занятиях. Она читала их мне. Они были очень романтическими.

— Не думаю.

— О, я тебя уверяю. Очень романтическими. Ты был темной лошадкой. Мы никогда не могли тебя раскусить. Однажды мы с Софией засекли тебя, когда ты целовался в бассейне с Романией Блекир.

— Я знал, что вы подсматриваете, — признался он ей и улыбнулся.

— Ты этого никак не показал.

— О, еще бы, я получил удовольствие от внимания к своей персоне, — засмеялся он.

— Это ведь лучше. Смех исцеляет, а слезы приносят печаль, — проговорила она, и они рассмеялись вместе.


Глава 45

— Ты помнишь, как мы отправлялись каждый субботний вечер на мессу? — Голос Софии эхом отразился от холодных каменных стен церкви Пресвятой Девы.

— Перед тем как пойти в ночной клуб, — уточнил Санти. — Хотя это и не очень уместно вспоминать.

— Я никогда не испытывала угрызений совести, — ответила она. — Честно говоря, я воспринимала мессу как обязанность.

— Ты все время сдерживала смех.

—- Но вообще-то очень сложно сдерживаться, когда слышишь, как падре Джулио заикается и путает слова.

— Он умер много лет назад.

— Я не могу сказать, чтобы у меня в сердце была рана.

— Ты в его церкви, поэтому должна выразить сожаление, — со смехом произнес Санти.

— Ты хочешь сказать, что он меня слышит? Интересно, на небесах люди тоже заикаются? Представляешь себе заикающегося ангела?

Они прошли между рядами, и их шаги гулко отдавались в тишине. Церковь была почти пустой и голой, в отличие от католических храмов в городе. Алтарь был украшен лишь несколькими увядающими цветами и накрыт простой белой скатертью. В воздухе разливался назойливый пряный запах, который не мог улетучиться, поскольку, как заметила София, в церкви не было ни одного окошка. За алтарем солнечные лучи пробивались сквозь запыленные витражи. Иконы Девы Марии и святых угодников висели на стенах, освещаемые десятками свечей, как пламя во мраке. Все было таким, как помнила София. Даже скамьи были все те же, жесткие и неудобные для тех, кому вздумалось бы поспать на проповеди.

— Ты помнишь свадьбу племянницы Соледад, Пилар? — спросила София с улыбкой.

— Как я могу забыть такое? — ответил Санти, хлопнув себя по лбу и засмеявшись.

— Падре Джулио перепутал невесту с ее сестрой и все время, обращаясь к ней, называл ее Лусия!

Они попытались подавить новый приступ смеха.

— Только в конце, когда он благословил пару Роберто и Лусию, все поняли, что бедняжка Пилар так и осталась невенчанной! Как ужасно. Она чуть не плакала, а мы не могли удержаться от смеха.

Когда они подошли к алтарю, от их веселья не осталось и следа. По обе стороны алтаря стояли два маленьких стола, по краям которых горели свечи. София и Санти обратили свои мысли к Марии. Санти зажег свечу и произнес:

— За мою сестру.

Он закрыл глаза в молчаливой молитве. София, тронутая, последовала примеру Санти. Она молила Бога избавить ее кузину от страданий и подарить ей жизнь. Она ощутила, как Санти сжимает ей руку, ища утешения. Они постояли некоторое время, храня молчание. София еще никогда не молилась столь истово. Но в ее просьбе был и личный мотив: пока Мария была жива, София могла оставаться на родине.

— Бог, наверное, возражает против того, чтобы о нем вспоминали только в горе, — сказал Санти тихо.

— Думаю, что Господь уже привык к этому.

— Хочется верить, что мы здесь не напрасно.

— Мне тоже.

— У меня нет той веры, какой положено быть у истинного католика. Хотя я бы хотел раскрыть свое сердце. Мне очень совестно, что я пришел сюда как к последнему прибежищу. Я не заслуживаю того, чтобы Господь явил мне чудо.

— Это не имеет значения, ведь ты пришел. Важно, чтобы ты следовал велению своей души, — ответила она.

— Наверное, ты права. Я не понимал людей, которые постоянно посещают храм. Теперь я понимаю, что они находят в этом огромное утешение.

— А тебе это дает утешение?

— Да, — сказал он и улыбнулся. — Ты знаешь, я хотел бы обвенчаться с тобой в этой маленькой церкви.

— Чтобы падре Джулио произнес: «Ввввозьмешшшшь ли тттты Сссссофию?»

Он усмехнулся тому, как точно она подражает речи падре.

— Да я бы даже не возражал, чтобы он перепутал меня с Ферчо!

Он привлек ее к себе и поцеловал в лоб.

Она ощущала себя с ним как за каменной стеной. Его запах заставил ее вспомнить все радости, которые дарило ей его тело. Она хотела бы остаться в его объятиях навсегда. Никто из них не имел сил говорить. Ей было и грустно, и радостно, оттого что она была с ним. Она знала, что такие моменты не повторяются, поэтому прильнула к нему всем телом, пытаясь запечатлеть его в памяти навсегда.

— Ты признавалась падре Джулио, что мы с тобой были любовниками? — спросил он, отстраняясь.

— Ты с ума сошел? Нет! А ты?

— Нет, а ты признавалась ему хоть в чем-то?

— Нет, я просто что-нибудь выдумывала. Он все время так ужасался, что я не могла противиться искушению.