— Я не хочу больше об этом говорить, — сказала Ксения, после того как он задал ей несколько вопросов. — Ни о нянюшке, ни о моей прошлой жизни. Все это осталось позади, а меня волнует будущее.

Габриель видел, что ее лицо стало суровее, в глазах заблестел огонь. Тонкими пальцами она мяла салфетку.

— А каким вы представляете себе будущее?

Ксения горько улыбнулась, не зная, как ответить на этот на первый взгляд безобидный вопрос, который в то же время мог быть задан не без задней мысли. Будущее было неясным. Она не верила в него и старалась об этом не думать. Жизнь кончалась каждый вечер, чтобы снова родиться утром. Она подумала о своем визите в тюрьму, о худом Александре в тюремной робе. Каждое свидание с ним в этом мрачном обиталище отчаяния словно вырывало кусок ее души. Она пришла, чтобы рассказать о смерти няни. Это была дань уважения к женщине, которая все прощала маленькому Саше. Ксения была убеждена, что именно дядина драма, в ходе которой он оказался за решеткой, подтолкнула няню к могиле, хотя сама старушка никогда не обвиняла его.

Узнав новость, дядя Саша стал еще мрачнее. Выпрямившись на стуле, он откинул голову назад, словно собираясь удержать слезы, но скоро его лицо опять обрело ту бесстрастную маску, которая появилась с тех пор, как он оказался в заключении. Ксения почувствовала себя такой усталой, что боролась с искушением вытянуться на бетонном полу и умереть.

Она чувствовала, что находится в каком-то тумане. Хрустальные бокалы, свечи в серебряных канделябрах, утка в собственном соку, к которой она едва притронулась, мелькали перед глазами. Она положила трясущуюся руку на лоб. Где она? В тюрьме, в холодной комнате для свиданий или на мягком канапе ресторана, где оркестр играет под сурдинку? Под ее пальцами платье от кутюр казалось ей грубым, словно арестантская одежда. И Кирилл, спавший один в мансарде, ставшей вдруг такой просторной, и нянюшка, похороненная вдали от России, и ребенок, который был в ней и о котором она не хотела ничего знать. Ксения подняла глаза на мужчину, который молча участливо глядел на нее. Она догадалась, что он не осмеливается задавать вопросы, боясь поставить ее в неловкое положение, и была признательна ему за это.

— Я думаю, что вы не голодны, — пробормотал он, показывая на остывшее мясо и овощи в соусе.

— Извините, — сказала она, кладя руки на колени.

Габриель сделал знак метрдотелю убрать тарелки.

— Может быть, немного сыру? Десерт?

Она покачала головой. У нее сжало горло, она хотела быстрее покинуть ресторан и выйти на улицу, словно ночной холод мог ей помочь.

— Я вижу, вас что-то беспокоит, и мне очень хочется вам помочь, — горячо заявил Габриель. — Я думаю, что в жизни каждого случаются моменты, когда он не может действовать в одиночку и должен принять помощь со стороны. Вы сегодня так напряжены. Мы знаем друг друга уже несколько месяцев. У вас были трудности, но я еще не видел вас такой… такой…

Он сделал неопределенный жест рукой.

— Адвокат, который не находит слов, — явление редкое, не так ли? — произнесла она, сделав попытку улыбнуться.

— Когда я думаю о вас, мне действительно не хватает слов, — признался он, пытаясь быть искренним. — Поговорите со мной, Ксения. Окажите мне такую любезность. Вы так суровы, так недоступны. Я никогда не испытывал подобных чувств ни к одной женщине и кажусь себе ничтожным, когда сижу напротив вас.

— Что вы хотите от меня услышать? — не без легкого раздражения поинтересовалась она. — В моей жизни нет ничего занимательного.

— Как вы можете говорить такое? Со страниц всех журналов не сходят ваши фотографии. Я видел ваши портреты на нескольких выставках. Даже сейчас, пока мы здесь сидим с вами, многие оборачиваются, узнав вас. Ксения Осолина стала известной персоной в Париже. Ваше имя появляется в колонках светской хроники. Вы должны гордиться этим. Вы говорили мне, что вам нравилось позировать для Мана Рэя. Хорошо, согласен, на некоторых его работах вас довольно трудно узнать, — уточнил он с улыбкой, имея в виду некоторые действительно сбивающие с толку работы этого фотографа.

— И что из этого? Это просто способ зарабатывать себе на хлеб. Ничего волнующего в этом нет. Как бы там ни было, через несколько месяцев все это закончится. Я беременна, если вам угодно знать, а это значит, что очень скоро я окажусь в полном забвении. Месье Ривьер даже не захочет, чтобы после родов я появлялась в его Доме моды, из-за страха, что я плохо повлияю на остальных девочек. К беременным женщинам он относится как к общественному злу, решит, что я больше не подхожу для демонстраций его коллекций. Как видите, успех — это очень переменчивый любовник.

— А отец ребенка?

— Отец далеко, и это не может меня не радовать.

От одной мысли о Максе Ксении стало плохо. Вылечится ли она когда-нибудь от этого?

— Вам нужен муж, и вы это знаете, — внезапно торопливо сказал Габриель. — Вот почему вы нервничаете. Замужество принесет необходимую защиту. Это соглашение двух сердец, которые нуждаются друг в друге. В жизни есть не только кипящие страсти, но и уважение, и любовь. Форма сотрудничества.

Ксения удивилась, услышав такое скучноватое описание брака. Она была избалована любовью своих родителей, видела их улыбки, нежные жесты, ежесекундное внимание друг к другу. Как она может довольствоваться чем-то пресным? Это все равно что у птицы отрезать крылья. С другой стороны, любить так, как любила Нина Петровна, было равносильно прыжку в пустоту с высокой скалы с полным доверием к любимому человеку, отдачей ему себя без остатка. Сама Ксения сумела остаться бесстрастной, когда мужчина признался ей в любви.

— Вы всегда умеете дать хороший совет, Габриель, — сказала она, стараясь развеять тягостную атмосферу вокруг них. — Итак, по-вашему, я должна пуститься на поиски мужа. Это будет непросто. У меня на содержании младший брат, и я не знаю ни одного мужчины, который согласился бы жениться на беременной женщине.

— Зато я знаю.

Он сказал это тихо, застенчиво улыбаясь, выказывая свою неожиданную уязвимость. Ксения сразу поняла, что Габриель имеет в виду себя. Она была озадачена, так как никогда не интересовалась его личной жизнью. Этот состоявшийся, образованный, уверенный в себе мужчина был на двадцать лет старше ее. И богат. Нужно быть идиоткой, чтобы этого не видеть. Безумные мысли пронеслись в голове девушки. Габриель пришел ей на помощь по первому ее зову. Ей нравилась его серьезная манера говорить, которая так потрясала присутствующих в залах суда. Он был хорошо воспитан, внимателен. Ее ребенок получит его имя, а Кирилл — более достойные условия для жизни, нежели в этой ужасной мансарде. Маша, скорее всего, станет ей завидовать. Габриель Водвуайе защитит ее, потому что такова его природа. Но как быть с постелью?

— Вы поразили меня, Ксения, — продолжал он. — Вы красивы, неповторимы, притягательны. Если бы вы дали мне шанс быть ближе к вам, уверен, мы бы пережили вместе немало счастливых моментов. Этот ребенок — ваша частица, ну как я могу не принять его? Я одинокий человек, и это одиночество стало гнетущим и пугающим. Я очень хочу, чтобы вы согласились выйти за меня замуж. Подумайте над этим в спокойной обстановке. Не хотелось бы, чтобы вы подумали обо мне как о человеке, который воспользовался моментом вашей слабости. Мне кажется, что вы уже хотите уйти. Я заберу в гардеробе наши вещи.

Спустя несколько лет, когда Ксения спросит себя, почему она все-таки решила выйти замуж за Габриеля Водвуайе, она подумает о том, что это случилось не из-за ребенка, не из-за страха перед неопределенным будущим, а потому, что Габриель в первый раз говорил о любви. Это и трогало, и заставляло оценить честность его чувств.

Часть третья