Она наконец развязала ленты, подняла крышку, сняла шелковую бумагу, под которой оказалось прямое платье-футляр голубого цвета с плиссированным лифом и шлейфом.

— Я принесла два в этом же стиле. Это коллекция на будущую зиму. Как думаете, подойдут? Или вы хотите что-то более непринужденное?

Говоря, она случайно прикусила себе губу, и ему неожиданно захотелось обнять ее.

— Превосходно, — сказал он, даже не посмотрев на платье. — Думаю, для работы у меня все есть. Я не выходил с самого утра. У вас есть время, чтобы выпить чего-нибудь со мной? Или пообедать?

Сара колебалась.

— Я рассчитывала вернуться домой, после того как отдам вам коробку. Меня ждут.

— Наверное, ваш муж.

Он почувствовал, как волнуется. Даже если ее называли «мадемуазель», что было вполне в духе ее профессии, все равно она могла быть замужем. А кольцо просто снимала во время работы. Он не хотел, чтобы где-то там, на задворках, еще оказался муж, словно предвестник несчастья. И еще меньше хотел, чтобы это был жених. От мужей иногда устают. А вот женихи предполагают новую любовь, неуязвимую для посторонних.

— Не муж. Родители, — уточнила она тихим голосом.

— Вы можете им сказать, что у вас неожиданное свидание, от которого зависит успех вашей будущей коллекции, — сказал он, поднимаясь. — Например, интервью с будущим клиентом. С кем-то очень важным…

— Не люблю врать.

Макс посмотрел на нее с серьезным видом.

— В таком случае скажите правду, — произнес он с бьющимся сердцем. — Скажите, что мне необходимо побыть с вами. Что уже два дня, с тех пор как вы появились в моей жизни, я не перестаю думать о вас.

Удивленная, девушка отступила на шаг. В ее взгляде он прочитал настороженность и любопытство. Она держала перед собой платье словно щит.

— Почему?

— Вам надо услышать причину? Что вы хотите, чтобы я вам сказал? Вы мне очень нравитесь.

— Тогда почему вы злитесь?

— Это не злость. Скорее нетерпение, желание. Да и страх тоже. Находясь под впечатлением от вас, я сам не знаю, что говорю, вот как сейчас. Умнее было бы ничего вам не говорить и делать вид, что я очень уверен в себе. Мужчина всегда должен быть уверен в себе, правда? Но у меня это не очень получается. Вы меня волнуете.

Он пожал плечами.

— Что вы хотите от меня? — спросила она.

— Сам пока не знаю.

Макс, не смущаясь, пристально рассматривал ее, но она, казалось, вовсе не была шокирована этим. Воспитанная родителями в духе гуманизма и терпимости, она была женщиной своей эпохи. У нее уже был один любовник. Их связь длилась несколько месяцев, но она сама предпочла порвать ее, найдя партнера слишком назойливым. В Берлине не очень жаловали романтизм. После окончания войны и несостоявшейся революции в этом городе не скрывали только желания. Не моргая, она распрямила плечи. Лицо стало серьезным.

— Вы тоже мне интересны. Что-то в вас интригует меня. Но вы знаете, кто я и откуда. Меня зовут Сара. Да и фамилия моя недвусмысленна. Я еврейка, барон.

Макс не удивился ее доводам. В этих нескольких словах слышалось вековое отображение ненависти толпы по отношению к евреям. В последнее время их обвиняли в нежелании сражаться во время войны, в пособничестве врагу и заключении Версальского мирного договора, который поставил страну на колени. Некоторые упрекали еврейские семьи, в том числе и семью Линднер, в полном захвате легкой промышленности, открытии универмагов, которые отбирают кусок хлеба у честных немецких коммерсантов. Конечно, Макс все это знал. Антисемитские и националистические газеты и большая часть общественного мнения придерживались именно такой точки зрения. Несмотря на то что среди евреев, с которыми сталкивался Макс, были талантливые учителя, прекрасные художники или просто настоящие, верные друзья.

Он подошел к ней, взял ее руку и поднес к губам.

— А меня зовут Макс, и я люблю тебя.


Естественно, они стали любовниками, потому что по-другому и быть не могло. Свободные и великодушные, они одинаково любили жизнь. Сара и Макс были любопытны ко всему, к телам друг друга, но больше всего к мыслям, желаниям, надеждам. Они посещали художественные выставки, концерты, сценические постановки.

У Сары было гибкое, пьянящее тело и нежные руки. Она отдавалась ему, но он никак не мог насытиться. Первый раз в жизни женщина заполнила его сердце и душу, вся вселенная, казалось, была воплощена в ней. Они занимались любовью в комнате Макса с окном, глядящим в небо. Как в большинстве северных стран, лето было недолгим, и прекрасные вечера проносились лениво и чувственно. Они спали мало, несколько часов от силы, будучи слишком нетерпеливыми и жадными, но, как ни странно, результаты их работы оказались очень плодотворными. Любовная горячка оживляла кровь в венах и приносила свежие идеи. Теперь Макс знал, что делать. Он говорил Саре, что она его вдохновляет, но Сара понимала, что это любовь дает ему уверенность в себе и он больше не боится наделать ошибок.

Когда подходил к концу рабочий день, Сара часто поглядывала на часы в офисе и, как только часовая стрелка подходила к шести, вскакивала, снимала с вешалки шляпку, хватала перчатки и сумку. Ей недоставало терпения дождаться лифта, и она бежала вниз по ступенькам. Макс ждал ее снаружи, опираясь спиной на один и тот же уличный фонарь. Она прибегала с горящими щеками, задыхаясь. Секунду они смотрели друг на друга, улыбаясь, не говоря ни слова, словно не веря своим глазам. Их пальцы переплетались, даря им незабываемые ощущения.


— Я выхожу замуж, Макс.

Макс лежал на спине на берегу Ванзее[19], подставив лицо солнцу и с удовольствием расслабив тело. На теннисном корте скакали мячи. Вдалеке пенили воду весла. Лодка торговца мороженым с полосатым парусом причалила к понтону. Было воскресенье — день для них, богатых и успешных. Макс не хотел отвечать сестре. Он думал, что разговор будет неприятным, и сердился за то, что его потревожили в момент приятного расслабления.

— Мне радоваться или огорчаться?

— Ну конечно, радоваться, мое сердце! Это будет прекрасный момент. Самый лучший день в моей жизни. А Сара придумает для меня роскошное платье, я уверена.

— Сделаю все, что в моих силах, Мариетта, — ответила Сара.

Макс вздохнул и откатился в сторону. Он не видел лица сестры под соломенной шляпой с большими полями. В отличие от большинства своих подруг Мариетта практически не загорала.

— Зачем такая спешка? Не думаю, что ты беременна.

— А почему люди женятся, как ты думаешь? — сухо спросила она. — Я его люблю, и все. Разве это не самая убедительная причина?

— Я тебе не верю. Ты не можешь любить подобного типа. У меня от него мурашки по коже.

— Он мил, забавен и умен. К тому же хороший любовник.

— И очень богат.

Сара взяла плавательную шапочку и поднялась, поняв, что разговор принимает оборот, который испортит ей настроение.

— Пойду искупаюсь, — сообщила она в качестве извинения.

Макс посмотрел ей вслед. Ребенок бросил мяч к ее ногам. Она подняла его со смехом, вернула малышу и погладила его по голове.

— Уверен, что ты ошибаешься, Мариетта, — снова начал он. — Список аргументов окажется достаточно длинным, думаю, Фердинанд будет убедительнее, чем я. Старик, выскажи свое мнение, — добавил он, толкнув в бок своего друга, который читал газету.

— Предпочитаю воздержаться, если не возражаете, — ответил Фердинанд, поправляя шляпу на макушке.

— Я не в суде! — воскликнула Мариетта. — Я люблю этого человека, и он попросил моей руки. Я не видела причины отказываться.

— Ну ладно, с чего мне начать? — сказал Макс, готовясь загибать пальцы. — Мы ничего не знаем о его родословной, его корнях. Он имеет репутацию жестокого дельца. Нажился на войне, все его состояние имеет сомнительное происхождение. Он против демократии и хочет задушить республику. И, судя по статьям, которые публикуют его газеты, я сильно сомневаюсь, что он позволит молодой еврейке моделировать платье для его невесты. Это будет ваша первая ссора.

— Какой ты смешной, Максимилиан, — возразила Мариетта. — Ты его даже не знаешь. Ты никогда не обедал с нами, когда тебя приглашали. Да, он действительно вышел из низов. Его отец был сапожником. И что? Он получил орден во время войны и смог сделать состояние без чьей-либо помощи!

— Меньше всего меня беспокоит его социальное происхождение. Но его политические взгляды! Он предоставляет газетную площадь для настроенных против республики экстремистов-фанатиков. Вот что хуже всего.

— Я отказываюсь с тобой говорить! — воскликнула Мариетта. — Ты мог по крайней мере порадоваться моему счастью, вместо того чтобы поучать меня, как сопливую дуру. Если и дальше будешь продолжать в том же духе, я не приглашу тебя даже на прием! Я выйду за Курта Айзеншахта, нравится тебе это или нет.

Волнуясь, она скомкала полотенце и швырнула его в корзину. Макс схватил ее за запястье. Шутки кончились. Большими темными глазами сестра пожирала его лицо. Маленькие морщинки появились в уголках ее губ, подчеркивая остроту носа на похудевшем лице.

— Назови мне настоящую причину, Мариетта. Хотя бы одну.

Она застыла в неподвижности, не в силах вырваться из его схватки. Он чувствовал, как дрожит ее тело. Сестра по-прежнему оставалась для него загадкой. У нее было все, чтобы нравиться мужчинам: родовое имя, признанная всеми красота, острый ум, который она внезапно показывала в моменты озарения. Но она жила словно в постоянном бегстве от чего-то.

— Мне с ним нескучно. Для меня скука — это смерть.

Выдернув руку, она поднялась и направилась к кабинкам для переодевания. На возвышении можно было увидеть крышу и трубы одной из красивых уютных вилл на берегу озера. Лежа на животе, Макс выгнул голову, изобразил пальцами фотоаппарат и зафиксировал сестру в воображаемом видоискателе.