Вопрос был задан Максом, и поставил её в тупик.

— А любовь эта вообще существует? Настоящая чтоб? — с трудом отгрызая от копчёного сыра-косички кусок вопросом на вопрос спросила Пылаева.

— Существует.

— Тогда позволять себя любить. Так проще. И самому не больно, и другому приятно.

Майеру ответ не понравился.

— Что приятного в том, чтобы делать партнеру одолжение?

— Почему сразу одолжение?

— А как это называется? Ладно, так и быть, люби меня. Я милостиво разрешаю. Так, да?

— Ну не совсем. Тот, кто позволяет себя любить не обязательно ничего не чувствует. Он просто делает это иначе. Так, как умеет.

— Это как?

— Тихо. Рационально. Не сходя с ума.

— И зачем такая любовь нужна? Суррогат какой-то.

— Любовь бывает разная: неразделённая, страстная, слепая, токсичная, спокойная. Порой из страстной она перетекает в практичную, а порой и вообще в ненависть. Или привычку. Или презрение. Почему же она не может быть рациональной?

— В философы податься решила?

— Кто-то ж должен. Раз ты законченный романтик и любишь единорогов.

— Я их не люблю.

— Любишь.

— Это ты так решила.

— Раз решила, значит так и есть.

— Окей. Кто я, чтобы тебя переспорить? — миролюбиво отмахнулся Макс, закидывая руку за голову для удобства. Любит значит любит. Согласиться проще, чем пытаться договориться с этой картой девчонкой.

К тому же единорожки действительно милые создания. Подтверждение этого лежало на постели в виде огромной плюшевой лошади с рогом на голове. "Полли", как значилось на бирке, ему подарила на прошлый Новый Год Нелли. Не могла удержаться, когда увидела в цветочном. Майера этого тогда позабавило. Игрушек ему ещё никогда не дарили. Оттуда и пошли шуточки.

— И этому мужику почти тридцать лет, — собеседница была довольна маленькой ментальной победой.

— Говоришь так, будто пятьдесят. И вообще-то двадцать семь только.

— Ну. Двадцать семь явно старше, чем двадцать три. Так что ты должен быть умнее меня.

— А ты не такой циничной, но тебе же это не мешает.

— Хочешь сказать, я хамка и эгоистка? — возмутилась Пылаева, с досадой пиная его ногой.

— Я сказал: циничной, — засмеялся собеседник, в который раз поражаясь женской логике. — Не путай термины.

— Эгоистка, хамка и циник? Не перебор, не? — его снова пнули. Завязалась лёгкая горизонтальная потасовка, в которой участвовали плечи, локти и коленки. В конечном итоге победил Максим, как трофей выхватывая у проигравшей недоеденный сыр.

— Отдай, моё!!! — недовольно заверещала та.

— Точно эгоистка. Сразу: моё, моё! Совсем не умеешь делиться.

Вместо ответа его начали щекотать — удар ниже пояса, так как Пелька прекрасно знала, что он до ужаса её боится. Съедобную косичку победоносно отвоевали, впиваясь в неё зубами и отгрызая сразу половину.

— Я фе скафала: моё! — пробубнила она с полным ртом. Жадность фраера сгубила. Следующие пару минут Макс, хохоча, наблюдал за тем, как она пыталась всё это прожевать.

— Ну ты и хомяк, — в надутую щеку насмешливо тыкнули, чем вызвали сердитое пыхтение. — Или ёжик. Давай жуй, жуй, ёжик. Активнее работай челюстью! Ещё активней, ну! — дразнили её.

— Ой, мама, — выдохнула Пелька. Аж покраснела, настолько старалась. — Чуть не родила.

— ТВОЮ… — приглушённый возмущённый возглас оповестил, что соня проснулся и не оценил шутку с кремом.

На Нелли, застывшую в видом нашкодившего ребёнка, многозначительно покосились.

— Готова получать люлей? — в ответ отрицательно замотали головой. Вообще была не готова. — Ладно, расслабься. Я тебя прикрою. В который раз, — ободряюще похлопал её по бедру Майер, повышая голос и обращаясь к стене, за которой чисто интуитивно угадывался Филипп. — Солнышко, ты уже проснулся? Как тебе омолаживающий крем для лица? Сам делал.


День стремительно увядал. Ноябрь — темнеет рано и уже часов в шесть кажется, словно на дворе глубокая ночь. Хотя на самом деле не было ещё и десяти. Отмывшийся Филипп утопал домой, от греха подальше, освободив им гостиную, где ещё какое-то время Нелли с Максом валялись, грея руки кружками с горячим чаем и смотря "Пиратов Карибского моря" по телеку. Вот ирония, опять пираты и корабли.

Пылаеву первую начало морить, и уже не домучивая Джонни Деппа, прыгающего на экране безумным тушканчиком, они оба пошли спать. Вместе. В смысле в одну комнату и в одну постель, так как диван в гостиной никому не нравился: неудобная перекладина впивалась в спину и с утра было невозможно разогнуться.

Заснули по разные стороны, проснулись почти в обнимку: Пельку крепко прижимала к себе мужская рука. Так обычно и выходило. Странное состояние. Недавно она почти вот так же лежала с одним парнем, теперь с другим. И вроде ничего зазорного не делала, но на душе было гадко. Словно обманывала обоих. И себя заодно. Но что противнее, ей нравились ощущения в обоих случаях.

С Майером Нелли знала, что может ничего не бояться, что он защитит её от всего на свете. Надёжный, как танк. Не зря бывший танкист. С Матвеем же играла другая песня. С ним было горячо, эмоционально, непредсказуемо, и… К Бондареву её тянуло на уровне толком пока непонятных ей самой чувств, с Максом же было душевно и тепло. Как всё сложно…

И становилось только сложнее. Не может быть просто, когда хозяин квартиры в одних штанах жарит ей яичницу, пока Пылаева освежается под душем. В этой квартире у неё давно имелась собственная зубная щётка, шампунь и мини-косметичка. Всё стояло на видном месте и никогда не убиралось, от чего она как-то в шутку заметила, что быть может именно из-за этого у друга и не клеятся отношения. Какой бы девушке понравилось незримое присутствие посторонней? Шутку Макс тогда, помнится, не оценил. Даже не улыбнулся.

И чего тупым бабам надо, ну правда? Такой парень на вес золота. Сильный, хозяйственный, в меру романтичный, всегда рядом. Да, со своими загонами, но у кого их нет? А тут покормил, напоил, слова опять жн не сказал, пока Нелли красилась, усевшись с ногами на кухонную столешницу, куда удачно падал свет из окна. Ещё и до Академии довёз, напомнив, что вечером заберёт с работы. Мечта и идеал. А у неё и не щёлкнуло практически, когда тот на прощание привычно поцеловал её в щеку.

Зато все внутренности перевернулись, изобразив в воздухе мёртвую петлю в виде восьмерочки, едва Пелька заметила в классе Матвея. Хмурого, задумчивого и полностью сконцентрировавшегося на телефоне, в котором он что-то кому-то писал.

— Привет, — поздоровалась она, видя, что тот увидел её, но никак не отреагировал.

— И тебе того же, — нейтрально ответил Бондарев.

Пылаева вздохнула, повернувшись к нему спиной и оставляя в покое. Ни секунды внимания. Опять дуется?

Но Матвей не дулся. Его, конечно, не обрадовало, что та опять провела всю ночь непонятно где, однако куда больше молодую звезду заботил сброшенный на электронную почту график на выходные. Опять в мыле придётся бегать. Радиоэфир, потом фотосессия, снова студия звукозаписи, вечером съёмка для промо-роликов — и это только суббота. Звучит всё красиво, но такой безумный темп скоро действительно его доконает.

Но что хуже, он опять не сможет выбраться хоть ненадолго в ресторан к Нелли. И как, спрашивается, ему наладить с ней контакт, если нихрена нет времени? Зато блондин вечно ошивается где-то рядом, словно у него никаких дел нет. Что, неужели все груши уже отбиты?

Блондин, он же качок, он же загадочный "Макс" — то, что это всё одна личность Бондарев выведал накануне у Кота. "Да это ж который под окнами недавно торчал", сказал вчера Гоша, потирая воспалённые глаза и громко шмыгая носом. Ясно. Понятно. И даже не удивительно. Максим, чтоб его черти… кхм. Ладно. Неважно, кто он и что он. Важно, что делать лично ему, Матвею. Вот это вопрос.


— Не раздевайся.

Пелька недоумённо обернулась на ворвавшегося без приглашения в комнату Бондарева. Она сама только пришлп с работы, едва успев стянуть верхнюю одежду и сбросить сапоги.

— Точно? А об обратном потом не попросишь? — как не съехидничать?

— Ха-ха, — ярко-жёлтая шапка с весёлым бумбоном была нахлобучена обратно ей на макушку. С вешалки торопливо стянули куртку, схватили за руку Пылаеву и повлекли за собой.

— Я же босиком! — только и пискнула та, пока её увлекали наверх по лестнице. Пришлось вернуться за обувью. И снова к лестнице. — Куда мы?

— Увидишь.

Четвёртый этаж, выход на крышу. Обычно запертый, но не сегодня. Нелли послушно стояла, пока её одевали, тщательно везде застегивая, чтоб не просквозило. Интересно, почему всем так хочется обращаться с ней, как с маленькой девочкой, которая не способна завязать себе шнурки? Она реально производит такое впечатление?

— Собираешься сбросить меня с крыши? Я тебе настолько надоела? — попыталась перевести всё в шутку она, хотя внутри непроизвольно нарастало трепетное волнение. — И как это будет? Несчастный случай? Прощальную записку уже написал или меня заставишь?

— Просто помолчи минутку, хорошо? — коротко попросили её.

Матвей и сам слегка волновался. В последний раз он делал кому-то подобные сюрпризы очень давно. Да и в принципе уже забыл, когда в последний раз так из кожи вон лез ради девушки. Уговорил своих закончить запись пораньше, потратил на подготовку несколько часов, при этом вообще не будучи уверенным, что Пелька сегодня явится домой. А то кто её знает. Но она здесь. Это их шанс.

Скрипнула на несмазанных петлях металлическая дверь, впуская в чердачное помещение уличную осеннюю прохладу. Пылаевой помогли выбраться на плоскую крышу, не поприветствовав при этом лбом низкие строительные балки. В вечернем небе блестели слабые звёзды, в городе их всегда было плохо видно, а прямо перед ней…