Джудит Гулд - Творящие любовь

— Отлично, — произнесла она. — С последней схватки прошло много времени. Теперь она немного отдохнет перед родами.

Дороти-Энн упала на кровать. Боль прошла Фелиция откинула простыню, покрывавшую роженицу, и начала осторожно осматривать ее. Мексиканка нахмурилась и впервые за все время начала волноваться. У нее самой и ее сестер был широкий таз, словно специально созданный для того, чтобы давать начало новой жизни, а эта женщина была узенькой и худой.

Она жестом приказала Фредди придвинуться поближе и понизила голос так, чтобы Дороти-Энн не смогла услышать ее слов.

— Слишком узкий проход, — озабоченно прошептала она. — Она очень маленькая.

Маленькая. Произнесенное шепотом слово дошло до затуманенного сознания Дороти-Энн, и ее вновь закружил водоворот воспоминаний. Да, она была маленькой и подписала бумаги почерком школьницы, потом подождала, пока адвокаты поставят свои подписи. Мужчины в костюмах в полоску поздравили ее с получением подарка и ушли. Мисс Бант выкатила Элизабет-Энн на улицу для прогулки, и тут прабабушка попросила ее оставить их с девочкой наедине. На Пятой авеню было шумно от оживленного движения. Немного помолчав, прабабушка наконец произнесла:

— Дороти-Энн!

Правнучка подошла поближе.

— Посмотри вверх, Дороти-Энн, — голос Элизабет-Энн поднялся до взволнованного шепота. — Посмотри на «Палас Хейл».

Девочка послушно запрокинула голову и посмотрела на отель. Сотни и сотни тонн бледного известняка казались волшебно невесомыми. Словно свадебный торт, здание росло вверх в своем поистине королевском великолепии, нанизывая ярус за ярусом террасы и балконы, увенчанное двумя башнями настолько высокими, что они, казалось, задевали за быстро несущиеся в ярко-голубом небе облака. Дороти-Энн опустила голову и повернулась к прабабушке, вопросительно глядя на нее.

Элизабет-Энн подъехала ближе, взяла ее руку и сжала.

— Это твое, — прошептала она, аквамариновые глаза ее сияли. — «Палас Хейл» отныне принадлежит тебе, и только тебе одной. С днем рождения, Дороти-Энн.

Дороти-Энн проснулась от барабанной дроби дождя по крыше. Фредди наклонился над ней, глаза полны страха и беспокойства.

Она осторожно повернулась к нему. Лицо ее побледнело и осунулось.

— Гроза кончается? — раздался ее шепот.

Миссис Рамирес, казалось, удивил звук ее голоса.

Она отрицательно покачала головой.

— Мой ребенок? — тихо спросила Дороти-Энн и положила руку на простыню, укрывавшую ее. — С моим ребенком все будет в порядке?

— У вас будет прекрасный ребенок, — мягко заверила ее Фелиция. Она подошла к Фредди и тоже наклонилась над женщиной, убирая с ее лица прядь влажных волос. — Предназначение женщины в том, чтобы давать жизнь. Разве не так?

Дороти-Энн в сомнении покачала головой. Фредди помог ей повернуться на спину.

— Раз вы проснулись, я посмотрю, как у вас дела. Я все равно собиралась будить вас, — сказала мексиканка и повернулась к Фредди: — Мне понадобится кастрюля горячей воды.

Мужчина кивнул и отправился на кухню, довольный тем, что может помочь. Миссис Рамирес присела на край кровати и взяла руки Дороти-Энн в свои. Пальцы молодой женщины были влажными и холодными.

— У вас болит что-нибудь?

Дороти-Энн взглянула в темные глаза Фелиции:

— Да.

— Что?

Дороти-Энн села и медленно повернулась. Простыня упала, обнажив полные, тяжелые, налитые молоком груди.

Миссис Рамирес отметила это про себя. С кормлением ребенка проблем не будет. Она вопросительно посмотрела на Дороти-Энн, робко потянувшуюся к своей пояснице.

— Здесь болит.

— Поясница?

Дороти-Энн кивнула утвердительно.

Фелиция бросила на нее странный взгляд, встала и отбросила в сторону простыню. Обнаженная женщина задрожала от неожиданного холода.

— Это не займет много времени, — извиняющимся тоном произнесла миссис Рамирес.

Она услышала шаги Фредди и обернулась. Он нес дымящуюся кастрюлю с горячей водой. Мексиканка взяла у него кастрюлю, поставила на прикроватную тумбочку и, крепко сжав губы, погрузила руки в воду. Она ошпарилась, но не произнесла ни звука. Тщательно вымыв руки, дала им высохнуть.

Не говоря ни слова, Дороти-Энн легла на спину, спустилась с подушки и послушно развела бедра в стороны. Миссис Рамирес встала перед ней на колени.

Дороти-Энн ощущала, как пальцы женщины двигаются внутри нее, грубые и чужие. Она напряглась.

— Я буду осторожна, — прошептала миссис Рамирес. — Пожалуйста, расслабьтесь. Я не сделаю вам больно.

Дороти-Энн слабо улыбнулась и закусила губу.

Продвигая руку вперед, Фелиция старалась не хмуриться. Шейка матки еще недостаточно широко раскрылась, но все-таки она расширилась. Им придется еще долго ждать.

Миссис Рамирес наклонилась к Дороти-Энн и прижалась ухом к огромному животу. Послушала немного и удовлетворенно кивнула. Она смогла расслышать сердцебиение плода, четкое и незаглушаемое биением сердца матери. Отлично.

Начав было накрывать молодую женщину простыней, она вспомнила, что надо проверить еще одно. Много лет назад, когда она рожала Цезаря, старая повитуха проверяла положение ребенка.

Фелиция спустила простыню ниже. Одна рука внутри, другая на животе женщины, она аккуратно прощупала положение плода. У нее перехватило дыхание. Может быть, она что-то делает не так? Проверила еще раз. Нет, все так и есть. Ребенок лежит неправильно. Мексиканка повторила движение еще раз, просто для того, чтобы убедиться. Ошибки быть не могло.

Она вытащила руку и сказала:

— Пойду вымою руки. — Фелиция подала знак Фредди, чтобы он вышел за ней. Оказавшись на кухне, она обернулась к нему: брови изогнулись, руки подняты вверх, как у хирурга, ожидающего, пока ему наденут перчатки.

— Что случилось? — поинтересовался Фредди.

— Ребенок лежит поперек, — мрачно констатировала миссис Рамирес. В ее глазах полыхала тревога. — Он должен идти головой вперед, вот так… — И жестом показала, как именно, глаза ее казались янтарными в свете свечи. — А ребенок вашей жены лежит вот так… — и провела рукой поперек своего живота.

Прежде чем Фредди смог ответить, они услышали слабый стон Дороти-Энн из соседней комнаты и быстро вернулись к ней.

— Что с тобой? — спросил Фредди.

— Я услышала, что вы шепчетесь, — чуть слышно пробормотала она. У нее на бровях все еще блестели капли пота, глаза казались стеклянными. — Мой ребенок… мой ребенок умирает, правда?

Миссис Рамирес сурово посмотрела на нее и перекрестилась.

— Не говорите так, — проворчала она.

— Нет. Я знаю, что это правда. Я наказана, и мой ребенок умрет.

Удивленный ее словами, но, сознавая, что его молодая жена практически бредит, Фредди убрал влажные волосы со лба Дороти-Энн и мягко спросил:

— Наказана? За что? Ты не сделала ничего такого, что заслуживало бы наказания, дорогая.

— Нет, сделала, — простонала Дороти-Энн. Она снова чувствовала себя измученной, ей хотелось избавиться от страха, нахлынувшего на нее. Глаза ее закрылись. Но она прогнала сон, решив сказать все, вытащить правду на свет божий. — Ты не знаешь, Фредди. Только прабабушка понимала. Она защищала меня, но теперь ее нет, и я должна заплатить.

— Дороти-Энн, ты говоришь глупости.

— Нет, Фредди. Теперь я должна заплатить, — проговорила она, дыша поверхностно и тяжело.

— Бога ради, да за что же?

— Я… я убила мою мать. Я убила ее, а теперь и прабабушки больше нет… Она одна… — Ее голос прервался.

— Она одна что?

— Понимала, — еле различимым шопотом прошептала Дороти-Энн.

В тот день, когда Элизабет-Энн Хейл и ее четверо детей оказались в самом центре Манхэттена, жара достигла девяноста шести градусов по Фаренгейту, и Нью-Йорк напоминал раскаленную печь. Асфальт на улицах плавился под ногами, а здания, казалось, расплывались в душном воздухе, обволакивающем их стены.

— Куда едем? — спросил шофер такси, нанятого у Пенн-стейшн, как только Элизабет-Энн уселась рядом с ним на переднее сиденье. Он озабоченно поглядывал на детей, возившихся сзади, но, взглянув на Элизабет-Энн, смутился.

В свои тридцать три года она не была красавицей, но волнение делало ее лучезарной. У нее было приятное лицо с прямым тонким носом и блестящими глазами, напоминающими великолепные аквамарины чистой воды. Несмотря на это великолепие, главным ее украшением были длинные пшенично-золотистые волосы, на зависть густые и здоровые. Она безжалостно заплетала их в косу и закалывала, чтобы они ни за что не цеплялись. Белая блузка и длинная серая юбка из набивного ситца выгодно подчеркивали талию. Шею украшал медальон — цветок анютиных глазок в стекле, подаренный ей мужем ко дню помолвки.

Элизабет-Энн взглянула на водителя широко открытыми глазами, блестящими на загорелом лице.

— Вы не могли бы порекомендовать нам какую-нибудь гостиницу? Приличную, но не слишком дорогую? — спросила она.

— Конечно, могу. В этом городе сотни гостиниц.

В зеркало ему были видны три девочки и маленький мальчик на заднем сиденье. Багажник машины, заполненный вещами, не закрывался до конца. Автомобиль даже присел немного под таким весом.

— «Мэдисон Сквайр» — хороший отель. Не дешевый, но и не дорогой.

— Пусть будет «Мэдисон Сквайр», — ответила женщина, подумав при этом, что они все равно там остановятся, хотя бы и на одну ночь, даже если это окажется слишком дорого. Путешествие всех утомило, а утром они смогут найти другую гостиницу. А потом она первым делом займется поисками квартиры для себя и детей.