Джудит Гулд - Творящие любовь

Из справочника «Четыреста избранных Форбса», 1982 год.

Элизабет-Энн Хейл

Наследство, недвижимость, гостиничный бизнес. Живет в Нью-Йорке. 88 лет. Дважды вдова. Имеет дочь (две дочери и сын умерли), внука, правнучку. Единолично возглавляет одну из влиятельнейших семей, занимающихся гостиничным бизнесом. Родилась в Техасе, рано осиротела. Решительно руководит семейным бизнесом. Владеет почти 400 отелями и 695 мотелями по всему миру. В 1979 году продала 100 отелей за 520 миллионов долларов. Первое состояние заработала во время кризиса 1929 года. Живет в пентхаусе собственного отеля, всюду разъезжает в «роллс-ройсе» 1921 года выпуска, также доставшемся по наследству. «Состояние легко заработать, если вы доживете до моего возраста». Возможно, богатейшая женщина в мире. По минимальной оценке, ее состояние составляет 1,9 миллиарда долларов.

Колеса внушительного «линкольн-континенталя» глотали асфальтовые мили[1] шоссе Браунсвилль — Квебек. Дороти-Энн Кентвелл, сидящая рядом с мужем на коричневом кожаном сиденье, безучастно смотрела в окно. Кругом расстилались бескрайние просторы Техаса. Орошаемые поля и плантации цитрусовых сменялись маленькими безликими городками. «И не городками даже, — подумалось ей, — а всего лишь скоплениями унылых домов, облупившихся и грязных, выцветших под лучами жаркого солнца». Над равниной угрожающе нависло тяжелое серое небо. Машин было мало, изредка им встречался грузовик или легковушка. Монотонный пейзаж завораживал. Казалось, Манхэттен остался где-то в прошлом.

Дороти-Энн искоса взглянула на большую урну, стоящую на сиденье рядом с ней, ничем не напоминавшую обычный сосуд, выдаваемый после кремации, отлитый по шаблону, унылый и некрасивый. Причудливые завитки сияющего серебра устремлялись вверх в удивительном рисунке в стиле рококо. Изящно выкованные ручки превращались в листья плюща. Такой же орнамент украшал основание.

Буччеллати могли гордиться своим творением.

Женщина медленно наклонилась, чтобы коснуться урны. Ей показалось, что серебро должно хранить тепло ее прабабушки, Элизабет-Энн Хейл, но металл оказался гладким и холодным. Если произведение Буччеллати весило семь фунтов, то много ли значила горстка хранимого им пепла?

Всего три дня назад ее прабабушка была жива. Они разговаривали, старушка улыбалась Дороти-Энн, поцеловала ее. Всего три дня назад.

А теперь от Элизабет-Энн остался только пепел.

Дороти-Энн отвернулась. Слезы навернулись на глаза. Они могли бы принести облегчение, смыть усталость последних бессонных, полных горя дней и ночей. Но плакать нельзя. Если она сейчас заплачет, то долго не сможет остановиться. И, кроме всего прочего, ее ждала работа.

Ребенок, которого она носила, шевельнулся. Дороти-Энн смахнула слезы кончиками пальцев и села поудобнее.

«Если бы прабабушка смогла прожить подольше, чтобы увидеть это дитя, — с грустью подумала она. — Осталось всего три недели». Закрыв глаза, женщина прислушалась к движениям внутри располневшего тела: сильный толчок, потом еще один и легкое шевеление ребенка. Обычно в такие минуты она особенно остро чувствовала свою близость к ребенку, ощущала нежность к нему. А сейчас Дороти-Энн хотя и слышала движения младенца, но изнуренное тело казалось странно чужим и обособленным. Словно ее ребенок живет в другой женщине.

— Дорогая, с тобой все в порядке?

Вздрогнув, она открыла глаза и повернулась к своему мужу Фредди. Сосредоточившись, он старался и смотреть на нее, и следить за дорогой.

— Все отлично, — прозвучал тихий ответ. Она улыбнулась, наклонилась к мужу и успокаивающе положила руку ему на плечо.

Фредди знал, что жену мучила бессонница со дня смерти прабабушки, но она не хотела волновать его, показывая, насколько измучена и слаба.

— Не волнуйся, милый. Со мной все в порядке. Просто устала. — Ее голова удобно устроилась на спинке сиденья.

«Еще несколько недель, — подумала она. — Еще несколько недель, и я подарю Фредди его ребенка». Но эта мысль пробудила беспокойство, змеей проникшее сквозь туман ее измученного сознания. А будет ли малыш ждать эти несколько недель? А если все произойдет раньше? А что, если ребенок родится завтра или даже сегодня?

Дороти-Энн снова поменяла положение тела, потрясла головой, чтобы отогнать плохие мысли. Она не должна была позволять доктору Дэнверсу так волновать ее. Конечно, он врач, даже один из лучших, но Дэнверс все-таки перестарался, когда отговаривал ее от поездки в Техас. В конце концов, до срока еще три недели. И доктор не понимал всей важности последней воли прабабушки.

Она всего лишь попросила Дороти-Энн развеять ее пепел в Квебеке, на своей родине. Правнучка поняла такое желание. Она знала, что должна выполнить его как можно скорее. Этого хотела Элизабет-Энн, и это нужно самой Дороти-Энн. Ей необходимо знать, что душа прабабушки наконец успокоилась, обрела такой долгожданный и заслуженный покой. Дороти-Энн понимала, что силы ее на исходе и она рискует морально и физически. Но дело должно быть сделано.

Женщина закрыла глаза, снова пытаясь унять тревогу и хоть немного отдохнуть. Но так трудно бороться с чувствами. Горе было настолько ошеломляющим, потеря столь глубока, что это причиняло физическую боль. Сможет ли она когда-нибудь справиться со всем этим?

Вдруг улыбка тронула ее губы. Неужели правнучка сможет забыть прабабушку, сделавшую ей на день рождения подарок ценой в тридцать один миллион долларов?

Тогда, одиннадцать лет назад, ей исполнилось девять. Дороти-Энн почувствовала, что сможет снова вернуться в тот день, проживи она хоть сто лет…

17 октября 1974 года. Осень. Маленькая девочка, положив подбородок на скрещенные руки, смотрела в окно спальни большого дома в Тарритауне. Внизу вовсю трудились садовники, собирая опавшие желтые листья. Но это ее не интересовало. Она высматривала машину своей прабабушки, которая должна была появиться из-за высокой стриженой живой изгороди, охранявшей дальний конец изгибающейся дороги.

Дороти-Энн давно оделась и ждала уже около часа. Нэнни, гувернантка, разрешила девочке надеть любимое красное платье с крахмальным кружевным воротничком и маленькими блестящими пуговицами. Ведь не каждый же день ребенок празднует свое девятилетие. Прабабушка заедет за ней и отвезет в город, чтобы отметить это событие как полагается.

Дороти-Энн взглянула на фарфоровые часы с пастушками, стоящие на подоконнике. Сердце забилось сильнее. Двадцать семь минут второго. Еще три минуты, и появится машина прабабушки. Малышка твердо знала: Элизабет-Энн никогда не опаздывает.

Девочка села и, раскачиваясь на стуле, смотрела, как длинная изящная стрелка совершает три последних стремительных оборота. Как только часы показали точно половину второго, она подбежала к окну и прижалась носом к стеклу, сразу затуманившемуся от ее дыхания. Ее глаза загорелись.

Вот и величественный черно-желтый «роллс-ройс». Его сверкающий капот с хромированной решеткой радиатора и большими фарами только-только показался из-за изгороди.

Дороти-Энн выскочила из комнаты и побежала через устланный ковром холл. Вот и сверкающие перила лестницы. Привычным прыжком она уселась на них верхом и мягко поехала вниз.

С площадки первого этажа на нее сурово и неодобрительно смотрела Нэнни. Дороти-Энн тут же затормозила, вцепившись в перила так, что у нее загорелись ладони, медленно спустила ноги и проделала остаток пути по лестнице с достоинством, присущим леди.

Девочка застенчиво улыбнулась гувернантке, но ответной улыбки не получила. Ну и ладно. Нэнни не так уж и плоха, хотя и не очень часто улыбается. Внешность воспитательницы завораживала воспитанницу. Нэнни было за пятьдесят. Седая, с серыми глазами. Ее фигура, неизменно затянутая в черные платья, удивительно напоминала контурную карту Африки из-за внушительного бюста и не менее внушительных ягодиц, удивительно контрастирующих с тонкими и прямыми, как палки, ногами.

Не говоря ни слова, Нэнни посмотрела на Дороти-Энн, протянула рыжевато-коричневое шерстяное пальто и помогла ей надеть его. Потом девочка отступила назад и приготовилась к инспекционному осмотру. Гувернантка словно ставила галочки в списке, критический взгляд замечал все. Волосы аккуратно причесаны, платье застегнуто на все пуговицы, подпушка не оторвана. Подошла очередь последней проверки.

Нэнни наклонилась совсем близко к лицу Дороти-Энн. Между ними не осталось и двух дюймов.

— Дыхни! — велела она.

Девочка добросовестно открыла рот и выдохнула Нэнни прямо в нос. У той вспыхнули глаза. Она выпрямилась, опустила руку в карман и достала белый, твердый, как камень, леденец. Дороти-Энн взяла его, развернула, отдала целлофан обратно, сунула мятную конфету в рот и отработанным движением языка забросила ее за щеку. Резкий вкус мяты напоминал лекарство, но она удержалась от гримасы.

Нэнни снова наклонилась и стала застегивать девочке пальто, начав с верхней пуговицы.

— Не забудь о своих манерах. Как только ты сядешь в машину, скажи: «Здравствуйте, прабабушка. Очень любезно с вашей стороны пригласить меня», — строго предупредила она.

Дороти-Энн торжественно кивнула.

— Если ты получишь подарок, открывай его медленно. — Нэнни многозначительно на нее посмотрела. — Не рви обертку на куски и не забудь сказать: «Благодарю вас, прабабушка. Я всегда ценю ваши подарки».