Наконец Гейбриел с обжигающим поцелуем вошел в нее, и они вместе покинули этот мир и унеслись к звездам. При этом Шарлотта чувствовала себя так, будто ее сердце и душа обнажены, как и ее тело.

Когда все закончилось, Гейбриел устроился рядом с ней, скинул влажные пряди волос у нее с лица, улыбнулся и закрыл глаза.

– Даже вслепую я узнаю тебя. Я почувствую тебя, узнаю твой запах. Я почувствую твое сердце под любым именем и в любой части мира.

Затем он уснул, а Шарлотта, прежде чем погрузиться в объятия Морфея, еще некоторое время молча смотрела на него. Наконец и ее убаюкало мерное покачивание корабля.

Звук корабельного колокола разбудил их, когда кругом еще царила ночь, и они вновь занялись любовью, на этот раз более пылко и торопливо, чем прежде.

Через какое-то время Шарлотта сделала движение, чтобы подняться с постели, но Гейбриел удержал ее.

– Еще один поцелуй. – Он притянул ее к себе, и она оказалась у него на руках, словно в люльке.

Когда его губы коснулись ее губ, Шарлотта поняла, что в другое время и в другом месте они могли бы оказаться необходимыми друг для друга. Она прижалась головой к его груди, слушая, как быстро бьется его сердце.

– И все же мы всего лишь два посторонних друг для друга человека, которых свели вместе превратности войны, – нехотя произнесла Шарлотта.

– Как знать.

– Война скоро закончится, и все вернется в обычное состояние…

– Возможно, но только мы изменились навсегда.

– К лучшему, надеюсь. Шарлотта печально опустила голову.

– Разве все, что случилось с нами в прошлом, может сделать нас лучше?

– Полагаю, да. Скажу хотя бы о своем брате: после женитьбы он стал гораздо менее надменным и высокомерным.

– Я могла бы привести вам дюжину примеров, но ограничусь одним. – Шарлотта старалась сохранить максимально возможную дистанцию между ними, насколько позволяла небольшая койка. – Своего мужа Шарля я встретила в начале моего первого лондонского сезона и до наступления лета вышла за него замуж. Тогда он казался мне одним из самых привлекательных мужчин, которых я когда-либо встречала. Сколько чувственности было в его глазах, в том, как он склонялся ко мне, в его сочувствии и в его веселье! Он считал себя прекрасным дипломатом, и таким его воспринимал свет.

– Шарль Страусе? – Гейбриел напрягся. – У меня хорошая память на имена, но я никогда не слышал о нем.

– Вы слишком мало вращались в светских кругах, милорд. – Шарлотта снисходительно усмехнулась. – Когда на наши суаре приходили титулованные особы, это случалось потому, что они считали себя художниками, артистами, – ну, вы понимаете. Мои родители, благородного происхождения, не были слишком состоятельными и вращались в артистических кругах больше, чем это дозволял хороший тон; зато это было отличным местом для дипломата из маленькой европейской страны, чтобы найти жену. Шарль родился в Градебурге. Вам знакомо это место?

– Немного.

– Моя матушка считала его отличной парой. Лишь значительно позже я поняла, что единственные интересы, которые представлял Страусе, были его собственные. Он был старше меня, и мать считала, что он станет заботиться обо мне. Шарль планировал вернуться в Европу, и она полагала, что это даст мне шанс расцвести в обществе, не столь скованном условностями, как английское. Таким образом, по ее мнению, мне предстояла жизнь захватывающая и увлекательная. – Шарлотта сделала паузу. – Простите, но мне надо одеться.

Гейбриел без колебаний позволил ей встать с постели, но история его явно заинтересовала.

– Вы расскажете мне все подробнее?

В нижней рубашке Шарлотта чувствовала себя уязвимой, поэтому поспешно принялась надевать корсет.

– Со временем я поняла, что вся дипломатия Шарля была притворством, что он обеспечивал свою жизнь, оказывая помощь людям, когда у них не оставалось другого выхода, как только обратиться к нему. Главным же были деньги, которые они платили ему.

– Но вы так и не смогли от него уйти. – Это было скорее утверждение, чем вопрос. – Конечно же, нет. Вы были молоды и остались бы одна без средств к существованию.

На какое-то мгновение Шарлотта замерла.

– Однажды я попыталась бросить все и уехать, – наконец произнесла она. – Разумеется, побег окончился ничем, и я стала искать прибежище в искусстве, убеждая себя, что являюсь такой же жертвой, как и остальные – те, кому Шарль якобы помогал. – Шарлотта пожала плечами. – Его самая изощренная комбинация оказалась последней. В 1810 году дела у Шарля шли не хуже, чем у Наполеона. В то время несколько английских семей оставались в Гавре – их удерживали там со времен Амьенского мира.

– Неужели семь лет, с 1803 года?

– Да. Им не разрешали выехать, а Шарль мог устроить их отправку в Портсмут. Это была дорогостоящая операция. После революции и прихода Наполеона к власти Гавр стал в основном обслуживать военно-морской флот, и большинству торговых кораблей приходилось плыть в другие места для разгрузки товаров. Вот почему оказалось невероятно сложно найти капитана, готового взять кого-либо на борт за минимальную цену.

Шарлотта присела рядом с Гейбриелом, чтобы он помог ей справиться с тесемками платья.

– За взятки Шарль обеспечил себе сотрудничество французских властей, а от меня требовал флиртовать с теми, кому денег было недостаточно. Семьи платили ему, и некоторые даже отдавали все, что имели. Мне это известно, потому что это я собирала деньги, записывала каждого члена семьи из отъезжающей партии эмигрантов. Клер тогда не было еще и года, и ей вовсе не нравилось, когда приходилось бодрствовать позднее положенного часа, но я почти убедила себя, что Страусе творит добрые дела. Затем в ночь отплытия он послал меня, чтобы я отвлекла портовых охранников, а сам отвез семьи в гавань и доставил на борт корабля. Но тут произошло непредвиденное: капитан отказался принять на борт детей младше пяти лет.

Гейбриел удивленно вскинул брови.

– Почему же он так поступил? Я слышал, есть примета, что женщина на корабле приносит несчастье, но при чем тут дети?

– По-моему, если бы ему дали достаточно денег, он мог бы передумать, тем более что трех детей он все же взял. Остальные вернулись на берег, и корабль отплыл без них. До настоящего дня я не знаю, согласились ли родители добровольно с этим решением, но, в конечном счете, им не оставили выбора.

Шарлотта встала и начала приводить в порядок волосы, затем надела шарф и завязала его сзади.

– Клянусь, я ничего не знала о брошенных детях до самого конца, то есть до смерти Страусса.

– Я верю вам. – Гейбриел произнес это спокойно, словно никогда не сомневался в ней.

– Шарль погиб спустя неделю, убитый кем-то, кому было наплевать на его шантаж и вымогательство, ростовщичество или миротворчество. Кем – я не знаю, да и не хочу знать. Возможно, самой большой моей слабостью было то, что я не убила его сама.

Гейбриел долго молчал.

– И как давно это было? – спросил он наконец.

– Чуть больше четырех лет назад. Тогда я почувствовала, что меня словно выпустили из заключения. Я похоронила Шарля без лишних свидетелей и вернулась в Англию.

– У вас там семья?

– Мать. – Шарлотта вздохнула. – Я долго ругала ее за то, что она так жестоко продала меня. Потом я уехала в Лондон и, поклявшись никогда больше не носить фамилию Страусе, начала обустраивать свою жизнь там. У меня оставались кое-какие деньги от продажи наших вещей во Франции, но их было недостаточно. Я даже подумала, что в случае крайней нужды могла бы стать чьей-нибудь любовницей. Однако прежде чем деньги кончились, меня разыскал Жорж, он обнаружил список детей и выяснил, что Шарль сделал с ними. Последние три года мы с Жоржем разыскиваем детей и прилагаем все усилия, чтобы вернуть их родителям.

– Поразительный способ творить добро. – Гейбриел с сомнением покачал головой. – Неужели вы нашли их всех?

– Да, и вызволили – всех, кроме одного. Самый старший был продан кузнецу в подмастерья. Другому предстояло стать трубочистом. Старшую девочку продали в бордель, но я выкупила ее прежде, чем она начала отрабатывать свое содержание. Остальных отправили в сиротские приюты. Под разными предлогами Жорж и я «усыновили» и «удочерили» четверых из них и вернули в семьи, но двое не протянули долго в приюте.

– Да уж, это не самое лучшее место для слабых.

– Мы с мамой обзавелись малышами, когда выяснилось, что невозможно разыскать всех родителей. Клер и Пьер составят компанию тем троим, что у нас уже есть. Теперь для меня нет ничего важнее детей. Я готова пожертвовать деньгами, которые ваш брат обещал мне, а также отдать мою и вашу жизни ради них.

Гейбриел молчал. Да и что он мог сказать ей на это?

Шарлотта вновь прицепила гамак на крючок, изо всех сил стараясь не смотреть на него и не мешать ему размышлять над рассказанной ею историей. Она вовсе не собиралась рассказывать все это, но, начав, уже не могла остановиться.

– А откуда взялся Жорж? – Неожиданно раздалось уже за спиной.

– Жорж? Я рассказываю вам историю, о которой мало кто знает, а вы спрашиваете меня о Жорже…

– Потому что Жорж остается тайной. Если я требую слишком многого, можете не отвечать мне.

– Жорж был камердинером моего мужа.

– Камердинер? – Гейбриел придирчиво обдумывал это слово, как будто оно могло иметь какое-то особое значение. – Странно, что он остался верен вам после смерти Страусса.

– Странно, согласна, но он всегда был верен Шарлю и добр ко мне. Это единственный мой настоящий друг во Франции.

– Тогда, возможно, я стану вашим самым верным другом в Англии. – Гейбриел склонил голову в поклоне, однако Шарлотта лишь кивнула в ответ. Какое-то время они оба будут верить в это, и у каждого из них будет на кого опереться и с кем поболтать о жизни.

Увы, как это ни чудесно, речь идет всего лишь о фантазии, и в будущем это не может стать ничем иным, кроме фантазии.