Солнце заливало её целиком и всё вокруг будто светилось.

Но Костик растерянно заозирался:

— Не, это не то. Странно. Наверное, нужно подальше пройти.

Прошли ещё немного, но никаких других полей поблизости не было, поэтому вернулись.

— Это не может быть то место. То поле было огромное, на нем цвели ромашки, колокольчики и васильки, и повсюду летали бабочки, а это какая-то обыкновенная дикая поляна.

— Вон василек, — среди высокой травы я увидела синюю звёздочку.

— Это цикорий.

— А вон ромашка и пижма.

Но он всё равно стоял с лицом ребенка, которому только что сообщили, что Новый год отменяется.

— Слушай, ты вырос и поле слегка уменьшилось. Это не страшно. Счастье же никуда не делось. Видишь, как всё блестит. Значит роса ещё есть.

Я осторожно шагнула в заросли и пошла вперед. Отовсюду вылетала потревоженная мошкара. На локоть приземлился малюсенький кузнечик. По голым ногам скользили влажные стебли. Кеды вмиг промокли.

— Всё. Здесь, — скомандовал он, когда мы были почти на середине.

Примял ногой траву и прямо там и упал, раскинув руки в стороны. Я осторожно опустилась на колени.

— Почему человек так устроен, что ему всегда всего мало? — Костик смотрел на ватные облака и улыбался. — Вот я, когда тебя в первый раз увидел, подумал — как было бы здорово встретить её ещё раз. А потом, после знакомства, только и мечтал, чтобы ты перестала злиться на меня и думать, что я маньяк. В Капищено я уже начал надеяться на что-то и фантазировать разное… А теперь… Теперь мне всё равно не достаточно. Я даже не знаю, чего именно. Я хочу, чтобы ты смотрела только на меня, разговаривала только со мной, купалась, танцевала и картошку чистила только со мной.

Мне просто интересно, это оттого что у меня эмоциональная нестабильность или у всех так?

— Конечно, только у тебя. Какие могут быть сомнения? — я сорвала самую длинную травинку с пушистым колоском на конце и дотянулась ею до его живота.

— Почему Якушин никак не уедет? Который день собирается и всё ещё здесь.

Он попытался поймать щекочущий колосок, но я успела его отдёрнуть.

— У них же с Лёхой соревнование из-за Алёны. Просто скажи ему, и он точно уедет.

— Не хочу.

— Странные вы. Вроде и общаетесь временами нормально, иногда даже хорошо, но всё равно между вами какая-то стена.

Колосок снова пополз по животу, груди, шее, перебрался на подбородок, и чтобы достать до носа, мне пришлось привстать.

— Это не стена, Тоня. Между нами ты. Не понятно, что ли? — он терпеливо игнорировал прыгающую по лицу травинку.

— Если честно, то нет. Чего тебе волноваться, если мне до него нет никакого дела?

— Интересно, как я могу не волноваться, если знаю, что ты была от него без ума от и вижу, что ему есть дело до тебя?

— Мы договорились не оборачиваться, Амелин! А если будешь бесить, то я вообще уйду, — я сломала пополам стебель колоска и выкинув его, села прямо на землю.

— Тише ты. Всё счастье распугаешь, — он приподнялся. — Слышишь, оно уже где-то близко?

Только ответить я не смогла. Острая, жгучая боль огнем вспыхнула на правой ягодице, но не успела я встать, как обожгло и левую.

От моих жутких криков счастье, если оно и водилось здесь, точно попряталось.

Амелин подпрыгнул вместе со мной.

— Что? Что случилось?

— Меня кто-то укусил. Боже, как горит!

— Где?

— Сзади.

— Давай посмотрю, может экстренная помощь нужна.

Но я намертво вцепилась в подол.

— Тебе смешно, а мне дико больно!

И тут я заметила муравьёв. Они были и на ногах, и на сарафане, и даже на плече. Я принялась истерично стряхивать их с себя. Амелин усердно помогал.

— Ничего страшного. Считай, что укол. Муравьиной кислотой. Она, кстати, полезная. Замедляет процессы старения и разложения.

— Шикарно! Теперь моя пятая точка не будет стареть! Всё, идем домой. Нет тут никакого счастья. Только сволочи-муравьи.

Широкими шагами я шла назад, Амелин еле поспевал следом.

— Стой, Тоня, не двигайся!

От резкого оклика я застыла, как вкопанная. Он поднял вверх ладонь, как бы призывая к спокойствию, а затем медленно, с очень сосредоточенным лицом, подобрался ближе. Осторожно наклонился, а потом, резко обхватив обеими руками меня под коленки, поднял:

— Я поймал! Поймал! Я поймал счастье.

Но когда я злая, со мной так шутить нельзя. В подобные моменты я себя совершенно не контролирую, и мы естественно упали.

Не то, чтобы больно, но с учетом муравьиных укусов — обидно и неприятно.

Реакция у Амелина оказалась хорошая, или я просто долго заносила руку, потому что если бы он немедленно не отпрянул, я бы засветила ему прямиком в нос.

Откатившись от меня подальше, он расхохотался в голос. Я была настроена более, чем решительно, но он уже выставил руки вперед, как бы приглашая в свои объятия, и мне пришлось отступить.

— Придурок ты! Как был, так и остался.

— Но придурок же лучше, чем козёл? Ты сама сказала.

— Иди к чёрту.

Мы выбрались на дорогу.

— Это ты из-за Якушина так разозлилась?

— Это ты из-за него так разозлился, что со вчерашнего дня успокоиться не можешь.

— Не могу. Всю ночь не спал. Правда. Как он тебя кидал в воду — нормально, а я сразу — придурок.

— То вода, Костя, а это земля, если ты не в курсе.

— Правда? Вот это новость! Откуда нам придуркам это знать?

Так переругиваясь, мы выбрались на дорогу и дошли до развилки, ведущей к деревне.

— Ну-ка, ну-ка, — он вдруг пристально уставился на меня. — У тебя что-то странное под глазом.

— Ага. Я типа совсем дура, чтобы на одни и те же приколы покупаться.

— Правда, давай, посмотрю.

— Спасибо, обойдусь.

— Нет, глупенькая, сейчас серьёзно.

Я остановилась и попятилась.

— Только подойди и врежу, мало не покажется.

— Я ничего не буду трогать, просто посмотрю. Честно.

Амелин направился ко мне, и я, развернувшись, бросилась в сторону соседней улицы. Но пробежать успела совсем немного. Он быстро догнал, обхватил сзади и попытался заглянуть в лицо. Громко закричав, я наклонилась, чтобы освободиться от захвата.

Пару минут мы так яростно возились, и мне уже стало совсем смешно, как вдруг из дома, рядом с которым мы остановились, выскочили двое и бросились к нам.

Один — атлетичный молодой мужик в грязной майке тут же заломил Амелину руку за спину и, наскочив сзади, уложил на землю, как арестанта. А второй, пацан лет четырнадцати небрежно, отпихнув меня в сторону, сказал:

— Иди домой. Мы с ним разберемся.

Амелин сдавленно выругался, и мужик прижал его сверху коленом.

— Повякай тут ещё.

— Вы чего делаете? — всё произошло так быстро, что я ничего не могла понять.

Пацан повернулся в сторону своего дома:

— Маааам! Васька его словил.

— Мы просто играли, — я толкнула Ваську в плечо. — Отпустите его.

— Ещё скажи глаз не он тебе подбил.

— Какой глаз?

Я поднесла руку к лицу, потрогала оба, но ничего не почувствовала.

Амелин дёрнулся, пытаясь спихнуть Ваську.

— Слезь.

— Лежи тихо, — басовито велел тот и прижал его лицом прямо к дороге.

— Маааам, — снова заорал пацан. — Чё делать-то?

Он ходил возле них кругами, будто примеряясь куда бы лучше пнуть Костика.

— Вы совсем больные? Мы просто шутили, — я сама была готова его пнуть.

— Ничё не знаю, мама сказала ловить урода, — заявил пацан и как-то чересчур бессовестно уставился на меня. Проследив за его взглядом, я увидела, что из-за возни вырез дурацкого сарафана распахнулся, и я стою перед ним чуть ли не с голой грудью.

Натянула подсолнухи на место, пацан усмехнулся, но мне было не до разборок с ним.

— Эй, Вась, прости, — прохрипел Амелин. — Я не люблю парней. Нет, я не против геев. Но это выбор каждого, вот честно, мне просто девчонки больше нравятся. Извини. Ничего личного. Короче, убери от меня руки.

— Не понял, — пробубнил Васька косо глянув на меня. — Ты это на что намекал?

— А я и не намекал. Прямым текстом сказал, что…

Васька злобно ударил его кулаком в бок.

— Ты кого геем назвал? Я два года в ВДВ отслужил!

— Тогда может, слезешь с меня уже?

Васька нехотя поднял Амелина. Половина его лица, грудь и живот были в песке, в некоторых местах отпечатались камушки. Я торопливо принялась их отряхивать, а Костик расплылся в довольной улыбке.

В этот момент из дома вышла женщина. Высокая, очень худая, с длинным носом и узким бесцветным лицом. Плечи у неё были настолько худые, что она напоминала ходячую палку.

— Так, — без неприязни или раздражения она по-деловому оглядела Амелина, затем повернулась ко мне. — Мы сейчас вызовем полицию. Сходи, предупреди своих, скорей всего в отделение придется ехать. Заявление писать.

— Какое ещё заявление?

— Ну как? — она уперлась в меня рыбьим взглядом. — О нападении, естественно.

— Вы всё неправильно поняли. Никто ни на кого не нападал. Мы просто возились. Играли. Валяли дурака.

Я уже и не знала, как объяснить и оправдаться.

— Но подожди…, — женщина задумалась, внимательно всматриваясь в Амелина. — Это же тот девиантный подросток. Валентины Владимировны внук?

— О! Девиантный. Моё любимое слово, — воскликнул Костик. — Да, это я.

Женщина удивленно раскрыла рот, будто не ожидая, что он умеет разговаривать.

Я взяла его за руку.

— Он мой друг. Парень.

Амелин ощерился, как настоящий псих и зарычал на Василия.

— Вася, отпусти, — велела женщина. — У идиотов и игры идиотские.