Он рассмеялся и огляделся по сторонам:

— О! А давай я тебе гамак повешу? Там на чердаке есть.

Заводная ритмичная музыка и соблазнительный женский голос мигом заполнили повисшую паузу.

Шазам беспрекословно выдал: Inna «Amazing».

— Кто-то хвастался, что сделает из меня богиню танцпола за три дня. Ну-ка вставай!

— Сейчас, что ли? — он неуверенно поднялся.

— Немедленно.

— Здесь мало места.

— Идём во двор.

Я раскрыла створку окна, поставила магнитофон на подоконник и Inna заорала на всю округу.

— Там жарко…

— С тобой везде жарко, Амелин.

— Правда? Что же ты молчала?!

Это сработало на раз. Обрадовался, как ребёнок. Мигом зажегся и воспринял, как сигнал к действию.

Крепко обхватив и прижав меня к себе, он попятился, и я глазом не успела моргнуть, как мы в обнимку завалились на кровать.

Я часто задумывалась был ли этот необыкновенный физический магнитизм его собственным, врожденным и естественным или невольно развился в постоянной атмосфере флирта, секса и привлекательных женщин, но как бы то ни было, сопротивление ему отнимало все мои душевные силы.

Растворяясь в прикосновениях, нежностях и поцелуях, мне казалось, что ещё немного и я больше не буду собой, полностью утрачу волю и перестану контролировать сознание, а мысль о потере контроля над разумом вселяла панический ужас.

Три года назад, когда мне удаляли кисту из носа, анестезиологу пришлось использовать чуть ли не двойную дозу наркоза, потому что мой перепуганный мозг с одержимой настойчивостью утопающего цеплялся за реальность и напрочь отказывался отключаться.

— Кость, давай вернемся к танцам, — я придержала его за плечо и перевела дыхание. — Не обижайся. Мне нужно привыкнуть.

— Ко мне?

— Ко всему.

Он вытер локтем лицо и сел. Мокрые пряди чёлки прилипли ко лбу. Между лопатками на футболке проступило тёмное влажное пятно.

— Вот я и говорю, что тебе нужно переехать сюда. Так будет проще привыкать. А эта стена, — он кивнул в сторону. — Заставляет тебя отгораживаться. Ты даже к парням ближе, чем ко мне. Между вами всего лишь дверь, а между нами с тобой стена.

Я задумалась. Подождав немного, он снова откинулся назад и, нашарив мою руку, крепко сжал.

— Клянусь, я не буду мешать тебе привыкать. Поверь, пожалуйста. Мне просто необходимо, чтобы ты была рядом, и я ни о чём не волновался. Просто знал, что в любой момент могу открыть глаза и увидеть тебя. Что ты здесь, со мной, а значит всё хорошо, — он придвинулся ближе, чтобы музыка не заглушала его слова, и с чувством зашептал прямо в ухо:

— Я никого не любил так, как тебя. У меня в первый раз такое… Честно. Когда ты меня бросила, я не умер только потому что с самого начала понимал, что ты никогда не выберешь меня. Но теперь… Теперь всё изменилось. Это прекрасно и очень страшно. Очень страшно кого-то так сильно любить.

Музыка из окна орала на всю округу, но во двор мы так и не вышли.

На обед решили приготовить плов. Амелин загуглил рецепт, и мы вроде бы сделали всё правильно: обжарили лук, морковку, свинину, сверху насыпали рис и долили немного воды. Но почему-то овощи и мясо подгорели, а рис не сварился. Когда я сняла крышку, из-под неё повалил густой жёлто-белый дым, и всё мигом провоняло горелым.

В рецепте не было сказано, что огонь нужно уменьшать, а воду подливать.

Об этом нам сообщил вернувшийся к обеду Лёха.

— У меня отец сорок минут от плова не отходит, — он то и дело морщил нос и отмахивался от запаха. — А вы небось тут развлекались.

Возразить было нечего.

Якушин вынес кастрюлю с горелым рисом в компост. После чего мы вчетвером стали по-быстрому чистить картошку, и я с ужасом обнаружила, что делаю это хуже всех.

Лёха, правда, не сильно меня опережал, хотя советы давал постоянно. И я чуть не треснула его большой ложкой, когда он в очередной раз спросил: "За что ты так ненавидишь эту картофелину?"

— Просто зарежь уже её и всё, — посоветовал Костик. — Добей, чтобы не мучилась.

— Её картошка уже давно скончалась от болевого шока, — ответил ему Якушин.

— Неужели ничего нельзя сделать, доктор? — воскликнул Лёха.

— Увы, — Якушин сокрушённо покачал головой. — Эту картошку уже не спасти.

— А ничего, что вы с неё кожу живьем сдираете? И потом в кипяток бросаете? — высказала им я.

— Это всего лишь кожа, — откликнулся Амелин. — Оболочка. Главное, что внутри, Тоня. Неужели ты не знаешь?

Он забрал у меня из рук неровный кубик. В чистке картошки Амелин был однозначным чемпионом.

Глава 17

Никита

После свидания с девчонками я проснулся за час до подъёма и сколько не пытался никак не мог уснуть. Разбудил меня Трифонов. К нему в кровать забралась кошка.

Из-за того, что ночью жара почти не спадала, мы стали спать с распахнутыми настежь дверьми, так что кошка преспокойно пришла, улеглась на подушке прямо перед его лицом и принялась урчать, как заведённый мотор. Он проснулся, выгнал её, и тут же снова отрубился. А я уже не мог.

Ворочался, ворочался, в конечном счёте припух от бессмысленности лежания, оделся, нацепил наушники и отправился бродить по территории. Сначала просто так ходил без какой-либо цели, потом вспомнил про тот дом, который я давно приметил в самой глубине, где мы ещё не лазили.

Стены дома были сложены из круглого бруса и на удивление хорошо сохранились.

Чтобы открыть дверь, пришлось рвануть изо всех сил, и в нос тут же ударил запах влажной, отсыревшей древесины. Свет едва проникал через мутные окна. На полу были разбросаны книги. Посреди комнаты лежал опрокинутый стеллаж. Похоже раньше здесь находилась библиотека.

Я сделал пару шагов и нагнулся над растерзанной энциклопедией, как вдруг под ногами что-то затрещало и, прежде, чем я успел сообразить, что происходит, половая доска с хрустом переломилась, и я провалился в пол по колено. Сначала одной ногой, а после того, как попытался выдернуть её, и второй.

Осторожно, чтобы не зацепиться за зазубренные края, выполз на четвереньках наружу и заглянул в дыру: кромешная темнота. Достал телефон и включил фонарик.

Повсюду была растрескавшаяся цементная стяжка, воняло плесенью и как будто грязными носками. Фонарик побегал по тёмным углам, и я уже собирался подняться, как вдруг чуть подальше от того места, где я сидел, луч наткнулся на кучку непонятного хлама. От него меня отделяло всего доски четыре, так что я без труда выдрал их и с интересом уставился на свою находку.

Когда-то это была спортивная сумка, теперь же ткань с одного бока почти полностью облезла и из него торчал уголок красной в белый горох жестяной коробки.

Ручки сумки рассыпались в ту же секунду, как только я к ним прикоснулся.

Достал коробку, до боли напоминающую бабушкин кухонный «раритет» и небольшой прямоугольный чёрный гаджет. Попытался открыть крышку на коробочке, однако та сидела намертво. Ногти то и дело больно срывались с тонкого края. Минут десять так промучился, чуть ли не зубами её грыз, но ничего не вышло.

Уже умытый и румяный Дятел в одних трусах сидел за уличным столом, а увидев у меня в руках коробку, тут же оживился.

— Ой, что это у тебя?

— Клад нашел, — я достал завёрнутый в пакет нож и попробовал подковырнуть крышку.

— Ух ты! — Дятел с любопытством пристроился напротив.

Когда он так пристально смотрел у меня тем более не получалось.

— Дай, пожалуйста, я попробую, — начал канючить он.

— Пробуй, — я подкинул коробку через стол, он не поймал, и она улетела в траву.

В этот момент из домика вышел Трифонов, тоже ещё раздетый, потому что мы вообще перестали заморачиваться одеждой. Особенно по утрам.

— Завтракать не собираетесь?

— Сейчас, — откликнулся Дятел, стоя кверху задом и ковыряясь в траве. — Клад откроем.

— Какой ещё клад? — растирая плечи, Тифон медленно спустился с крыльца.

Дятел отыскал коробку и победно потряс над головой, в ней что-то глухо загромыхало.

— Сокровища, — пояснил Дятел.

Глаза его горели.

Я уже сто раз пожалел, что показал ему свою находку, ещё пять минут назад она принадлежала только мне, а после того, как ею заинтересовался Трифонов, с ней можно было попрощаться.

— Ну-ка покажи, — он забрал коробку у Дятла, и я покорно вложил ножик в протянутую ладонь.

После нескольких тщетных попыток с ножом, он попробовал стянуть крышку силой, вцепившись в неё пальцами, затем со словами «Чё за фигня?» поставил её на стол и скрылся за домиком.

— Чего это он? — удивился Дятел.

— Слышал, сказал — фигня. Так что забудь, — я поскорее придвинул коробочку к себе, но не тут-то было.

Вернулся Тифон с кирпичом в руке, вырвал её у меня и, положив на плитку возле крыльца, со всей дури долбанул сверху.

Коробочка погнулась, а кирпич раскололся надвое.

Я вскочил.

— Ты что творишь? А вдруг это раритет?

Тифон раздосадовано выбросил куски кирпича и снова потянул крышку:

— Обычная жестяная банка. Сто лет назад у нас набор таких был. Нужно просто камень хороший найти, и я её в два счёта сделаю.

Мы отправились за камнем. Нашли каждый по здоровенному булыжнику, чтобы уж наверняка, а когда вернулись, Дятел с радостным азартом ковырялся в потускневшем от времени целлофановом пакете. Рядом лежала вспоротая с боковины коробочка. Её острые зазубренные края торчали во все стороны, точно внутри разорвался снаряд.

Мы с Трифоновым озадаченно застыли, пытаясь сообразить, что произошло. Дятел поднял голову и, щурясь, расплылся в счастливой улыбке:

— Дед бил-бил, не разбил, бабка била-била, не разбила, а я её открывашкой.