Карин Монк - Твое нежное слово

– Вот моя карета. – Камелия указала на скромный черный экипаж, у которого собрались дети.

– Что они разглядывают?

– Моего кучера. Стоит ему где-нибудь появиться, он сразу привлекает к себе внимание.

Подойдя вместе с Камелией к карете, Саймон увидел, что так привлекло детей.

На козлах сидел худой африканец лет пятидесяти или чуть постарше. Палящее африканское солнце избороздило его темное лицо глубокими морщинами. Лоб и челюсти были квадратными, впалые щеки свидетельствовали, что в его жизни случались времена, когда пища была более чем скромной. Он сидел, выпрямив спину, вскинув голову, и смотрел прямо перед собой. Его гордые манеры граничили с надменностью, выдавая благородство и силу духа, которые Саймон нашел чрезвычайно привлекательными. В фантастическом наряде африканца сплетались пурпурный, сапфировый и изумрудный цвета. На голове у него была широкополая кожаная шляпа, которая, казалось, не гармонировала с экзотическим нарядом, но была гораздо практичнее лоснящихся фетровых шляп, которые диктовала джентльменам лондонская мода. Темного цвета кожи, необычайного наряда и странной шляпы было достаточно, чтобы разжечь любопытство прохожих, но не это заставляло детей захлебываться от смеха.

На голове африканца прыгала обезьянка, бросая в детей вишней.

– Зареб, я просила тебя не выпускать Оскара из кареты, – упрекнула Камелия.

– Он хотел посмотреть на детей, – объяснил Зареб.

– Скорее он хотел их покормить, – пробормотала Камелия. Она протянула руки к обезьянке, и та, восторженно взвизгнув, перепрыгнула с головы Зареба на плечо Камелии. – Оскар, если ты хочешь ездить со мной, то должен научиться сидеть в карете.

Оскар протестующе застрекотал и одной лапой обнял Камелию за шею.

Темные глаза Зареба быстро прошлись по Камелии, отмечая ее взъерошенный вид. Потом необычный кучер перешел взгляд на Саймона. Он долго смотрел на него, словно пытаясь докопаться, что скрывается за плачевным видом спутника Камелии. Наконец он снова переключил внимание на Камелию:

– Теперь мы можем возвращаться?

– Мы можем возвращаться домой, – ответила Камелия, зная, что Зареб имел в виду совсем другое. – Она повернулась к Саймону: – Спасибо, что проводили меня к карете, мистер Кент, и за то, что пришли на помощь. Извините, что причинила вам столько хлопот, и простите за потерю чертежа.

– В извинениях нет необходимости. – Теперь, когда пришло время еще раз попрощаться, Саймон снова почувствовал странное нежелание расставаться с Камелией. – Вы уверены, что все будет в порядке?

– Конечно, – сказала она, пытаясь удержать Оскара, который норовил вытащить из ее волос последние шпильки. – Все будет замечательно. Если вы передумаете, мистер Кент, я остановилась на Беркли-сквер, номер двадцать семь. Я пробуду там несколько недель, а потом мы вернемся в Южную Африку.

Саймон заколебался. Он толком не знал, как приличнее уйти. Джентльмен поцеловал бы ей руку, но поскольку Камелия двумя руками сдерживала обезьянку, чтобы та не играла ее волосами, это было невыполнимо.

– Что ж, тогда до встречи, леди Камелия, – неловко сказал Саймон, словно считал, что однажды может просто налететь на нее на улице. Он открыл дверцу кареты и подал Камелии руку, чтобы помочь ей войти внутрь.

Оскар стремглав пробежал по руке Саймона и уселся ему на голову.

– Оскар! Слезай сейчас же! – сказала Камелия.

Оскар пронзительно вскрикнул и покачал головой, сильнее вцепившись в волосы Саймона.

– Слезай, Оскар, – начала сердиться Камелия, – или не получишь после обеда имбирного печенья.

Обезьянка нахально ухмыльнулась, заставив собравшуюся толпу расхохотаться.

– Слезай, Оскар, – сказал Зареб. – Потерпите, – добавил он, повернувшись к Саймону.

Оскар, словно раздумывая, заколебался. Потом, потрепав Саймона по голове, прыгнул на покрытое бархатом сиденье кареты.

– Простите. Обычно он этого не делает, он довольно хорошо себя ведет, – извинилась Камелия. Это даже отдаленно не походило на правду, но она не видела причин, чтобы Саймон думал иначе.

– Все в порядке. Вы всегда берете его с собой?

– Не всегда, но боюсь, он считает пребывание здесь заточением. Дома он привык к большей свободе, но я не могу позволить ему разгуливать по Лондону. Предполагалось, что он останется в карете, но ему это не понравилось. Он не привык сидеть взаперти.

– Я могу это понять. – Саймон помог ей подняться в карету и закрыл дверцу.

Камелия с надеждой посмотрела на него:

– Вы сможете изменить свое решение относительно моего предложения?

Саймон замялся под умоляющим взглядом ее необычных зеленых глаз. В какой-то миг у него возникло искушение сказать «да». Увы, он прекрасно сознавал свои обязательства. Он поклялся своему брату Джеку, который владел стремительно развивающейся судоходной компанией, что посвятит все свое время созданию мощного двигателя. Джек хотел, чтобы его «Северная звезда» славилась самыми быстрыми кораблями в мире, и Саймон был решительно настроен осуществить план брата. Кроме того, он работал над множеством других изобретений, включая стиральную машину, которую через полгода надо представить в Обществе прогресса промышленности и технологии. И хотя Саймон не любил эту сторону своей профессии, были еще и финансовые дела, которыми он не мог пренебрегать. Несколько его изобретений выпускались в ограниченном количестве, но это не давало достаточного дохода для продолжения работы.

Он попросту не мог себе позволить бросить все и уехать в Африку с леди Камелией, даже если бы захотел.

– Я наведу справки и, может быть, найду кого-то, кто сможет вам помочь, – предложил Саймон. – Я уверен, что в Лондоне найдется производитель насосов, который даст его вам в аренду и отправит морем в Южную Африку.

Камелия кивнула, стараясь скрыть разочарование. Она уже осторожно обращалась ко всем производителям в Лондоне. И все ей отказали, сославшись на отсутствие свободного оборудования или проблемы с ее финансами. Камелия знала, что настоящие причины отказа другие.

Монополия, контролирующая рынок насосов в Южной Африке, посоветовала производителям не предоставлять Камелии насос, если они не хотят потерять свои контракты.

– Спасибо. Вы очень любезны.

Зареб дернул вожжи, и карета покатилась вперед. Оскар, подпрыгнув, заверещал на Саймона, и толпа зевак снова расхохоталась.

Саймон смотрел вслед карете, пока она, свернув за угол, не исчезла в сгущающихся сумерках. Наконец он повернулся и пошел к дому, чувствуя странное одиночество.

Он почувствовал дым раньше, чем увидел его.

Свернув на свою улицу, Саймон увидел перед своим домом замершую в ужасе толпу, смотревшую на вырывающееся из окон рыжее пламя.

Боже милостивый! Страх ударил в грудь. Саймон смутно слышал в отдалении звуки колокольчиков, свидетельствующие, что к дому спешит бригада пожарных. Около двадцати человек выстроились в цепочку и быстро передавали друг другу ведра с водой. Коренастый мужчина в конце цепочки доблестно выплескивал воду на дом. Но вода бесполезно поливала каменные стены, не достигая бушующего внутри пламени.

– Пропустите меня! – крикнул Саймон, прокладывая дорогу сквозь толпу зевак, задыхавшихся на затянутой дымом улице. – Это мой дом! Дайте пройти!

– Это он! – крикнул кто-то. – Изобретатель Кент! Его не было дома!

Толпа, ахнув, расступилась, образовав узкий коридор и давая ему дорогу.

– Я всегда знал, что он дом дотла спалит, – пробормотал кто-то в толпе. – Вот к чему ведут дурацкие изобретения.

– Нам крупно повезло, что горит только его дом, – добавил другой.

– Если ветер усилится, пожар охватит всю улицу, – бросил третий. – Только посмотрите, какое высокое пламя.

– Давно надо было вас выгнать, – истерически крикнула какая-то женщина. – Против таких, как вы, должен быть закон.

Саймон, не обращая на них внимания, рассматривал горящий дом. Он давно знал, что жителей окрестных домов не радует соседство с изобретателем. Причем с изобретателем довольно сомнительного происхождения. Жар становился сильнее, воздух потемнел от дыма и золы. Черный зловещий плюмаж вырывался из входной двери, но в прихожей и на лестнице было темно, значит, пламя еще не добралось туда. Скинув сюртук, Саймон закрыл им лицо и бросился к боковой двери для слуг, ведущей в кухню.

– Не пытайтесь войти! – крикнул один из мужчин, передающих ведра с водой. – Ваш хлам этого не стоит.

Саймон едва слышал его. Щурясь от жара и дыма, он смотрел в окна лаборатории на разбросанные по полу остатки своих трудов. Повсюду горели книги и бумаги. Столы с бессчетными макетами и чертежами будущих творений повалены. Его драгоценная стиральная машина, которая, как ожидал Саймон, через пару месяцев совершит революцию в стирке, лежала на боку. Огромный чан, сорванный с подставки, откатился в сторону, пламя лизало металлические конструкции паровой машины.

– Простите, сэр, но вам лучше отойти, – произнес чей-то голос. – Небезопасно стоять так близко, окна могут в любую минуту вылететь. Вы ничего не можете сделать.

Обернувшись, Саймон увидел серьезного молодого пожарного. Прибыли три бригады, около тридцати пожарных с шумом развернули шланги и начали поливать дом. Хотя они действовали быстро, Саймон знал, что удастся спасти разве только стены. Все, что пожарные могут сделать, – это не дать пламени перекинуться на другие дома.

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы огонь перевернул столы и тяжелое оборудование, которое весит больше пятисот фунтов?

Пожарный смущенно посмотрел на него:

– Нет, сэр… нет, если не было какого-нибудь взрыва.

Саймон бросил последний взгляд на руины своей лаборатории, стараясь сдержать охватившую его бессильную ярость.

– Вот и я не слышал.

Зареб медленно шел к гостиной, сжимая в темной руке драгоценный конверт.

Письмо проделало долгий путь из Южной Африки, царапины, пятна, складки говорили о трудной дороге. Почти четыре недели его везли на лошадях, на поезде, на корабле, письмо преодолело африканские саванны и устремилось к цели сквозь океанские волны. Зареб сильнее сжал конверт, стремясь почувствовать жар, согревавший письмо в начале пути. Он скучал по очищающей ласке жаркого африканского солнца, которое фантастическим диском расплавленного золота сияло на ярко-голубом небе. В Лондоне небо обычно затянуто тучами, даже в ясную погоду отвратительный дым горевших с утра до ночи каминов заволакивает его плотной пеленой. Дома, казалось, наползали друг на друга, создавая отталкивающее нагромождение кирпича и камня, напоминавшее Заребу тюрьму. Люди сами заточали себя за тяжелыми шторами мрачных гостиных, заполненных лишней мебелью. Там не было пространства, воздуха, света, и, насколько он мог видеть, в этом месте под названием Лондон не было радости.