У меня не было возможности присоединиться к ним на «Маргариту» до начала занятий по пилатесу, потому что я была одной из тех несчастных тупиц, которые вынуждены работать. Потому что мой муж умер молодым. Мой муж умер два года назад, в двадцать восемь лет, из-за несчастного случая на работе. Он оставил четырехлетнюю дочь, обожающую крекеры «Золотая рыбка» и иногда просившую надеть одну и ту же юбку три раза за неделю. Он также оставил жену, которая не знала, как жить без него, ту, которой было достаточно тяжело вставать с постели по утрам, не говоря уже о прослушивании всей этой ахинеи до девяти утра. И угадайте, что еще, суки? На моих волосах та самая дешевая краска. *возмущенно задохнулась*

Но я не сказала ничего из этого вслух. Я улыбнулась и вежливо отклонила приглашение. Обычно я не говорю людям, что думаю о них на самом деле. Такое дерьмо просто выводит меня из равновесия. И без Уилла я не знаю, как справиться с этим.


С юношеских лет Уилл был моим соучастником в проказах. Оба интроверты, мы – и Люси после того как родилась – жили счастливо и спокойно в нашем собственном отдельном коконе. Пока смерть нас не разлучила.


Вы знаете, как нужно использовать каждый момент? Ведь никогда не знаешь, какой из них станет последним. Не могу сказать, что мы использовали каждую минуту. Бьюсь об заклад, что большинство людей тоже этого не делает. Если бы мы прощались каждый день так, словно в последний раз видим друг друга, представьте, насколько трагичной и напряженной стала бы жизнь. Иногда мы просто обязаны верить, что человек, которого мы любим, будет возвращаться домой с работы каждый день, и что у нас будет ещё множество шансов усовершенствовать наши прощания.


В последний раз, когда я видела Уилла живым, он стоял в прихожей за дверью нашей спальни. Я до сих пор помню, во что он был одет – шорты цвета хаки и старую футболку с надписью «Будвайзер» (п.п.: сорт пива), которую он получил в одном из клубов, когда нам было по двадцать два. Уилл очень хорошо заботился о своей одежде. Он был вдохновителем пятновыведения и глажки в нашем домашнем хозяйстве.


- Ты не видела ____? – спрашивал он.


Его что? Я не могла вспомнить. Меня сводило с ума, что я это забыла. Его ключи? Его телефон? Его бумажник? О чем он спрашивал меня тем утром?


- Нет, – ответила я, опустившись на колени, чтобы поднять розовые сандалии Люси. Я помнила такие детали.


С рюкзаком Люси и своей сумкой на плече, я подхватила её на руки, чтобы усадить в машину.


- Дерьмо, ­– сказал Уилл. Он остановился, постучал пальцем по подбородку, пытаясь вспомнить, куда положил ___. Затем пожал плечами и направился на выход.


- Ладно, ерунда. Люблю тебя. Увидимся вечером.


- Люблю тебя, – ответила я.


- Лю! – крикнула Люси. – Чмок. Обними.


Он поцеловал каждую из нас. Обнял Люси, как она всегда требовала, и вышел за дверь.


Если бы мы прощались навсегда, было бы намного хуже. Это произошло за день до его смерти, которая чуть не прикончила меня.


Когда я ехала в госпиталь в то утро, сжимая руль побелевшими кулаками, мое сердце билось так, что кружилась голова, и всё было как в тумане. Я молилась, чтобы с Уиллом всё было в порядке. Он должен быть в порядке. Потому что баклажан под пармезаном, приготовленный мной накануне, был ужасен. Я не смогла бы жить, всю оставшуюся жизнь зная, что последнее блюдо, приготовленное для мужа, стало полнейшей катастрофой. Да. Мой муж был мертв, а я думала о баклажане.


Тот баклажан оставался в центре внимания весь первый год. Я вела себя так, словно баклажан был главным виновником. Я избегала полок с овощами в супермаркете. Меня начинало тошнить, когда я видела в ресторанном меню блюда из баклажана. Я не могла даже смотреть на оттенки фиолетового. Цвет заставлял мои глаза гореть, а кулаки сжиматься в гневе.


К тому времени, как дочь пошла в детский сад, наступил второй год моего вдовства. Я открыла трастовый фонд для Люси, вывезла большинство вещей Уилла из дома и даже начала время от времени расчесывать свои крашеные волосы. Примерно в то время я перестала ненавидеть баклажаны. Тогда же я начала из-за них плакать.


Потому что, видите ли, Уилл съел их. Он каким-то образом разжевал и проглотил целых два куска этой гадости. И даже не собирался сказать мне, как отвратительны они были. Я бы не узнала, если бы не попробовала их сама, выплюнув и воскликнув «это отвратительно», на что он рассмеялся и спросил, не заказать ли нам китайской еды.


Когда наступил третий год моей новой жизни, я почувствовала, что достигла поворотного пункта. Всего несколько дней назад я подумала об этом баклажане и рассмеялась. Я научилась ценить наши беззаботные отношения и значимость нашего взаимопонимания. И я попыталась научиться жить также, но без него, и, полагаю, с каждым днем получалось всё лучше. Всего несколько недель назад я покрасила волосы в салоне профессиональной краской, снова начала наносить макияж и даже сделала педикюр.

«Грёбаные мамочки» тоже изменились за прошедший год – они стали ещё более злобными. Теперь наступил, вероятно, год соревнований ланч-боксов. Каждое утро повторялось одно и то же – четыре выстроенных в линию и открытых ланч-бокса их детей, чтобы показать другим матерям, насколько они лучше. Каждое утро эти дамы соревновались, чья коробка лучше (не так, как эти, извращенки). Это были одни из лучших дизайнерских продуктов – яйца, сваренные вкрутую и вырезанные мясные кусочки, мини-сэндвичи в сезонных формах, сырные кусочки в форме луны и звёзд, фрукты и овощи, вырезанные в форме популярных персонажей мультфильмов, и мои личные фавориты – десерты, сделанные похожими на суши. Серьёзно. Одна еда изготавливалась похожей на другую. У кого есть время на такое? Точно не у меня. Хотите знать, что было в ланч-боксе у Люси? Сэндвич в виде сэндвича. Банан в виде банана. И иногда даже коробочка с соком.


«Грёбаные мамочки» меня ненавидели. Когда я не поддержала их разговоры в прошлом году и не присоединилась к ним на выпивку, наверное, они почувствовали себя отвергнутыми. Пренебрегая ими, я закрепила мишень у себя на груди. Теперь каждое утро я была у них мамочкой-для-битья. И я давала им тонну поводов. Если появление в школе, похожее на вернувшуюся после крушения поезда четыре раза в неделю, не заработало мне постоянное место в черном списке соседей, уверена, что фруктовые канапе, которые я приготовила для ланча Люси вчера, сбросили меня со скалы. Нас точно сегодня съедят заживо. Но скажите, неужели мои канапе так уж отличались от их претенциозной смоквы? Не думаю.


7:49 утра

Осень в Мидуэст была великолепной и красочной. Я любовалась цветом листьев у нас под ногами. Для Хэллоуина погода была прекрасной – не настолько тепло, чтобы вспотеть в своём жакете, но и не так холодно, чтобы Люси надо было надевать куртку поверх её костюма.


Когда мы шли в школу, – она в своем купленном в магазине костюме Эльзы и я в блузке, юбке-карандаш и в черных лодочках – я могла представить варианты насмешек, что мне предстоит услышать от «Грёбаных мамочек». Они сказали бы что-то о том, как я начистила пёрышки, узнав, что появится завидный холостяк. Они бормотали бы о том, как «мило» я решила, что у меня есть шанс с ним. Они также удостоверились бы, что я знаю, какая я неудачница, раз наряжаю своего ребенка в костюм, купленный в магазине.


Полагаю, я отстойная мамочка. Сделанный на заказ костюм не влезал в наш бюджет. Я знала, что некоторые мамы могли пойти в магазин ткани и состряпать костюм в мгновение ока, но я бы не смогла швейную машинку даже включить. #неудачница #я-отстой.


По крайней мере, у меня сегодня был на уме кое-кто кроме этих «Грёбаных мамочек»


Бен Оджи.


Слава Богу, что сегодня пятница (СБСП).


Каждую пятницу с первой недели в школе, в одно и то же время около 7:56 утра мы с Люси прибывали на угол Элм и Оук-стрит примерно в одно время с Беном и его дочерью Олив. Оливия ходила в первый класс вместе с Люси.


Я провела небольшое расследование и выяснила, что Бен с женой развелись, когда Оливии было три. По договору об опеке он проводил с Олив время с четверга по субботу. В детском саду девочки ходили в разные группы, поэтому мы с ними не пересекались. Я не встречала Бена в прошлом году, за исключением нескольких специальных мероприятий и церемоний, таких как выпускной в детском саду (что, кстати, я считала невероятно бессмысленным, но это история для другого раза).


В те несколько раз, что мы встречались, я старалась с ним не сталкиваться. В толпе это было нетрудно сделать. Я вообще умела избегать людей, и именно в этом была спецом.


Намного сложнее было избежать Бена и Олив в первую пятницу сентября, когда мы подошли к перекрёстку с противоположных сторон; они направлялись на восток, мы - на запад, и всем нам нужно было идти на север. Мы шли в одно и то же место, в одно и то же время, по одной и той же улице. И другой дороги не было.


Я сохранила самообладание и вела себя так, словно моя душа была на месте, а не ушла в пятки. Просто какой-то парень ведёт ребенка в школу. Ничего особенного. Не обращай внимания. Шагай дальше. Я послала ему уверенную (как мне казалось) улыбку. Он ответил мне вежливым кивком.


Для него я была какой-то девахой, провожавшей своего ребёнка в школу. Ничего особенного.


Теперь это повторялось каждую пятницу. Кто бы ни подходил к перекрёстку первым, ждал остальных. Мы приветливо кивали друг другу или улыбались, иногда даже произносили «доброе утро», и пока девочки трещали о принцессах и лаке для ногтей, мы вместе проходили оставшийся до школы квартал. Между собой мы особо не разговаривали. Просто слушали девочек, периодически обмениваясь понимающими взглядами, когда те бурно обсуждали телешоу или друзей из класса. Но я предпочитала комфортное молчание бессмысленной болтовне ни о чём.