Я оделась, но меня всю трясет. Хорошо, что Питер пришел со мной. Когда мы идем к моей машине, он поддерживает меня под руку и усаживает на место пассажира.

Снег изменился. Он стал более густым. Как-то я читала статью, в которой говорилось, что у эскимосов есть множество слов для описания разных видов снега, и не могла понять, почему у нас всего одно. Я не знаю, к примеру, как эскимосы называют раскисающий на дороге снег. Машина перед нами виляет, пока ее шины не сцепляются с гудронированным дорожным покрытием.

– Поедем ко мне домой, – говорит Питер. Он не спрашивает, хочу ли я этого. Я хочу.


Я лежу в кровати Питера. Он называет ее нашей кроватью. Лоскутное одеяло укутывает меня до самого подбородка. Меня приятно обволакивает тепло подогретых электрогрелкой простыней. Я чихаю.

За окном началась настоящая метель, а завывающий северо-восточный ветер так разошелся, что дрожат даже оконные рамы. Согласно метеосводкам, эта дневная вьюга сменила утренний снежок. Она загнала его в море.

Приходит Питер с подносом. Он привязал бантик на бутылочку и вставил в нее свечку. Я присаживаясь на кровати, подсунув под спину подушки.

– Какао с гренками, поджаренными в молоке с яйцом. – Он ставит поднос мне на колени. Он размешивает сливки в какао, создавая спиральный круговорот. Рядом стоит кувшинчик с подогретым кленовым сиропом. Мерцает огонек свечи.

Мой любимый краснеет. Должно быть, именно так он краснел и в детстве.

– Я люблю тебя, – еле слышно произносит он.

На душе у меня так же сладко, как во рту, где тает политый сиропом гренок. Лужица растопленного масла с коричной крошкой растекается по кусочку хлеба, угрожая пролиться. Я спасаю положение, отправляя в рот и этот последний кусочек.

Я звоню Клер, моей секретарше, и передаю ей поручения для Тины Мастерс. Клер знает, где взять материалы для экзаменов, которые я уже подготовила.

Питер старательно лечит меня, и через три дня я уже готова приступить к работе.


Я собираюсь отправиться в колледж в последний день перед началом рождественских каникул. Мне надо еще принять два экзамена и собрать кучу тестов и контрольных работ.

Дома я прослушиваю автоответчик, и голос Тины сообщает мне, что она проверила все тесты с односложными и вариантными ответами на экзаменах, которые провела в мое отсутствие. Значит, мне остается проверить только рефераты.

Другое ее сообщение гласит:

– Да, забыла сказать. Мне понравилась идея отсаживания маргинальных двоечников от отличников.

Она делала все это машинально. Я набираю ее номер и сообщаю ее автоответчику, что она лучший ассистент, с которым мне приходилось работать, и что я приду завтра утром.

Когда я вхожу в учебное здание колледжа. Тина ждет у входа в Буфик, решив с ходу перехватить меня. В Буфике продают напитки, бутерброды и разнообразные готовые закуски. Этот буфет находится в центре Лоуэллского зала, к которому примыкает большинство учебных аудиторий и лабораторий.

Тина приплясывает на месте, словно девчонка.

– До меня дошли ужасные слухи, – говорит она.

Она пристраивается за мной в очередь, чтобы купить завтрак. Поставив горячий шоколад на свой поднос, я чувствую себя добродетельной, отказавшись от кофе. Хотя честнее было бы сказать, что пить кофе в нашем буфете – все равно что посасывать кофейные зерна. Во всем Бостоне не хватит сахара и сливок, чтобы уменьшить его противный вкус.

В одном конце Буфика возле больших окон зеленеет множество комнатных растений. Некоторые деревца даже украшены серебряными шарами. Рядом с ними стоят прямоугольные столы, за которыми обычно питаются преподаватели и сотрудники колледжа, но Тина дает понять, что нам лучше устроиться в другом месте. Мы проходим мимо наших коллег и группы студентов, которые пьют кофе из бумажных стаканчиков. Одни разговаривают. Другие уткнулись в книги или общие тетради с корешком, скрепленным спиралью. Никто не обращает на нас внимания.

Я следую за Тиной. Ее волосы по-новому заплетены в тугие косички; на прошлой неделе, когда я видела ее в последний раз, у нее была другая прическа. На концах ее кос болтаются деревянные шарики, и они свободно покачиваются, иногда тихо постукивая друг о друга.

Мы выбираем круглый столик в самом дальнем углу. Ближайшие студенты, компания из четырех человек, играют в карты. Воздух в Буфике насыщен запахами кофе и влажной шерсти. Вероятно, доктор прав относительно трехмесячного срока, потому что эти запахи уже не вызывают приступов недомогания.

– Для начала сообщу тебе пустячную новость. – Она ставит свою чашку на стол и откладывает пустой поднос на свободный столик. – Клер обручилась. – Тина расплескивает немного кофе и хватает горсть салфеток, чтобы вытереть лужицу.

– Вот черт, – говорю я не о лужице, а о Клер.

Я выругалась, потому что наш молодой женский персонал превращается в психически ненормальных девиц, как только с их кожей соприкасается обручальное колечко с бриллиантом; видимо, причина этого в какой-то таинственной химической реакции. Месяцами они могут обсуждать только свадебные планы с той же внеочередностью, с какой происходит обсуждение главных вопросов на совещаниях высшего уровня. Розовые туфли не того оттенка повергают их в такой же шок, что и теракты. Когда добавляются свадебные кольца, воздействие благородного металла на кожу устраняет ранее нанесенные повреждения и их разговоры вновь становятся нормальными.

– Когда свадьба? – Я пытаюсь прикинуть, через какое время Клер вновь будет способна сосредоточиться на делах типа оперативного оформления и обработки документов.

– В июне.

К тому времени, если с ребенком будет все в порядке, я уже буду в декретном отпуске или по крайней мере на его пороге.

– А на следующий день после штормового предупреждения началось настоящее светопреставление, – говорит Тина. – Я пыталась дозвониться тебе вчера вечером, но тебя не было дома, и меня не было, когда ты звонила мне.

– Я так отвратительно чувствовала себя, что осталась у подруги. Дэвида все равно нет в городе.

Тина заглатывает остатки кофе. За время нашего разговора она умудрилась пролить почти весь кофе на меня. Одна неуклюжая под стать другой. Вероятно, в основном по этой причине я и выбрала ее себе в ассистенты. Хотя, разумеется, не менее важную роль сыграл ее решительный и энергичный характер. У Тины, при всей ее вздорности, есть одна здоровая жизненная позиция: «не парьте мне мозги». Это ее любимая фразочка.

Когда Тина вгрызается в пончик, повидло вылезает наружу. Она подхватывает его и облизывает пальцы. Должно быть, сегодня один из ее загрузочных дней, в которые можно употреблять такую тяжелую пишу. После праздников она наверняка вернется к вялому поклевыванию орешков и соевого творога. Она никогда не ищет предлога для отказа от здоровой пищи, но заявляет, что всем нужно немного грешить, а биг-маки, жареная картошка и пончики с повидлом занимают последние места на шкале ее прегрешений.

Я жду. У Тины есть склонность к драматическим эффектам. Она с опаской оглядывается по сторонам, а потом говорит таким пронзительным шепотом, что студентки, играющие в карты за соседним столиком, явно услышали бы, если бы не так сильно были увлечены игрой:

– Мелисса Гринбаум вроде как подала судебный иск на наш колледж и конкретно на Генри Самнера за сексуальные домогательства.

– Вот сукин сын, – говорю я. Я использую это ругательство для выражения удивления.

– В самую точку, – говорит Тина. – Он достал, вроде как, половину девиц на факультете. Но сам он, конечно, все отрицает.

– Ну и что тебе известно?

– Все обнаружилось утром в день штормового предупреждения. Предполагалось замять это дело по-тихому, но земля слухами полнится… – Она улыбается.

Я не спрашиваю, как старательно ей пришлось собирать эту информацию. У Тины есть тайная сеть источников, которой позавидовали бы ФБР и ЦРУ вместе взятые. Я уверена, что она не упустила ни малейшей подробности и добыла все материалы по этому делу. И также не сомневаюсь, что для поддержания ее источников ей и приходится распространять эти слухи.

– Директор Бейкер, разумеется, встал грудью на защиту Самнера, – говорит она.

– Что значит «разумеется»? У нас ведь женский колледж. Мы должны защищать наших студенток.

– Сама подумай. Ведь Бейкер, вроде как, сам пригласил его сюда на работу. Счел своим долгом.

– Но все-таки…

– Бейкер ведет себя по-идиотски, за исключением тех дел, которые касаются сбора средств.

Я не буду утверждать, что Бейкер не идиот. Кроме того, он еще и родственник председателя Совета правления. Круговая порука бывших однокашников имеет место даже в женском колледже.

Тина ерзает на стуле, озирается, проверяя, что нас никто не подслушивает, и шепчет так тихо, что я едва ее слышу в шуме голосов Буфика.

– Я также узнала, что отец Мелиссы пытался убедить директора, чтобы тот заставил Самнера извиниться перед Мелиссой и подать заявление об уходе. Гринбаум хотел решить все закулисно. Он также хотел убедиться, что Самнер не домогался других студенток.

– Молодец. И как же директор решил поступить с этим судебным иском?

– Вероятно, сначала директор подумал, что сможет сохранить все в тайне, но слово, как говорится, не воробей… – многозначительно произносит Тина.

– А как среагировали преподаватели?

– Мнения разделились. Мужская половина в основном предпочитает принять, вроде как, сторону Самнера, а женская – сторону Мелиссы. Вчера на факультетском собрании разразилась яростная дискуссия по этому вопросу. Я же еще не сказала тебе. Директору пришлось устроить что-то вроде общего совещания, собрав весь профессорско-преподавательский состав. Он нес полный бред.

– Ты была там? – спросила я.

– И да, и нет. Ассистентов, как бы, не приглашали. Как, впрочем, и секретарей, и служащих и всех прочих в этом роде. Но я слышала каждое слово.

Хочу ли я об этом знать? Тина заметила мои колебания.