Алла, вспомнив про жуткий флакон в сумке Ирины, вздрогнула и села к столу.

— Ладно уж, — понимая, что выхода нет, недовольно пробурчала она. — Что писать?

Степан Аркадьевич принес бумагу и ручку, а Никита начал диктовать:

— «Начальнику отделения милиции номер...», Федь, как зовут начальника?

Тот, порывшись в записной книжке, сообщил фамилию и, вспомнив, что Ирина с Антоном все еще на улице и, поди, совсем замерзли, вышел открыть им машину.

— Слушай, зачем начальнику? — попыталась возразить Алла.

— А кому же? Мне, что ли? — усмехнулся Никита. — Мы это оформим как явку с повинной, ты сама подпишешься, и мы все, в качестве свидетелей, что признание твое добровольное.

— Как же, добровольное,— мрачно хмыкнула она, но тем не менее послушно начала писать.

— Ник, думаю, младшему Морозовскому тоже не мешало бы состряпать такую бумажку, — сказал Петр.

— Правильно, — согласился тот, — мы по дороге к нему заедем, заодно и развяжем его.

Перехватив удивленный взгляд Степана Аркадьевича, Никита объяснил, что это была вынужденная мера предосторожности, чтобы тот не сумел предупредить своих дружков, зато теперь пусть посидит в одиночестве и на досуге подумает, как жить дальше.

— Во всяком случае, — добавил он, — ему ясно уже, что собой представляет эта женщина, и вряд ли он захочет иметь с ней какие-то дела, а тем более водить дружбу.

Степан Аркадьевич тоже засобирался вместе с ними в Москву.

— Раз такое дело, — сказал он, — не могу же я спокойно здесь отсиживаться и встречать Новый год, когда... Что же теперь будет? Что будет? — горестно восклицал он, собираясь в дорогу. Первым делом надо было потушить огонь в печке и закрыть с улицы ставни на окнах, затем по-хозяйски осмотреть сарай и все пристройки и тоже запереть их на ключ.

Наконец и Алла, и Степан Аркадьевич закончили каждый свой труд, все присутствующие поставили свои подписи под заявлением и вышли на улицу. В машине на переднем сиденье расположилась Ирина со спящим Антоном на коленях, на заднем же предстояло разместиться Степану Аркадьевичу вместе с Никитой и Петром.

— А я как же? — растерянно проговорила Алла.

— А ты ноженками до станции дотопочешь, — ответил Федя. — Ничего с тобой не случится, электрички еще ходят.

— И в самом деле, — поддержал его Степан Аркадьевич, — здесь до станции рукой подать, во-он огоньки светятся. Хулиганов нет, кроме Виктора, нет, но вас-то он не тронет, вы, как я понял, хорошо с ним знакомы.

— Во-во! — засмеялся Федя. — Особенно, если тот выскочит щас на дорогу и потребует свои три куска.

— Какие куски? — удивился Степан Аркадьевич.

— Ну, три тысячи, его доля от выкупа, — пояснил тот.

— Ладно, Федь, трогай, — скомандовал Петр. — Пусть они сами в своих долях разбираются.


Несмотря на поздний час и страшную усталость, настроение у друзей было бодрое. Петр рассказал про дымовую завесу, которую пришлось им с Никитой устроить на лестничной клетке, чтобы проникнуть в квартиру на Проспекте Мира, вспомнили, как мастерски Федя провел беседу с соседкой Степана Аркадьевича и как ловко Ирина придумала напугать Аллу.

— А кстати, — поинтересовался Никита, — у тебя там что, действительно соляная кислота?

— Ты думал, я шучу? — усмехнулась Ирина. — Самая настоящая, солоней не бывает.

— Да-да, Ник, вот это шантаж так шантаж, — сказал Петр, вспомнив, как та дрожала от ужаса, слушая угрозы Ирины. — Нет, согласись, это могло прийти в голову только женщине, причем разъяренной женщине. Все заявления на свете, с подписями и печатями, меркнут перед страхом потерять свою красоту.

— И она ее потеряет, если хотя бы близко подойдет к нашему дому! — воскликнула Ирина, вспомнив все, что вытерпела из-за этой женщины. — Это не шутка!

Степан Аркадьевич, сидя у окна, понимал далеко не все из того, о чем говорили эти люди, но он видел и чувствовал только одно: они любят друг друга, они настоящие друзья и готовы пойти в огонь и в воду, если кто-то из них окажется в беде.

Прибыв в квартиру на Ярославском шоссе, друзья первым делом освободили из веревочного плена младшего Морозовского и заставили его написать такое же заявление-признание, какое чуть раньше получили от его подруги.

— А позвольте узнать, — робко поинтересовался Степан Аркадьевич, — что вы намерены делать с этими заявлениями?

— Еще не решили, — весело ответил Никита. — Думаю, последнее слово за матерью Антона: как она скажет — так и будет.

— Запишите на всякий случай мой телефон, — предложил Степан Аркадьевич, — вдруг что понадобится...

— Ваши координаты у нас есть, — сказал Федя и похлопал себя по карману, где лежала записная книжка, — получены прямо из ГАИ, поскольку мы искали владельца джипа. Но я бы на вашем месте, папаша, не доверял такому сынку машину.

Степан Аркадьевич с мнением Феди согласился и сообщил, что срок доверенности как раз через неделю истекает и он ни за что теперь не продлит его.

— Да я вообще продам эту чертову машину! — разгорячился Степан Аркадьевич, хотя, конечно же, понимал, что это не решит его проблем с сыном. — Вот завтра же и продам!

— Если вправду надумаете — обращайтесь ко мне, помогу найти хорошего покупателя, — сказал Федя и черкнул ему свой рабочий телефон. — А машина классная, смотрите не прогадайте.


Распрощавшись со Степаном Аркадьевичем и пожелав ему в наступающем году здоровья, друзья отправились в Марьину Рощу. Никита предложил взять спящего Антона к себе на заднее сиденье, но Ирина не могла расстаться ни на миг со своим сокровищем и, несмотря на то что ноги уже затекли и потеряли чувствительность, крепко прижимала к себе сына, словно опасаясь, что тот опять куда-то исчезнет.

Когда подъехали к дому, Федя подняться в квартиру отказался, объяснив, что жена наверняка не спит и поджидает его.

— Да и я уже почти сутки своих девчат не видел, — сказал он, имея в виду жену и дочь, — а я всегда страсть как по ним скучаю...

— Ну что ж, — согласился Никита, хорошо понимая Федины чувства, — тогда послезавтра, как уговорились, ждем тебя на свадьбе, старик. Вместе с женой.

— Не послезавтра, а завтра, — уточнил Петр, посмотрев на часы, — наступило уже двадцать девятое декабря, ребята, пока мы тут с вами катались.

— Ну чё, Петрухан, давай домчу тебя до хаты, — предложил Федя.

— Нет-нет-нет, — запротестовал Никита, — пусть хоть Петруха останется, а то как-то сразу все вдруг... Иришка наверняка скоро отключится, а мне даже не с кем будет посидеть, покалякать... Спать что-то совсем не хочется...


Простились до тридцатого. В квартире их ждал с виноватым видом Макс, который из-за долгого отсутствия хозяев успел напустить небольшую лужу в прихожей. Он, конечно же, понимал, что делать этого нельзя, поэтому ожидал выволочки, но, к его удивлению, хозяева были настроены так благодушно, что не только посмеялись под его поступком, но даже ласково потрепали за уши, выразив сочувствие его долготерпению.

Петр был отправлен с Максом на улицу, Ирина понесла в кровать спящего Антона, а Никите предстояло соорудить на кухне что-то среднее между ужином и завтраком.

Когда Ирина и Петр, закончив свои дела по выгулу собак и укладыванию детей, появились на кухне, их встретил сияющий Никита, который жестом радушного хозяина пригласил всех к столу. На столе уже дымились пельмени и красовалась бутылка коньяку. Он коньяка Ирина сразу отказалась, тогда Никита достал из шкафчика початую бутылочку финского ликера и налил ей в крохотную рюмку. Затем он разлил коньяк, все трое торжественно встали с рюмками в руках вокруг стола, и Никита с чувством произнес:

— Ну что ж, друзья мои, у нас сегодня только один тост: за нашу победу!

— За победу! — улыбаясь во весь рот, повторил Петр.

— За победу! — эхом отозвалась Ирина, и слезы снова выступили у нее на глазах.

Сидя за поздней трапезой, зная, что за стеной в своей кроватке спокойно спит Антон, друзья в который раз вспоминали перипетии теперь уже вчерашнего дня и гордились тем, что сами, без помощи милиции, смогли справиться с таким нелегким делом.

— И вообще... пока мы вместе, Ник, им нас не одолеть, — сказал захмелевший от коньяка и от радости Петр.

Говоря «им», он не имел в виду Аллу, или Морозовского-младшего, или Филю с Витьком, он подразумевал под этим все темные силы вообще, все беды и несчастья, какие обрушиваются на человека в этой жизни, с которыми так трудно справиться в одиночку, и только дружба помогает выстоять и победить.

Ирина собралась спать, она с ног валилась от усталости и перенесенного потрясения.

— Погоди, Ириш, — остановил ее Никита, — расскажи нам все-таки про соляную кислоту. Где ты ее раздобыла? Что за сосед принес?

Ирина пошла в прихожую, где лежала ее сумка, и вернулась с тем самым зловещим флаконом, который произвел на Аллу столь неизгладимое впечатление.

— Вот, микстура от кашля, — сказала она, демонстрируя флакон, — Антошке врач как-то выписал, да я его травами сама вылечила. А при Степане Аркадьевиче не хотелось объяснять... кто его знает, вдруг он случайно проговорится сыну...

Никита с Петром от души расхохотались, передавая друг другу флакон, на наклейке которого поверх мудреных латинских терминов было жирно выведено фломастером от руки: НС1.

— Ай да Иришка! — восхищался Никита. — Всех перехитрила!

— Да, мобилизация смекалки исключительная, — весело подтвердил Петр.

Ирина ушла, а друзья долго еще сидели на кухне за коньяком, болтая о всякой всячине, вспоминая турпоходы с одноклассниками и бессонные ночи у костра.

— Кстати, о бессонных ночах, — встрепенулся Петр. — Знаешь, спать тебе сейчас лечь не удастся.

— Почему это? — удивился Никита.