На вопрос, были ли какие звонки, Ирина ответила, что звонила только мать Никиты и интересовалась, подарить ли им к свадьбе хрустальную люстру или лучше просто дать денег, чтобы они сами выбрали, какая им больше понравится. Ирина хотела объяснить, что ни о какой свадьбе не может быть и речи, но, вспомнив строгий наказ Никиты никому, особенно родителям, о случившемся не говорить, вовремя сдержалась и сказала только, что им все равно.

Мать успокоилась и пообещала купить люстру на свой вкус, чтобы новая квартира сразу приобрела красивый и обжитой вид.

Этот разговор ранил Ирину в самое сердце, потому что она представила, как действительно все могло бы быть отлично, не случись такая беда с сыном. Но сейчас никакие проблемы не волновали ее, она хотела лишь, чтобы Антон вернулся к ней живым и невредимым.

Вскоре приехал Федя и привез адрес владельца светло-бежевого джипа, который был зарегистрирован на имя Морозовского Степана Аркадьевича, 1932 года рождения. Проживал Степан Аркадьевич на Ярославском шоссе, причем, судя по номеру дома, совсем недалеко от кольцевой дороги. Дата рождения владельца смутила Никиту.

— Да это уже пожилой человек, — сказал он. — А тем подонкам в кожанках наверняка нет и тридцати. И тому, который постарше, ну, в сквере, лет сорок-сорок пять, не больше.

— Но владелец мог и не участвовать, — возразил Петр. — Может, это сынок его по доверенности раскатывает, а тот ни сном ни духом и не подозревает...

Позвонила Юлия Михайловна. Никита, выхватив трубку у Ирины, сообщил, что Антона привезти к ней не удастся, так как тот немного приболел, правда, температуры нет, но они боятся все-таки выводить его на улицу, хотят подлечить, чтобы к Новому году совсем не разболелся.

Ирина опять заплакала, но сил рыдать больше не было, поэтому слезы просто тихо катились у нее по щекам. Федя сказал, что надо немедленно ехать на Ярославское шоссе, однако Петр предложил сначала все хорошенько обдумать.

— Ну вот прикинь, — начал он, — приезжаем мы втроем, заваливаемся в квартиру. «Вы такой-то?» — «Я». — «Вы владелец?» — «Я владелец». И что дальше? «А сын у вас лысый такой, в кожаной куртке?»

Друзья решили перекусить и выработать четкий план действий, учитывая возможно большее число вариантов. Ирина от еды отказалась, объяснив, что не только сама не может есть, но даже смотреть, как едят другие, не в состоянии, и ушла в комнату.

— Постой, Никит, — вспомнил вдруг Федя, — а как насчет выкупа? Деньги-то нужны? А то я говорил о тебе с тем земляком, он согласен. Ты позвони ему и договорись. Скажешь от меня.

— Да, действительно, этот подонок может прямо с утра позвонить, — сказал Никита. — Надо, чтобы деньги наготове были.

— Хотя вот что я тебе скажу, пока хозяйки твоей здесь нет, — проговорил Федя, понизив голос. — Конечно, деньги деньгами, а пацана нам надо, кровь из носу, самим вызволять.

Друзья вопросительно уставились на него, а Федя, перейдя на шепот, чтобы не услышала Ирина, пояснил:

— Такое дело... они деньги-то могут взять, а пацана все равно... того...

— Что значит — того? — испугался Никита. — А деньги?

— Да мне уже такой случай рассказывали, клиент один, про своего друга... Тоже пацана умыкнули, правда, постарше тот был, дескать, бабки гоните, туда-сюда, деньги взяли, а пацана... в общем, нашли через три месяца в речке с камнем на шее, случайно, ныряльщик какой-то.

— А почему? — не унимался Никита. — Почему не вернуть ребенка, раз выкуп заплатили?

— Ребенок-то не грудной, — догадался Петр. — Говорить умеет.

— Во-во! — подтвердил Федя. — Оказалось, наводчиком там был знакомый отца, пацан хорошо его знал.

— Э-э, постой, — возразил Никита, — так тот боялся, что ребенок его выдаст, это понятно. Но мы-то и без Антона знаем, кто увел его из сада.

— Что значит — знаем?! — закричал Петр, и друзья зашикали на него, чтобы говорил тише. — Мы-то знаем, — повторил тот шепотом, — а она скажет, что довела его до подъезда и оставила во дворе. Или что вообще не брала и что воспитательница с кем-то ее спутала, а ее вовсе в Москве не было в тот день.

— Как это — оставила во дворе? — возмутился Федя. — Зачем же тогда брала?

— Нет, Федь, Петруха прав, — удрученно вздохнул Никита. — Эта вывернется и сухой из воды выйдет, скажет, хотела ему к Новому году игрушку подарить и погулять с ним, ну, подарила, а потом вдруг увидела машину, похожую на мою, испугалась и ушла... Да все что угодно, она такого наплетет...

— Эх, все-таки зря ты эту сучару тогда не ухлопал, Никит, — крякнув от сожаления, сказал Федя.

— У меня еще будет такая возможность, — сухо проговорил тот.

Дверь кухни отворилась, и вошла бледная как мел Ирина. Все поняли, что она слышала их разговор, но никому и в голову не пришло напомнить ей, что подслушивать под дверью нехорошо.

— Нет, Никита, убивать не надо, — тихо сказала она, поняв последние слова Никиты слишком буквально. — Они будут мстить. Надо как-нибудь так ей пригрозить, чтобы она испугалась этого даже больше смерти... чтобы сама готова была отдать Антона...

— Точно, — поддержал Петр, — я уже Нику как-то говорил, ну, вот, когда машину угнали, ее только шантажом остановишь.

— Да ты вспомни, — занервничал Никита, — мы ж с тобой все перебрали, ни одной зацепки, чем эту ведьму достать. Она же, черт побери, просто неуязвима...

— Не, так не бывает, — решительно возразил Федя, — достать кого хошь можно. Ну вот, к примеру, что для нее всего дороже в жизни?

— Конечно, конкурсы ее идиотские, — с готовностью ответил Никита, — и вообще внешность, хоть она сейчас и расползлась, как квашня... лицо... Во, точно, лицо! — воскликнул он, вспомнив их последний разговор по дороге к метро «Черемушки». — Какой-то маньяк сказал ей даже, что якобы ее лицо — капитал, предложил стать фотомоделью, ну и прочая чушь... Не знаю только, что нам это дает.

Ирина слушала очень внимательно, задумалась о чем-то, а потом медленно проговорила:

— Значит, лицо для нее — все? Так? Тогда больше всего на свете она должна бояться, как бы это самое лицо не испортить...

— Как же ей испортишь? — спросил Федя. — Порезать, что ли? Хотя это, блин, можно... ну, я имею в виду пригрозить...

— Зачем резать? — сказала Ирина. — Например, плеснуть раствор соляной кислоты... Глаза не пострадают, а вот лицу уже ни одна пластическая операция не поможет. — Заметив растерянный взгляд Петра, пораженного ее кровожадностью, она пояснила: — Я тоже имею в виду только напугать, пригрозить, например, что, если не отдаст Антона, останется на всю жизнь квазимодой. Но если с ним что-то случится, — сказала Ирина, и губы ее задрожали, — клянусь, я так и сделаю! И мне наплевать, что кто-то обвинит меня в жестокости! — И она с плачем выбежала из кухни.

— Дело за малым, — насмешливо произнес Петр, — остается только узнать, где она, потому что мы сначала должны ее найти, чтоб было кого пугать.

Никита взял у Феди номер телефона и пошел звонить ростовщику. Минут через пять он вернулся расстроенный.

— Уперся мужик, никак, говорит, сегодня не могу, только завтра с утра, — сказал он. — Надо, говорит, к нотариусу, то да се. В общем, встречаемся с ним в десять утра на Новослободской.

— Ну и нормалек, — успокоил Федя. — А если придурок этот позвонит раньше, скажешь, так, мол, и так, деньги-то немалые, еду занимать. Так что пусть подождет. И вообще, ребят, мое мнение — потянуть надо с выкупом, пока мы сами это дело не раскрутим.

Обговорив как можно детальнее план предстоящего визита, друзья собрались в путь. Ирина настаивала, чтобы ее тоже взяли, и с такой мольбой заглядывала Никите в глаза, так жалобно просила, что он не выдержал и дал ей пять минут на сборы.


Оставив «Москвич» Никиты на стоянке, решили поехать все вместе на Фединой машине. Они ехали по предпраздничным улицам, украшенным сверкающими разноцветными фонарями и елочными игрушками, видели озабоченные предновогодними хлопотами лица прохожих, но их собственная озабоченность была совсем другого рода и не имела отношения ни к Новому году, ни к намечавшейся свадьбе. «Вот тебе и новогодний бал Золушки!» — с горечью и досадой думал Никита, наблюдая предновогоднее оживление на улицах и в то же время с ужасом представляя себе, что творится сейчас в душе его любимой.

Подъехав к дому на Ярославском шоссе и найдя нужную квартиру, друзья притаились у лифта, а разговаривать с хозяином должен был по их плану Федя, назвавшись слесарем-водопроводчиком из ЖЭКа. Чтобы это выглядело как можно убедительнее, ему пришлось накинуть грязную спецовку, которую он обнаружил в своем багажнике, и прихватить оттуда же сумку с кое-какими инструментами. В общем, смотрелся Федя вполне достоверно. Главное, чтобы хозяин ничего не заподозрил и открыл дверь, а после вошли бы остальные и, припугнув, если придется, газовой «пушкой», заставили его разговориться и по поводу джипа, и о том, кому он давал доверенность на машину. В конце концов, решили друзья, если мужик попадается нормальный, можно будет ввести его в курс дела и рассказать о похищении ребенка.

Федя долго звонил и стучал в квартиру, но за дверью стояла гробовая тишина. Услышав шум, выглянула соседка из двери напротив.

— Вы к Степану Аркадьевичу? — спросила она.

— К Морозовскому я, — ответил Федя. — Не знаете, где он?

— Да он на дачу вчера уехал, — сообщила соседка. — Взял отгулы, поеду, говорит, Новый год на печке встречать, кости старые прогреть надо, ревматизм замучил.

— А где у него дача, случайно не в курсе? — поинтересовался Федя.

— Знаю только, что в Валентиновке, по нашей дороге, а адреса, нет, не знаю. — Наконец, присмотревшись к замасленной спецовке и обшарпанному виду Феди, она подозрительно спросила: — А вы откуда будете? По какому-то делу?