— Разбился, — посмотрела на меня Таня. — Разобьемся и мы, если я что-то скажу…

Она кивнула на свою дочку.

— Что мы на улице? Пошли ко мне? — И раскрыв над коляской зонт мы быстро зашли в подъезд.

— Включи телевизор, — попросила Таня.

Когда на экране возник знакомый город, я сразу узнала улицу, по которой ходила с животом всего полгода назад.

Мне стало очень грустно. И я собралась домой…

— Глафира, наверное, проснулась, — вымученно улыбнулась я.

— Ну, пять минуток, — попросила Таня. — Я тут с ума схожу одна.

Говорить мы не стали. Просто смотрели телевизор и молчали.

Диктор на экране беззвучно открывала рот…

Потом на экране промелькнули редкие деревья, большая поляна с ямой посередине, выжженная земля, обломки вертолета. Потом показали останки тел на дымящемся дерне и темную, как горе, воду озера Лебединого.

Куски тлеющих проводов, скомканный в огне пластик, половинки кресел и чей-то оранжевый спасательный жилет, который не спас никого.

Я нажала кнопку на пульте, и голос диктора ударил в барабанную перепонку:

— На этом месте всегда сгущались тучи и резали кислород молнии, и останавливались облака. Словно здесь не остров, а какая-то аномальная щель с притяжением всего мимо летящего, и хорошего и плохого. Неудивительно, что катастрофа произошла именно здесь, так считают местные жители. Единственный спасшийся в катастрофе помощник губернатора, выброшенный из вертолета перед столкновением с землей, утверждает… утверждал…

Командир вертолета, по его словам, был заменен перед вылетом, что вызвало некоторую задержку при вылете. К сожалению, единственный живой свидетель катастрофы позже скончался в больнице. Губернатор, по его словам, не вмешивался в работу экипажа… В момент катастрофы сам Соболь находился в центре салона и погиб сразу — удар о землю сорвал двигатель, и он всей тяжестью рухнул на губернатора. Смерть пилотов и остальных пассажиров наступила в результате серьезных травм, полученных при столкновении вертолета с землей. Диктор помолчала и добавила:

— Голова Соболя стоила один миллион долларов — такую цену назначили красноуральскому губернатору за самоустранение.

Зазвучала траурная музыка. Начали транслировать городские пейзажи Красноуральска… Я больше не могла на это смотреть, подошла к Татьяне, обняла ее, мы постояли, я ее поцеловала и ушла.

ДВЕ УДАЧИ

Когда на запрос, кому принадлежат номера на машине, которую видел шофер Винников у подъезда, наконец, пришел ответ, Ольга Леонардовна, ст. следователь прокуратуры присвистнула:

— Опа!

Номера принадлежали начальнику охраны главного конкурента Соболя на губернаторских выборах — г-ну Быковскому, председателю Красноуральского законодательного собрания.

И сразу многое стало проясняться. Покрывало упало вниз…

Ольга Леонардовна быстро сложила в уме схему преступления, и выяснить личность убийцы Сидоровых-Гильзаби стало делом нескольких дней.

— Горностаев всего лишь свидетель, но ни в коем случае не убийца! — подмигнула Ольга Леонардовна своему отражению в мониторе. — Нужно подготовить документы… скоро выпустим!


Начальник отдела розыска полежаевского ОВД майор Кислицын в очках с диоптриями, на первый взгляд ничем не примечательный обаятельный мужчина, обрадовался, как ребенок, получив ответ из линейного о/м Казанского вокзала на посланную им ориентировку на двух квартирантов Нины Ивановны.

БРЕД

„К дому подъехал черный „Мерседес“, из него весь в белом вышел Мазут, тут-то его и повязали! Из салона за шкирку вытащили упирающегося Саркиса и надавали ему по ушам…“

Лабрадор ухмыльнулся и, вспомнив, как злобно и непрезентабельно выглядят Мазут с Саркисом, настучал лапой новый текст:

„Два упыря — Мазут и Саркис, были задержаны в течение суток на площади трех вокзалов доблестным нарядом железнодорожной милиции…“

Смахнув и этот текст, ученый пес задумался… Стальные правила литературного жанра советовали называть „упырями“ только непосредственно упырей, вурдалаков и пр. За сим Нельсон Батиас Крузенштерн аккуратно набрал правым средним коготком вот это:

„Два человека — Мазут и Саркис…“

И заснул. И началась просто жизнь, в которой эти два кошмарных персонажа всплыли по-настоящему, их никто не ждал, а они, возьми и всплыви!

Бред какой…

Это все собачьи сны…

А В ЖИЗНИ

Они шли два злых и пьяных и искали, кого бы им убить. Мазут и Саркис. Два упыря.

Когда их задержали на площади трех вокзалов — они раздевали одного небедного гражданина! Сняв с него и кепку, и трусы, но какие трусы!.. От самого Ямамото!

Так вот, при задержании выяснилось, что они — живы, и подозреваемый в убийствах Горностаев — их не убивал, не вывозил в свертках в лес и не закапывал неподалеку от зверофермы.

Все было иначе, все было не так.

В тот день Саркис подслушал, зачем приезжал и что оставил в рыжей барсетке плешивый визитер в „женильном“ костюме.

Деньги…

И только за Наташей закрылась дверь — началось потрошение комнаты Горностаевых. Найдена была какая-то мелочь. Долларов пятьсот и… никакой рыжей барсетки.

Мазут и Саркис имели по феноменальному уму каждый. Они родились умными сразу же, и даже детский сад и ПТУ не смогли нарушить целостность их мироощущения — все деньги на свете принадлежат им! Чужих денег не бывает!

Было решено — комнату до прихода Горностаева прикрыть, дождаться Нину Ивановну и узнать у нее про судьбу денег, которые жена Горностаева увезла с собой… И с вежливым шиком отнять их, не причиняя никому телесного вреда, подчеркнул Мазут, Саркис промолчал.

Но все вышло с теми минусами, на которые горазда коварная жизнь.

Нина Ивановна в тот день вернулась домой не через час или два, а в начале одиннадцатого. И Мазут с Саркисом ее немножко проглядели в темноте. Только догадавшись взглянуть снизу на окна шестого этажа — увидели — ее окна уже горят бледным светом на фоне полной темноты, ринулись наверх. Дверь, естественно, оказалась заперта.

Они стали решать, как им объяснить свой поздний визит, что при этом сказать, когда снизу услышали голоса…

По лестнице кто-то поднимался…

Этим кто был всего лишь Октябрик, сын Нины Ивановны, он разговаривал сам с собой, доказывая правоту какому-то воображаемому врагу, размахивая руками, и еще мальчик при этом гудел и ругался, как пчелы в улье, — громко и без слов!..

Мазут и Саркис за выступом несущей стены начали тихо стонать от хохота, ожидая, когда мальчик откроет свою дверь, чтобы войти у него „на плечах“. Но Октябрик отчего-то подошел не к своей двери, а к соседской и, засунув туда голову, отклячил круглый зад очень упитанного мальчика.

— Как он ее открыл? — толкнул Саркиса Мазут, на что получил ответ:

— Наверно, она была не заперта.

— Теть Тань, дай чаю! — позвал Октябрик и, не получив ответа, — вошел туда…

Мазут и Саркис переглянулись… По лестнице снизу снова кто-то шел. У двери 54 квартиры они остановились, Мазут с Саркисом услышали обрывки разговора:

— Звони!..

Двое высоких незнакомых мужчин стояли у той же двери, в которую только что вошел олигофрен. Второй из них нажал на кнопку, звонок мелодично спел и дверь медленно отворилась.

Дальше их показания расходятся. Мазут утверждал, что уже видел этих двоих. Саркис, что видел их первый и последний раз.

Машину с красноуральскими номерами они не помнили оба, вероятно, те двое приехали на Архангельскую улицу впервые.

По их утверждению, Октябрик из 54 кв. не выходил, а дверь открыл муж Тани Дубининой и спросил:

— Вам кого?

— Нам нужно поговорить, — сказали те двое…

— В квартире — маленький ребенок, уже ночь, — не согласился Дубинин и не стал их впускать.

— Ладно, давай здесь, — сказал второй.

— О чем они говорили? — спросила Ольга Леонардовна.

Султанов и Ларюшкин переглянулись и промолчали.

— Мы не слышали, — наконец сказал Ларюшкин и показал прокуренные зубы. — Они говорили тихо.

— Ну, примерно, — попросила Ольга Леонардовна, глядя на Мазута (Максуда Султанова).

— Тихо говорили! — сказал Султанов.

Но, примерно через час, все-таки вспомнил отдельные слова, они звучали так:

— Но я подчиняюсь командиру экипажа…

— Экипаж будет заменен…

— Соболь знает командира экипажа — полетит только с ним…

— Тебе предложат — ты согласишься…

— Я не соглашусь никогда…

— Ты поедешь со мной, а вот он останется здесь…

— Я никуда не поеду…

— Если ты не сделаешь… твоя сучка будет мертва, мы уничтожим вас…

— Смерть, где угодно… на ручке входной двери, в почтовом ящике… в конверте, в полотенце, которым ты утираешься, на телефоне, в банке с детским питанием… ты слышал, о таком банкире? Кивелиди?.. Мы изнасилуем твою трехмесячную сучку…

Ольга Леонардовна помнит каждое слово этого допроса до сих пор, хотя дело об убийстве семьи Сидоровых-Гильзаби не первое и не последнее в ее следственной практике.

На лестницу, по словам Ларюшкина и Султанова, во время разговора выглянула Нина Ивановна и, поздоровавшись, спросила у Виктора Дубинина, не видел ли он ее Октября.

Дубинин промолчал. На нем не было лица.

Октябрик, услышав голос матери, выскочил из квартиры Дубининых и вприпрыжку, дожевывая на ходу какое-то угощение, промчался в свою дверь.

— Промчался, как дурак, — размахивая руками, изобразил олигофрена Мазут.

„Вот, тогда их жизнь и была решена…“ — подумала Ольга Леонардовна.

— И дальше? — заставила она себя спросить у Мазута с Саркисом.

— Мы хотели войти следом, но оцепенели, когда увидели… этих, — быстро сказал Мазут, черный, как смола.