Когда участковый хотел понравиться человеку и расположить его к себе, он с ним закуривал, вздыхал и рассказывал что-нибудь:

— Вчера подходит вон тот маленький шпаненок и говорит, — показал он на мальчика, пинающего мяч об угол дома:

— Мой папа — потомственный пьяница, мент, дай закурить?

— И вы дали? — не поверил Витя и заглянул Сазанчуку в рот.

— Ну-у-у, нет, конечно, — Автандил Георгиевич поднял палец. — Я его уважил конфетой.

— А-а-а, — уныло согласился старший лейтенант Иншаков.

И покосился на шкета, а тот на них. Увидев, что оба участковых не спускают с него глаз, мелкий нарушитель поднял камень, кинул его себе за спину и, схватив мяч, удалился морской походкой.

Витя поддел камень ногой и, наклонившись, поднял его. «Один в один со вчерашним!» Кругом лежало не меньше полусотни похожих камней.

15 МАЯ

Все началось с того, что писательницу Достоевскую ограбили прямо в подъезде.

В тот вечер Татьяна Львовна возвращалась домой не налегке, а с премией. Она несла в ридикюле 75 тысяч $, и была счастлива не понаслышке, а в самом натуральном смысле слова.

И когда сзади ей дали со всей силы по башке, ой, простите, по ее гениальной голове, она, все еще продолжая улыбаться, — упала замертво. И когда пришла в себя через час 13 минут, обнаружила, что лежит без денег, но живая.

Ее спас пучок волос, в который она по старинке клала кое-что для известной формы, я не буду перечислять что именно, но этого оказалось достаточно для сохранения жизни.

— ………….! ……………… …..!!! ….! — отряхиваясь, встала на четвереньки Достоевская и, открыв дверь тоненьким ключом, заползла внутрь.

— Приедем! Ждите! — лающим контральто ответили по «02», и приехали следующим утром в 11 часов 19 минут, без собаки, зато сразу 6 человек.

Выслушав, милиционеры убрали диктофон, обошли ее квартиру, разглядывая антиквариат, потом по двое разбрелись по подъезду и, толком ничего не объяснив и не обнадежив, уехали на зеленом УАЗе обедать ровно в 2.03 часа дня.

Татьяна Львовна сняла с головы кастрюлю со льдом и долго глядела в весеннее чистое небо. Россия, ее многовековый сомнамбулизм и приевшаяся, уже незамечаемая необязательность в исполнении служебных обязанностей, были Достоевской знакомы с пеленок, изучены, как потолок над кроватью и описаны в трех романах, книжке сказок и целой подборке статей в дорогих глянцевых журналах.

Помыв лицо косметической пенкой, Татьяна Львовна взглянула в зеркало, осталась почти довольна, и отправилась, опираясь о стены, в опорный пункт правопорядка — в первый подъезд на первый этаж.

Достоевская не молодилась, но выглядела богиней, несмотря на решительные для женщин 50 лет. «Желанная женщина» — удивленными глазами косили на Достоевскую мужчины второго подъезда, но были слишком мелковаты для такой-то женщины. Не ростом или еще чем, а сами знаете. И всю жизнь выбор пары был для нее некоторой проблемой.

«Я умею отличить вежливость от интереса ко мне. К 50 годам — это элементарно. Раньше-то я путала и могла влюбиться в человека, который на какой-нибудь мой вопрос просто вежливо отвечал и деликатно улыбался. Сейчас — нет. Я научилась мгновенно различать.

Отстраненная вежливость — самое то! Поверьте. Так много приходится страдать от хамов, лезущих в душу, что просто радуешься, когда на твой вопрос просто отвечают и вдобавок говорят — доброго пути.

— Спасибо! Спасибо! Что поговорили, не отмахнулись!»

Когда Автандил Георгиевич, кланяясь, поцеловал писательнице на прощание руку, она дотронулась пальчиком до его макушки и спросила:

— Не найдут моих денег?

— Вряд ли, душенька, — тихо вздохнул и откланялся участковый, решив прошерстить всю округу и — может быть?.. все-таки?.. где-нибудь?

— А как вы сами, Татьяна Львовна считаете? — заглянул ей в глаза Автандил Георгиевич. — Вдова Натана Яроцкого не могла? Говорят, она без денег…

— Но это был мужчина, я думаю — мужчина! Очень больно стукнул, — потрогав указательным пальчиком шишку на темечке, вдруг заплакала Таня.

— Душенька моя, — обнял Автандил Георгиевич гениальную писательницу, и тихо-тихо прижимая и поддерживая, довел до квартиры. — Я вам соку куплю и булочку, вам персикового или абрикосового, Танечка? Очень изрядный сок тут в палатке…

— Мне все равно, — доставая ключ, вздохнула Татьяна Львовна. — Две булочки тогда купите, чего уж одну?

— Само собой, — обрадовался капитан, чувствуя себя штабс-капитаном. — Как же вы пишите так, а? Я вот читал, зачитался, потом утром — проспал, знаете, оторваться не мог, такой роман…

— Да-а, напишешь тут, — уже заходя, всхлипнула Татьяна Львовна. — Теперь все лето ветер в голове не выветрится, Автандил Георгиевич.

— Что, графинюшка, — уже с лестницы спросил Сазанчук. — Вы говорите, я слышу, милая вы моя, милая вы наша…

— Вы сок соком, господин капитан, а разбойника уж поймайте!

— Будем ловить! — донеслось с лестницы, и твердые шаги Автандила Георгиевича еще долго были слышны в мраморном пролете. — Словим, если поймаем!

Вот так-то…

ЗВОНОК

— Кого там принесло? — лежа на кровати вся в деньгах, нежным голосом спросила Альбина.

Зуммер, поставленный еще при Иосифе I-м, трещал так, что поднялся бы и мертвый.

Альбина зажмурилась, привстала, нащупала тапочки одной ногой и, чертыхаясь, пошла открывать.

— Эй ты! С прибабахом!.. — рванув дверь, выскочила она на лестницу и замерла. На нее с тоской в глазах смотрели двое участковых.

Альбина удивилась именно тоске, а не милиции, а участковые, глядя ей в область ключиц, сказали по очереди:

— Оденьтесь…

— …гражданочка.

— Мы к вам…

— …на обратном пути завернем, — натуральным сиплым голосом сказал Виктор Иванович Иншаков. И стражи порядка завернули за выступ стены к лестнице на пятый этаж.

Альбина настороженно прислушалась, поглядела вниз и сбоку, подняла ногу — она стояла на лестнице в одних тапочках.

— Старею, — закрывая на четыре замка дверь, в раздумьях постояла она перед зеркалом. — Памяти никакой!

И быстро пошла в комнату, с маленькой ягодицы свисала банкнота в 50 у.е.

17 МАЯ

Когда участковый вернулся через два часа, а это был один А.Г. Сазанчук, денег на кровати Альбины уже не было. Один лишь легкий аромат витал в спальне, но дверь в альков была плотно закрыта.

На мягкие расспросы, что она делала вечером пятнадцатого числа, Альбина возмущенно «сделала» глаза и хрипло напомнила:

— Я — вдова! Вы что — с ума сошли?

— Нет, ну, конечно, — участковый озадаченно взглянул на хрупкую разъяренную женщину, в глазах которой плясали черти. — Кто бы спорил, только не я, только не я… Так чем же вы все-таки занимались, а? Альбина Хасановна? — подчеркнуто вежливо уже с порога повторил Сазанчук и пристально оглядел углы. Он почувствовал запах, только не смог его идентифицировать, участковые не так часто, как хотелось бы, нюхают доллары, фунты и йены.

— Супруга оплакивала, — горьким шепотом сказала Альбина. — Оставьте меня.

— Ну что же, до завтра, — вышел в дверь участковый.

Альбина закрыла за ним, подпрыгнула и вернулась в кровать, чтобы опять лечь на деньги, которые были свалены в большой черный мусорный мешок и утрамбованы ногой. Так ей было легче пережить увиденное.

Натан…

Натан!

Альбина Яроцкая сама видела, как убивали ее мужа, она видела, как Натан упал, было совсем немного крови. Стреляли с крыши соседнего дома, и попали аккуратно в затылок. Пуля-дура даже не вышла из головы, Натан упал, как перелетный гусь, только не в реку, а на мрамор парадной лестницы, ухватив жену за длинный подол шиншилловой шубы в которой Альбина была тогда.

— Натан! — закричала она. — Натаааааан! Нааатааан!..

Вся жизнь за одну секунду упала за уровень, вся ее жизнь!.. У бедного несчастье — потеря кошелька с пятью рублями, сколько же стоило счастье Альбины Яроцкой?

«Он умер всего полгода назад!

Я — плакала.

А тринадцатого в программе „Незнайка на Луне“ я увидела его — в Париже! Он шел вместе с какой-то дешевой секси, поддерживая ее за талию!

Такого просто не могло быть!!!

Я сама видела, как он лежал в киселе кровавых брызг на мраморной лестнице, я сама слушала двумя пальцами его сонную артерию — в ней не билась кровь!

Альбина металась:

Его заказали? Он упал… Он решил исчезнуть, но без меня??? Он не стал… Он перевел все деньги… Он продал. Он переписал завещание, договорился. Он хотел исчезнуть — почему? Его предупреждали — допрыгаешься! Ты ходишь на краю, на грани, за гранью!..»

У Альбины не было в тот день денег даже до Ханты-Мансийска, но — Париж? Искать? Зачееем?..

А 15-го вечером, когда тучи закрыли «сталинку» со всех сторон и майский сумасшедший гром прогремел где-то в линиях электропередач, Альбина, как сомнамбула, вышла на лестницу с мусорным ведром. И, увидев преисполненную покоя и любви к этому миру Достоевскую, пошла за ней следом и со всей энергией обманутой не вдовы, стукнула той по голове, подло подкравшись сзади, тем самым ведром, которое несла к мусоропроводу.

Достоевская упала, как подкошенная береза, Альбина потрогала ее тапочкой. И — просто по закону жанра — ей захотелось насладиться победой, а не уйти в свою темную квартиру, где витали духи, а не люди, и не было ни крошки еды, Альбина забыла в расстройствах чувств дойти до ближайшей палатки, которых в Полежаевске было видимо-невидимо.

После того, как убитый и похороненный супруг, оставив ее нищенкой, объявился в Париже с некой губастенькой секси, Альбине просто нужно было, хоть кого-то убить, чтобы не потерять себя в этом мире волков, где если не ты, то значит — тебя.