Линдхерст шумно вздохнул, откинулся на своем стуле, покачал головой и сделал какую-то запись в блокноте.

Смертный ужас опалил мозг Кристиана. Он опустил растерянный взгляд на чистый лист бумаги, и вдруг неожиданно для себя вывел на нем алгебраическое выражение расстояния между двумя точками с учетом ортогональной оси.

— Что это? — спросил Линдхерст, заглядывая в листок Кристиана.

Один из людей в парике, тот, у которого была квадратная челюсть, что-то сказал канцлеру на ухо.

— А! — тут же кивнул Линдхерст, поправляя очки. Он взглянул на Кристиана. — А ну-ка… Можете написать число двадцать?

Двадцать? Все присутствующие с ожиданием смотрели на его лист. Кристиан понял, что его просят вывести эту цифру. На этот раз рука уже охотнее подчинилась герцогу. Он написал на листе: «20».

— А теперь от одного до двадцати, пожалуйста.

Чувствуя прилив уверенности, Кристиан изобразил на бумаге набор последовательных чисел так, как делают математики: «1, 2, 3… 20».

Линдхерст, казалось, еще чего-то ждал. Потом он вздохнул и еще раз покачал головой. В одно мгновение уверенность Кристиана улетучилась без следа. Он сделал что-то неправильно! Ужас ледяными кольцами вновь стал подниматься по его телу…

Человек в парике опять что-то негромко сказал, и Линдхерст отсутствующе кивнул. Через минуту дверь в кабинет открылась и клерк ввел мать Кристиана. Жерво поднялся. Герцогиня даже не посмотрела на сына, а просто остановилась у двери. Прошла минута, клерк коснулся ее руки, и она молча покинула кабинет. Дверь закрылась.

Кристиан постоял еще с минуту, пребывая в замешательстве. Затем снова сел.

— Вы знаете эту женщину?

В нем стал закипать гнев. Игра! Просто игра, с помощью которой они хотели повеселиться!..

— Кто это была?

Да как они смеют!..

— Имя? — не отставал Линдхерст.

Кристиан закрыл глаза. Он попытался сказать им имя матери. Голова гудела. Язык как будто онемел. Ничего не вышло.

— Вы не знаете?

Черт! Шумно выдыхая сквозь зубы, Кристиан устремил на Линдхерста прямой взгляд.

Один из людей в парике взял с каминной полки подсвечник и поставил на стол перед Кристианом. Затем он подал ему листок бумаги, свернутый в фитиль.

Фитиль и свеча. Бумага и огонь… Кристиан на знал, куда девать руки, за что браться сначала, а за что — потом.

Линдхерст взял у него из руки фитиль, ткнул в угли и дождался, пока тот разгорелся. Затем протянул фитиль Кристиану.

Кристиан осторожно принял горящую трубочку. Он напряженно смотрел на сине-желтый язычок пламени и бело-серый дымок.

Один из людей в парике перегнулся через плечо герцога и сильно дунул на фитиль, загасив огонь.

Кристиан нахмурился. Они должны дать ему время. Но времени ему никто не давал. Выражение лица человека в парике вызвало в Жерво приступ ярости, но он сдержался. Прикрыв глаза, герцог нащупал на углу стола подсвечник и взял его в руку.

Он сейчас покажет им! Кристиан взглянул на фитиль, прислонил его к свече и чуть наклонил голову, чтобы лучше видеть. Правой рукой герцог перевернул свечу. Левой ткнул дымящийся конец фитиля в воск. Микроскопические кусочки сажи посыпались ему на колени. Жерво перевернул подсвечник и снова ткнул туда фитиль. Вдруг бумага сломалась у него в руках и упала на пол. Кристиан в отчаянии посмотрел на нее.

Линдхерст что-то промычал себе под нос и сделал очередную запись в блокноте. Клерк осторожно взял из рук Кристиана перевернутый подсвечник, потом он передал лорд-канцлеру несколько денежных купюр и пригоршню монет. Линдхерст перегнулся к Кристиану и высыпал деньги ему на колени.

— Сосчитайте.

Кристиан поднес к лицу однофунтовую банкноту. Он взглянул на Линдхерста. Лорд-канцлер встретил его затравленный взгляд доброй улыбкой. Сочувствующей.. В его улыбке читалась жалость…

Жерво швырнул банкноту на пол, резко встал и бросил бумагу в огонь. Монеты со звоном покатились в разные стороны.

— Нет! Нет! Нет! Нет! — Это было единственное слово, которое далось ему. — Нет! Нет! Нет! Нет!

Сердце лихорадочно стучало. Он чувствовал себя загнанным зверем. К нему обращены испуганные взгляды.

Сумасшедший! Сумасшедший! Назад в камеру! Назад в цепи! Для того чтобы умереть! Или еще хуже — жить!

Сумасшедший! О Боже! Проклятый и приговоренный безумец! Сумасшедший!

Чтобы успокоить его, в кабинет позвали Мэдди и кузена Эдвардса. Мэдди вошла, чувствуя, как бешено колотится сердце. Погрома она не увидела… Жерво не буйствовал. Он неподвижно стоял у перевернутого стула. Около стены стояли изумленные, притихшие адвокаты и лорд-канцлер.

Жерво увидел Мэдди. Он поднял и сразу же уронил руки, показывая свои боль и отчаяние.

Кузен Эдвардс поставил стул как надо и спокойно обратился к герцогу:

— Успокойтесь. Не заставляйте нас прибегать к смирительной рубашке. Неужели вы хотите появиться в таком виде перед вашей матушкой?

Жерво ударил его.

Кузен Эдвардс зашатался, нелепо взмахнул руками, и, получив еще пару ударов, полетел спиной на им же поставленный стул. Адвокаты, все как один, бесстрашно устремились к Жерво, стремясь остановить избиение. С полминуты продолжалась суматоха: шум, удары, охи, крики, отчаянно скрипел пол… Затем появился Ларкин. Профессиональным боксерским ударом слева он уложил герцога лицом на стол. Несмотря на то, что за руки Кристиана цепко держали двое адвокатов, герцог попытался вырваться. Ларкин прижал его сверху и замкнул свои сильные руки на его горле.

Борьба прекратилась. Хрипя и откашливаясь, герцог перестал делать попытки освободиться. Он просто закрыл глаза и отвернулся.

Ларкин медленно разжал побелевшие руки, сунул в нагрудный карман резиновый кастет. Адвокаты подняли с пола слетевшие во время драки парики. Они выглядели растерянно и неловко. Ларкин сказал им:

— Поднимите его, сэры. Он больше не будет дурить.

Жерво поставили на ноги. Казалось, он ничего не замечал. Герцог стоял, глядя в пол. Когда его отпустили, он так и остался стоять неподвижно. Его великолепный пиджак был разорван на плече, из дыры выглядывала белая сорочка.

Кузен Эдвардс подошел к герцогу, профессионально натянул краги Кристиану на руки и туго зашнуровал. Чувствовалась большая практика. Из губы у него сочилась кровь. На лице Жерво следов драки не осталось, хотя он получил удар намного сильнее, чем доктор.

— Что случилось, — раздался в кабинете ледяной голос леди де Марли.

Лорд-канцлер, с грустью рассматривавший треснувшую оправу очков, поднял на нее глаза, развел руками и только проговорил:

— Миледи…

За спиной леди де Марли появилась вдовствующая герцогиня. Дальше толпились прочие члены его семьи. Мэдди оттеснили в угол. Проходя мимо, ее оттолкнул кто-то из мужей сестер герцога. Он, правда, обернувшись, бросил короткое: «Прошу прощения», но, кажется, без большого чувства.

Жерво стоял неподвижно со связанными руками и невидяще глядел в пол.

Лорд-канцлер оглядел собравшихся, потом суховато и раздраженно сказал:

— Ну, что ж… Раз вы все здесь, позвольте сообщить вам мое решение по поданному ходатайству о признании его светлости Кристиана Ленгленда, герцога Жерво… душевнобольным.

Леди де Марли угрожающе стукнула концом своей клюки и диктаторским голосом начала:

— Линдхерст…

— Миледи! — решительно прервал ее лорд-канцлер. — Позвольте…

С этими словами он опустился в кресло перед камином и показал леди де Марли на кресло рядом. Посмотрев на клерка, Линдхерст потянул за чем-то руку.

Тот засуетился, поднял с пола бумаги и тут же протянул их лорду-канцлеру. Он разложил их в требуемом порядке и поднес сломанные очки к глазам.

— Я проверял герцога с целью выяснить, в состоянии ли он самостоятельно вести дела? И что же? Он не мог произнести вслух свое имя, не смог написать его. Герцог продемонстрировал свою неспособность сосчитать от одного до двадцати. Насколько я понял, он не узнал свою мать. Во всяком случае, не назвал ее. Ему было предложено зажечь свечу в подсвечнике. Он не смог. Когда герцога попросили определить сумму выложенных денег, он швырнул их в огонь. Все это… — Лорд-канцлер повысил голос, заметив, что леди де Марли собирается перебить его. — Все это является основанием для удовлетворения поступившего к нам ходатайства, миледи!

Леди де Марли подалась вперед, сурово посмотрела на лорда-канцлера и тут же откинулась обратно на спинку кресла.

— Ваша светлость, прошу не забывать, что перед вами герцог Жерво! — ее взгляд мог испепелить что угодно. — Герцог Жерво!

Наступила решающая минута. В конфликте сошлись два главных человека, две мощные воли… В комнате повисла напряженная тишина. Клерки и члены семьи герцога затаились, боясь шевельнуться. Все наблюдали за безмолвным поединком леди де Марли и лорда-канцлера. Что же касается самого Жерво, то он ничего не видел, так как не поднимал головы, продолжая обреченно взирать на пол.

Наконец Линдхерст откашлялся и стал шуршать бумагами.

— Итак, мы имеем ходатайство, поданное в интересах и от имени ее светлости вдовствующей герцогини Жерво, лордом Тилгейта, лордом Маннингом и мистером Персивалем. Совместно и от каждого в отдельности. Так. Так, так, так… По вопросу о признании душевнобольным… Да, душевнобольным. Позвольте-ка… — Он оглянулся на одного из своих советников. — Мистер Темпл, в документах какая-то ошибка?.. Я полагал, требовалось установить обычное расстройство психики, что я и сделал в результате проверки герцога. — Он окинул слушающую его аудиторию бесстрастным взглядом. — Для меня совершенно ясно, что в данном случае мы имеем дело с расстройством рассудка, видимо, временным и неглубоким, но никак не с душевной болезнью. Особенно в той форме, которая указана в ходатайстве, — идиотизм. Признаков идиотизма проверкой не замечено. Разумеется, вы можете внести изменения в ходатайство и заново подать его на рассмотрение. Тогда мы вернемся к этому вопросу.