— Я же предложил жениться на ней. Ни один мужчина не мог бы сделать для нее больше. А остаться с ней там и еще больше опозорить ее имя — разве я мог?

— Ты мог обратиться прямо ко мне! Но у тебя, как у большого ребенка, ни капли здравого смысла. Стой здесь и не сходи с места, — строго велел я. Эли, который замешкался в дверях, чтобы поговорить с мистером Томасом, поравнялся со мной, и я положил руку ему на плечо, знаком привлекая к себе внимание. Из-за его громадной фигуры выглянуло улыбающееся лицо Линды, приветствовавшей меня, но в это утро даже ее улыбка не вызвала у меня радости.

— Эли, — начал я. — Ты слышал о Магитабель Пикл? Я имею в виду, где она? Ты знаешь, что отец выгнал ее из дому?

— Да, — ответил Эли. — И правильно сделал. Я бы тоже не потерпел блудницу под своей крышей.

— Но она не блудница. Интересно, доводилось ли тебе когда-нибудь встречать блудницу. Если да, то ты должен был бы знать, что с ними подобных вещей не случается. Она просто несчастная девушка, влюбившаяся в человека, которого не одобрили ее родители. Она не может оставаться одна в таком жутком месте.

— Ей не место в Зионе вообще, — категорично отрезал Эли. — Я полностью согласен с Пиклом. Ее нужно гнать, как Агарь.

— Бог ведь помог Агарь, — парировал я. — И эта девушка должна получить поддержку. Я поговорю с Пиклом, я созову собрание.

— Опростоволосишься, парень, — произнес Эли тоном дружеского предупреждения. — Это христианское общество, а она совершила смертный грех.

— Она совершила его не одна, — начал было я, но Эли упрямо выставил челюсть.

— Пойдем, жена, эти речи не для твоих ушей.

Я видел, что Линда что-то прошептала мне одними губами, мы обменялись взглядами. Я не понял ее, думая, что она просит меня уступить. Но она повернулась и, сложив ладони, произнесла четким срывающимся голосом:

— Я думаю, что Филипп прав, Эли. Никого нельзя оставлять на мельнице одного.

— Пошли домой, ты сама не знаешь, что говоришь, — ответил ее муж, и с силой, которую он на моих глазах никогда не применял к ней, схватил ее за руку и потащил прочь.

С того дня, как Файнеас Пикл обосновался у Прохода, на собрания он приезжал в повозке, на которой помещалось четверо человек спиной к спине. Впереди сидел он с Кезией, сзади обычно сидели Магитабель и Мэри. В это утро Мэри одна взбиралась на повозку, а Кезия укутывала свои костлявые колени пледом, когда я прибыл к ним во двор.

— Пикл, — начал я. — Хочу сказать вам кое-что.

— Ну, — отозвался тот, с видом, явно свидетельствующим о том, что он прекрасно знал, о чем пойдет речь.

Мне было крайне неприятно, что, стоя внизу под его повозкой, я вынужден глядеть на него снизу вверх.

— Это по поводу Магитабель… как вы, наверное, понимаете. Полагаю, что вы очень расстроились и разозлились, но поверьте, все это не так страшно. Она потеряла любимого человека, она ждет ребенка. Дайте же ей хотя бы тепло родительского дома и поддержку близких людей.

Конечно, глупо было с моей стороны начать просить в присутствии Кезии. Файнеас, который никогда не отличался властностью, полностью находился у нее под каблуком. И теперь он не проронил ни слова, только весь сник и начал вертеть в руках поводья, предоставив Кезии возможность отвечать.

— Ясно как день, почему вы, мистер Оленшоу, так хлопочете за нее. Ее кавалер был ваш человек, а каков слуга — таков хозяин. Но истинные христиане непримиримы к прелюбодеянию, даже если оно прикрыто красивыми словами. Трогай, Файнеас.

— Нет, постойте, — настаивал я.

Прихрамывая, я подошел к голове упряжки, так что, трогаясь, он неизменно должен был наехать на меня. Не обращая внимания на Кезию, я не спускал глаз с бледного лица Файнеаса, с которого не сходило выражение загнанности и растерянности, и я решился пустить в ход свой последний аргумент.

— Мачехи — это дело известное, — сказал я. — Не слушайте ее. Подумайте о родной матери бедной девочки. Что сказала бы она? Даже если девушка оступилась, ведь отправив ее одну в столь страшное место, вы ничуть не исправили ситуацию. Ральф Свистун говорит, что женится на ней, и думаю, что это не такой уж плохой выход. Помню, что даже в Библии есть что-то по этому поводу. Поезжайте туда сейчас же, заберите ее домой, накройте обед и обсудите все это. Сделайте это, Пикл!

По выступающим напряженным скулам разлился бледно-розовый глянцевый румянец. Он так сжал поводья, что побелели костяшки пальцев. — Вы неплохой, мистер Оленшоу, но в этом случае всякая мольба — это дьявольское оружие. Вы ведь знаете Библию, так что лучше перечитайте то, что там сказано по поводу блудниц и обольстителей, и помните: те, кто проявляют терпимость к этому греху, становятся такими же грешниками, даже хуже. Что касается матери этой девицы, то она была порядочной женщиной, не в пример дочери своей. И я благодарю Бога за то, что она не дожила до этого дня. Она сказала бы то же, что и я: что посеешь — то пожнешь. Пошла, Брауни.

Я отпустил гриву лошади и отступил назад. Ральф покорно стоял там, где я оставил его.

— Возьми мою кобылу, — приказал я. — Отправляйся на мельницу и без девушки не возвращайся. К твоему приезду мы накроем стол к обеду.

Джудит поставила на стол еще один прибор, я наполнил вазу яблоками и изюмом, который Ральф привез из Салема. Но все мои надежды утешить убитую горем Магитабель рассеялись, как только я увидел ее. Она всегда казалась мне существом бледным и бесцветным, но в тот момент ее можно было сравнить с вымокшей кухонной тряпкой. Веки ее были совершенно прозрачные и вместе с тем распухшие настолько, что она едва видела сквозь узкие щелочки, лицо приобрело землистый оттенок.

Однако внешность ничем не выдавала ее положения, и я никак не мог объяснить себе, почему она решила открыть свою тайну так поспешно. Что, это просто паника? Или женщины всегда суетятся по такому поводу? Она села на стул, который я ей заботливо подставил, приняла тарелку, полную еды, которую поковыряла ножом и сразу же отставила в сторону, и в ответ на мой вопрос, не хочет ли она чего-либо другого, произнесла:

— О нет, спасибо, — и погрузилась в скорбное молчание.

Все общество за столом было охвачено страшным напряжением, и любое замечание, произнесенное, чтобы разрядить обстановку и восстановить непринужденную беседу, звучало как-то неестественно и натянуто, что усугубляло ситуацию. Бедняга Майк с выражением глубокого сочувствия на смешном обезьяньем лице долил в ее стакан воды, которую она тут же жадно выпила, и при виде слез, снова заструившихся по бледным щекам, утешительно произнес: «Ну-ну!». Но его слова не возымели эффекта, и через несколько минут мы отложили в сторону ножи и вилки и сидели, беспомощно глядя друг на друга. Наконец, я взглядом приказал Джудит встать и проводить девушку в комнату, которую они должны были отныне делить.

Энди, вечно голодный и жадный до еды, сразу потянулся к блюду с овощами и наполнил до краев свою тарелку. Мы снова взялись за приборы, ощутив невольное облегчение.

— Бедняжка, — сказал Майк, — женщинам всегда достается, это уж точно. Был бы твой юный братишка здесь, я отправился бы к старику самолично.

— Саймон не виноват, — ответил Ральф, смущенно поеживаясь на стуле. — Он ее и вправду любил, хотя Бог только знает за что. Но любил ведь, и вечно околачивался возле Прохода с букетиком цветов. Отдал ей самую лучшую шкуру, которую добыл. И он ни за что не уехал бы, если бы Пиклы не отвадили бы его так, будь они неладны все. Никогда не видел, чтобы Саймон плакал, но однажды ночью он завыл как дите малое. Квакеры все такие путевые и богонравные, но по мне так лучше безбожники.

— Безбожники тоже могут многое, — ответил я, вспоминая своего отца. — Эти люди приписывают Господу Богу свои мысли и представления и порочат его.

— И вас опорочат, хозяин, — сказал Энди. — Вы старейшина, не забывайте. И они не проглотят, что один старейшина приютил ту, которую прогнал другой. Мизззтер Томаззз скоро будииит ззздесь. И он объяззнит вам, что, кто призззрел грежжжника, тот грежжжник и езззть.

Передразнивая протяжный эссекский акцент мистера Томаса, Энди хотел развеселить нас, но никто не улыбнулся.

— Я построил этот дом большим и просторным, и мне решать, кто будет жить под этой крышей, а не мистеру Томасу, — отрезал я. — Его долгом было бы заставить Пикла принять девушку домой.

— О Боже упаси, — с чувством воскликнул Майк. — Не забывайте о Кезии. Ни один раб не позавидует участи девушки, если она вернется в дом после всего этого.

— Здесь ты прав. Думаю, что лучше всего ей выйти замуж за Ральфа если ее устроит такой выход.

— Или за меня, — вставил Майк с шутливым подмигиванием. — Мне бы очень подошло, если бы крепкий мальчонка был мне подмогой на старости лет. Ставлю десять против одного, что будет мальчик, дети любви почти всегда мальчишки.

— Я бы не обижал ее, — заверил Ральф очень просто, не обращая внимания на это замечание.

Предсказание Энди не замедлило сбыться. Вечером того же дня Пикл и мистер Томас прибыли ко мне, правда без Кезии, чему я был несказанно рад. Я принял их подчеркнуто любезно, стараясь создать дружелюбную атмосферу. Энди взял лошадей, а я провел гостей в зал, где предложил угощения, от которых они отказались.

Было видно, что они чего-то выжидают. Пикл, конечно же, начал первым: — Мы слышали, девица у вас, мистер Оленшоу.

Когда я кивнул в ответ, он вздохнул и замолчал. Через несколько мгновений Джудит привела Эли, и я понял, что затевалось серьезное дело.

— Ну, — начал я, облегчая задачу. — Вы пришли по поводу Магитабель, я полагаю. Надеюсь, чтобы забрать ее домой.

— Честно говоря, нет, — ответил мистер Томас, бросив многозначительный взгляд, полный хитрости и коварства. — Старейшина, который знает вас с самой юности, отец провинившейся девушки, наставник ваш, все мы пришли к вам с предупреждением, что вы совершаете величайшую ошибку. Страшную оплошность. Вы сами молоды и холосты. Тут может пострадать ваша репутация. Может, хоть это вас остановит, если справедливость сама по себе ничего для вас не значит.