Даже если бы я ненавидел Эли еще больше, эти простые слова все равно проникли бы в мою душу. Мысли о незавершенной пахоте, об огромных коричневых бороздах, проложенных на этой девственной земле, придавали Эли уверенности в своей правоте. Нужно было быть слепым и глухим, чтобы не понимать этого.

Изложив суть дела, брат и сестра вышли в большую комнату, оставив нас для обсуждения и вынесения решения.

— Собственность, — сказал Оливер Ломакс, считавший себя другом Эли, но ярый сторонник прав собственности, — не может считаться надежно защищенной, если то, что одолжено, нельзя востребовать с какой-либо надеждой на возврат. Нет никакого документа, оговаривающего срок возмещения. И если Кезия хочет получить свое имущество, то должна иметь такую возможность. Оно ведь может пригодиться Пиклу.

— Но не существует и документа, подтверждающего факта одалживания. И я сомневаюсь, что какой-либо суд принял бы на рассмотрение заявление Кезии, — возразил я.

— Это вам не суд присяжных, а совет справедливости, — тихо, но настойчиво заметил Крейн. — Эли признал сам, что одалживал деньги и вещи. — Да, признал, — снова вступил я. — Но попытайтесь ответить на вопрос, может ли человек одалживать при условии, что его вынудят вернуть все сразу в любой момент, не считаясь с обстоятельствами. Эли не глуп. Подумайте: когда Пикл покидал Салем, он запасся всем необходимым, не рассчитывая при это на имущество Кезии. Он взял все, что счел достаточным для ведения хозяйства. Эли самый лучший земледелец среди нас. И будет печально, если он лишится всего только потому, что злобная сварливая женщина не может простить ему, что он не построил ей отдельного места в своем доме. Он не выгонял ее. Она ушла сама, нарушив свое слово, и теперь требует одобрения бесчестного поступка.

— Мы должны быть очень осторожными, — заявил мистер Томас, складывая ладошки перед собой и любуясь ими с выражением, которое он считал соответствующим ситуации и собственному ответственному положению. — Мы удалены от источников закона и правопорядка, но если позволим Эли оставить себе одолженное имущество, требуемое к возврату хозяйкой, никто не даст никому больше взаймы, потому что станет ясно: в Зионе нет закона, и одолжить здесь — значит забрать. Эли должен отдать все законной владелице. Ну так я и думал. Ты же считал себя другом Эли. Но ты всегда прятался за чужие спины. Вот и сейчас, когда ты видишь, что у Эли нет ничего за душой, а Кезия богата, опять держишь нос по ветру!

— По крайней мере, — вступился за Эли Майк, — она могла бы подождать, пока Эли не соберет урожай…

Но Оливер Ломакс бросил на Майка красноречивый взгляд, всем своим видом демонстрируя, что не собирается считаться с мнением нового члена совета и прервал его рассуждения словами:

— Спор ни к чему не приведет. Давайте проголосуем, мистер Оленшоу.

Я уже тогда понял, что Оливер Ломакс не побрезгует приложить руку к обдиранию и низвержению Эли. При всех своих недостатках Эли во многом превосходил Оливера, о чем последний не мог не догадываться.

Тремя голосами против двух совет решил, что Кезия должна получить назад свою собственность. Я вызвал Эли и Кезию, каждый из них выглядел достаточно уверенно. Я видел, что вся тяжесть вынесения приговора легла на мои плечи, и отошел в сторону.

— Вы сами объявите свое решение, — сказал я, глядя на мистера Томаса. — Или вы, — перевел я глаза на Оливера Ломакса. — Я полностью отрицаю свою причастность к этому делу, но скажу следующее: если Кезия Мейкерс настолько глуха ко всем доводам разума, что продолжает настаивать на своем требовании, если узы родства не перевешивают для этой женщины ценность ее имущества, я надеюсь, что Эли окажет мне честь и примет от меня лично некоторые вещи, которые мне не пригодятся, из наследства, полученного от мистера Горе. И все же я твердо придерживаюсь мнения, что вынесенное решение крайне несправедливо. Эли стоял неподвижно, внимательно вслушиваясь в слова приговора: он должен вернуть все, что позаимствовал у Кезии или купил на ее деньги. И завтрашний день был объявлен днем осуществления расчетов. По тому, как подергивалась его золотистая борода, я понял, что он нервно кусает губы.

И вот стоял передо мной могучий великан, умелый землепашец, с роскошной бородой, отливающей золотом при свете свечей. Ничего у него не было, кроме нескольких акров нераспаханной земли, которую он не мог теперь возделывать без моей помощи, и жены, которую я безумно желал. Когда закончилось заседание и он обратился ко мне со словами благодарности, мне захотелось крикнуть прямо ему в лицо: «Думаешь, мне есть дело до тебя, я все это делаю ради Линды». Но даже произнося в уме эти слова, я отдавал себе отчет в том, что это неправда. Эли был набожен, прямолинеен и справедлив. Он раздражал меня на каждом шагу, он женился на женщине, которую я любил, он обращался с ней, как с рабыней. Но в нем было то, что отчаявшаяся душа моя не могла не замечать, чем нельзя было не восхищаться. Он был цельным, прямым и честным человеком, и то, что он в этот момент находился в моей власти, так возвышало меня в собственных глазах, что я невольно ощутил какое-то внезапное расположение к своему недавнему противнику.

Утром я внимательно пересмотрел все свои запасы. Некоторые вещи отобрать было довольно просто. Например, мои лошади нравились мне гораздо больше тех, что выбрал Натаниэль, не знаю даже почему: они были такими же покладистые и здоровые, но я предпочитал своих собственных. Мне нравились мои овцы, принадлежавшие к привычной мне породе — саффолкские овечки, напоминавшие детство. Натаниэль же привез с собой породу, чаще встречающуюся на юге Англии. Я выбрал корову, которая должна была доиться именно тогда, когда Линде придет пора родить. Что касается инструментов и семян, то тут выбор был весьма ограничен. Я загрузил телегу, и мы с Майком и Энди, привязав сзади животных, отправились к домику, где жила Линда.

Она вышла навстречу. В глазах ее застыло какое-то неясное выражение. Я не мог справиться с охватившим меня острым чувством жалости и беспомощности при виде расплывшихся очертаний ее когда-то стройной фигуры, стараясь восстановить картину той былой красоты, которая захватила мое воображение в далеком английском Хантер Вуде.

— Произошло нечто ужасное! Исчезли обе лошади, — сообщила Линда.

— Исчезли? — переспросил я. — Наверное, это Кезия не могла потерпеть до утра, пришла сразу после собрания и наложила на них свою костлявую лапу.

— Утром мы застали дверь конюшни открытой. Следы животных вели в лес. Эли отправился туда в надежде найти их. Он ничего не сказал, но я знаю, что он очень огорчен. Наверное, Кезия не преминет обвинить его в том, что он специально спрятал их.

— Даже если бы он действительно так поступил, трудно его обвинять. И вот что я думаю. Лошади испугались, что эта карга станет их хозяйкой, вот и решили сбежать.

Линда рассмеялась.

— Марта вот тоже хочет сбежать, — ответила она, как-то по-детски пожав плечами, что совсем не сочеталось с тяжелой зрелостью ее фигуры. — Она сама мне сказала об этом. Девушка говорит, что у нее мурашки по спине бегают от звуков, которые Тим Денди издает за едой, но ничто не может быть хуже, чем эта сварливая баба, сующая свой нос во все горшки и кастрюли. И все это Кезия наврала про мою посуду. Я не хуже чем они умею вести хозяйство.

— В том-то и дело, — успокоил я Линду.

Она смотрела на телегу, стоявшую за моей спиной.

— И это все ты даришь нам? Ты так добр, Филипп. Не знаю, что бы мы делали без тебя. Иногда я думаю… Ну зайди же в дом.

Я зашел в пустую квадратную комнату. И только по большой миске Линды было видно, кто здесь хозяйка. Это была обычная коричневая посудина для печенья. Она стояла в углу, наполненная красными ягодами, рдевшими на фоне деревянной стены.

— Красиво, не так ли? Я вчера собрала их. — Линда посмотрела в направлении моего взгляда. — Я хотела сегодня посадить свои кусты, но земля такая твердая, а я… ну понимаешь…

Мне было бы проще всего поручить эту работу Майку или Энди, но я с готовностью предложил:

— Я сам это сделаю. Мне действительно хотелось бы посадить их. У меня к этим растениям появилось нечто вроде отеческого чувства.

— Но ты ведь не можешь копать, Филипп, — поспешно возразила Линда.

— Откуда тебе знать, что я могу, чего не могу. Где лопата?

И действительно копать оказалось для меня делом практически невозможным. Больной ногой я не мог воткнуть в землю лопату, равно как и не удавалось устоять на своей железной подкове, нажимая на нее другой ногой. Но при помощи ножа, рук и наконечника лопаты мне удалось вырыть углубление, достаточное, чтобы посадить куст розы. Линда подошла и остановилась чуть позади меня, подсказывая, где лучше располагать кусты. Я копошился в земле, разравнивая поверхность ладонями рук. Мы воображали, что хороним Кезию, и смеялись над этими своими фантазиям. Я же мечтал о том, как зацветут кусты, доставляя радость и наслаждение женщине, которую я люблю всей душой. И в этом цветении, в этом счастье будет частичка меня самого. В этот момент у дома появился Эли — весь взмокший, задыхающийся от быстрой ходьбы. Я вскочил и отряхнул землю с колен.

— Ну что, нашел? — спросил я, хотя заранее знал ответ.

Эли отрицательно покачал головой и поникшим голосом начал рассказывать:

— Я шел по следу до самого леса, но там столько опавшей листвы. Я обошел весь лес. Я свистел и кричал. Хорошие были животные. Особенно Мэгги. Всегда откликались на свист. Не думаешь ли ты, что это проделки Кезии? Увела их в лес, запутала следы, потом вывела с другого конца просто, чтобы поволновать меня.

— С нее станется. Но скоро все выяснится. Помоги-ка мне разгрузить воз и пойдем поищем Кезию.

Кезии не было в бараке, но каждая встреченная нами женщина считала своим долгом сообщить, что Кезия большую часть времени проводит у Прохода. И мы направились туда по дороге, приведшей нас в Зион. Файнеас и сыновья хлопотали возле постройки, которая была уже наполовину завершена. Они стояли позади дома, где предполагалось расположить двор и загон для скота. Магитабель Пикл стирала, а Кезия бранила ее за то, что белье недостаточно белое. Эли спросил Кезию, что ей известно о лошадях.