— Проведите его сюда, — приказал Натаниэль.

Через минуту на пороге появился высокий смуглый мужчина, с непокрытой головой, которому пришлось пригнуться, чтобы не удариться о притолоку. Глаза его сразу заблестели при виде Натаниэля. Он прикоснулся к своим курчавым волосам в знак приветствия, скорее шутливого, чем почтительного. На нем был кожаный жилет, надетый поверх истрепанной рубахи с рукавами до локтей, пара потертых штанов и тяжелые самодельные башмаки. Тем не менее, впервые в жизни я видел такого обаятельного человека.

— Добрый вечер, джентльмены, — произнес он голосом не менее странным, чем его одеяние. — Вы и есть мистер Горе, как я понимаю, и он взглянул на Натаниэля.

— Он самый. Чем могу служить?

— Да самой малостью, сэр.

— Давайте-ка послушаем, что там у вас, — сказал Натаниэль, усаживаясь поближе к камину. Он казался ребенком рядом с этим великаном, и я думаю, почувствовал это, потому что резко бросил гостю:

— Садитесь, друг мой, вы слишком высоки для этой комнатенки.

Мужчина рассмеялся.

— Для любой комнатенки, сэр, но я стараюсь в них не задерживаться.

Он присел, зажав загорелые руки между колен.

— Вы набираете людей на «Летящую к Западу», чтобы плыть в Америку, мне правильно сказали, сэр?

— Ну, и что?

— Я просто хочу спросить, не найдется ли у вас места для трех крошек вроде меня — и его лицо осветила улыбка.

— Просьба в буквальном смысле высокого порядка, — улыбнулся в ответ Натаниэль. — Для начала: что побуждает вас отправиться в это путешествие с нами?

— Наверное, ноги чешутся. Мы не рождены, чтобы долго оставаться на одном месте. Еще до того, как я вижу дорогу, мне уже интересно знать, где ее конец, я еще не видел корабля, но мне уже хочется поплыть на нем. Я очень умел и трудолюбив, мистер Горе, умею делать почти все. Могу вести корабль — я уже ходил в Гвинею и Калькутту, немного работаю по металлу и дереву. Я не буду камнем на вашей шее и то же самое могу сказать об остальных.

— Кто остальные?

— Мои брат и сестра, сэр.

— И каково же ваше ремесло, кроме того, что вы просто умеете делать? — То, что умеем и есть наше ремесло. Мы цыгане.

Натаниэль повернулся ко мне.

— Ну, что скажешь, Филипп? У нас есть мясник и пекарь, свечной мастер, не говоря уже о кузнеце-любителе (это была добродушная шутка в мой адрес), у нас есть торговец кожей и несколько земледельцев, есть даже обездоленный священник. Но нет ни одного цыгана. И ты полагаешь, что нашу группу можно считать полной без цыган, Филипп?

Я сразу попал в плен обаяния нашего посетителя. Мысленно перебирая в памяти всех членов нашего общества, я с удовольствием отметил, насколько отличался этот человек от Эли и ему подобных. Мне вспомнился обездоленный священник — Мэтью Томсон, прибывший накануне, и я с огромным облегчением переключил свои мысли на большого улыбчивого человека, который в отличие от того, так просто изложил свою просьбу — без всяких оговорок и хождений вокруг да около.

— Если есть места, а вам, Натаниэль это знать лучше, чем мне, я бы сказал, что чем больше людей мы возьмем, тем лучше, — ответил я. — Где ваши брат и сестра?

— Там, на улице.

— Приведите их.

Как только наш гость, пригнувшись под притолокой вышел, Натаниэль бросился к столу, схватил корку хлеба и запихнул ее в рот.

— Ну, — жуя, произнес он. — Что ты думаешь по этому поводу?

— Мне он понравился, — признался я откровенно. — Он выглядит сильным и здоровым, и он… жизнерадостен.

— А жизнерадостность — это то, чего так не хватает нашему обществу. Но скажу тебе одно наверняка, Эли это не понравится.

— Это не его затея, — парировал я.

— Конечно, — он разгладил бороду и посмотрел на меня своими лучистыми глазами, едва заметно подмигивая. — Но есть вещь, которую Эли не сможет понять. Он видит себя Моисеем, ведущим людей на землю обетованную. Для него я просто невежественный Арон, полезный, но не слишком значительный.

— А Кезия, как я полагаю, это Мириам?

И не успел смолкнуть смех Натаниэля, как на лестнице послышались шаги. Через мгновение цыган с братом и сестрой были уже в комнате, которая сразу же показалась тесной. Брат был немного ниже нашего первого гостя, но тоже высокого роста, а девушка отличалась ослепительной красотой.

— Моя сестра Джудит и брат Саймон. А меня зовут Ральф.

— А фамилия как?

Наступила тишина, все трое переглянулись, склонив друг к другу свои курчавые головы. Наконец Ральф проговорил:

— Нас называют свистуны. И если уж так нужно иметь фамилию, то пусть остается эта.

— Прекрасно, — согласился Натаниэль. — Теперь садитесь все.

Сам он расположился возле стола на высоком стуле. Братья присели по обе стороны очага, а девушка опустилась на пол. Свет камина розовыми бликами падал на ее лицо, оставляя в тени ямочки под высокими скулами и глубоко посаженные глаза.

— Послушайте, — начал Натаниэль. — Я действительно возглавляю эту экспедицию. Я исследовал страну, в которую мы направляемся, и земля выдана в мою собственность. Но я не могу принять вас, не посоветовавшись со своими людьми. Кроме того, я бы хотел вам кое-что объяснить. Мы отправляемся в путь не в поисках приключений или богатств. Мы ищем покой и справедливость, свободу приложения нашего труда на собственное благо соответственно нашим идеалам. Те, кто отправляются в путь вместе с нами, должны быть трудолюбивыми, благонравными, законопослушными, богоугодными. Лень и пьянство, всякого рода распутство будут нарушением наших норм. Я ничего не знаю о вас, но само слово «цыган» ассоциируется в моем сознании с рядом вещей, неприемлемых для моих людей и для меня. Если я буду ходатайствовать за вас, то надеюсь, вы не дадите в дальнейшем повода горько сожалеть об этом.

— Вы никогда не пожалеете об этом, мистер, — заверила девушка.

— Отлично. Если поразмыслив над услышанным, вы не измените своего решения, приходите сюда завтра в это же время.

Они гуськом вышли из комнаты, по очереди желая нам спокойной ночи. Натаниэль закрыл за ними дверь и повернулся ко мне.

— Ничего не выйдет, Филипп. Как только я начал излагать им наши планы, то сразу понял, что они нам не подходят. Они станут камнем преткновения каждый божий день, а девушка причинит немало хлопот. Она бросилась к огню, как собака, а не как человек. Она слишком развязна… Нет. Я скажу им завтра, что корабль перегружен.

Он вздохнул, и я понял, что, несмотря на все эти рассуждения, достаточно разумные сами по себе, он сердцем тоже склонялся к этому странному трио. Взяв один из многочисленных списков, он заточил перо и начал птичками отмечать, какие вещи нужно будет погрузить завтра. Некоторое время был слышен только скрип пера о бумагу, потом раздался тяжелый стук в дверь.

— Войдите! — прокричал Натаниэль, не отрываясь от своего занятия.

Дверь отворилась, и на пороге появился Эли Мейкерс.

— Добрый вечер, Эли, что-то случилось? — поинтересовался Натаниэль, вынув изо рта перо, которое он задумчиво грыз, и положив его на стол.

— Сами посудите, мистер Горе. Как по мне, то случилось.

— И что же, Эли? Садись и рассказывай.

— Здесь были трое цыган, которые околачиваются в порту последние два дня. Я прогонял их несколько раз. Минуту назад я встретил их на дороге и пошел за ними, так как они направлялись к нашему кораблю. Я слышал разговор, сэр, из которого мне стало ясно, что вы пообещали взять их с собой. Это правда?

— Частично, — ответил Натаниэль, поднимаясь со стула и глядя на Эли через стол. — Я пообещал, что мы обсудим этот вопрос с нашими людьми, чье мнение меня интересует — с тобой, мистером Оливером Ломаксом и Филиппом. Но коль скоро ты уже здесь, я бы хотел выслушать твои соображения.

— С удовольствием, — сказал Эли, медленно выговаривая каждое слово сквозь зубы. — Я свернул с пути, чтобы проследить за ними, потому что не доверяю им и опасаюсь за сохранность груза. Вот мое мнение о них. А вы еще раздумываете, я удивлен, мистер Горе, удивлен и разочарован.

— А теперь, послушай меня, Эли, — Натаниэль обогнул стол и на мгновение коснулся рукой плеча Мейкерса. — Тут есть над чем поразмыслить. Во-первых, их интерес к кораблю — совершенно естественно, что им хотелось поглядеть на него, если уж они решили пуститься на нем в плавание. Во-вторых, в местах, куда мы держим путь, будет немало опасностей и невзгод. Оба мужчины крепкие и работоспособные, что немаловажно, когда речь идет о таком путешествии как наше. И вот еще что нужно принять во внимание. В Новой Англии очень мало женщин, и хотя в Салеме и соседних районах мы можем набрать людей, среди них будет тоже очень мало женщин. Эта цыганка, как и ее братья, сильная и здоровая. У нас на борту пять холостых мужчин — себя я не считаю, — которые захотят жениться, Эли, если мы не хотим, чтобы наша маленькая колония исчезла после нашей смерти Если бы мне удалось взять с собой пять таких, как эта девица, я бы сделал это, друг мой, даже если бы мне самому пришлось спать на палубе всю дорогу.

— Бог, — торжественно заявил Эли, — всегда предоставлял подходящую пару избранникам своим. Эта оборванка совсем не из таких, и вы совершите неслыханную ошибку, взяв ее или кого-либо из них на борт.

— Хорошо. Так я понимаю, что ты против этого, Эли?

— Более того, мистер Горе, если вы пустите этих бесчестных, безбожных, ленивых и никчемных цыган на корабль, я больше никогда не буду доверять вашему мнению.

— Погоди-ка, — и тут я увидел, что маленький человечек ощетинился и, казалось, вырос, как собака, у которой шерсть встала дыбом. Передо мной был настоящий автор «Ежегодника». — Мои суждения, Эли, какими бы ошибочными они тебе не казались, сделали возможной эту экспедицию. Все приготовления были проделаны мной, и земля выписана на мое имя. Я знаю страну, знаю ее условия и оставляю на твое собственное усмотрение вопрос, сможешь ли ты лучше обойтись без меня, чем я без тебя. Иди на корабль, друг мой, и возьми там все, что, по твоему мнению, тебе принадлежит, и помашешь мне рукой с пристани, когда в среду мой корабль с этими оборванцами отправится в море. Цыгане едут с нами. И это мое последнее слово. Я видел, как у Эли отвисла челюсть. Он издал захлебывающийся звук. Затем, прикрыв ладонью рот, сглотнул и заговорил. В его неторопливой деревенской речи послышались нотки обреченности.