– Мне будет куда прохладнее, если ты будешь держаться подальше от дорог, чтобы я могла ехать в этом, – попросила она.

Он обошел лошадь, чтобы понять, о чем она толкует:

– Черта с два ты в этом поедешь. Конечно, в ней прохладнее, но кровь любого мужчины вскипит при виде тебя, а у меня нет настроения стрелять сегодня еще раз.

Макс покраснела. Он не выглядел рассерженным и говорил спокойно, но глаза страстно блеснули, когда он смотрел на ее груди, обтянутые сорочкой. Это он о себе? Неужели это его кровь кипит? Ее кровь, во всяком случае, уже бурлила…

Все произошло так быстро – Диган рывком притянул ее к себе; ноги Макс оторвались от земли, руки обвили его шею, ее губы Диган накрыл своими. Она никогда не испытывала такого безумного порыва. Поцелуи Билли Джонсона были сладостными и милыми, но очень робкими, потому что она заставляла его так нервничать. Но это была безумная страсть. Чистая. Это Диган, мужчина, который, возможно, даже не знает, что такое робость. И это куда сильнее ее взволновало, чем она была способна представить. Жара, дурное настроение… что бы ни заставило его поцеловать ее, она не хотела, чтобы это заканчивалось. Поцелуй был прекрасен, и она вознеслась на седьмое небо. Он целовал ее еще крепче, проникая языком сквозь ее губы с чувственной настойчивостью, от которой внутри что-то расцветало, что-то настолько прекрасное, что она издала сладостный стон. И это было ошибкой: услышав это, Диган крепко сжал ее талию и поставил на землю, отстранив от себя.

Их взгляды пересеклись.

– Вот что может случиться в жаркий день. – Все, что он сказал, прежде чем отошел.

Макс оцепенела. Почему он больше не целует ее? Проклятый кодекс чести джентльмена? Потому что она по-прежнему его узница? Если так, ему вообще не следовало целовать ее.

Разочарование было сильнее стыда. И ведь она даже не победила в споре насчет своей одежды!

И именно разочарование заставило ее крикнуть ему в спину:

– Должно быть, это самый жаркий день из тех, что когда-либо случался в этой местности.

– Должно быть, потому что нет ветра.

– Мне все равно почему. Нам стоит задержаться здесь, где есть тень и вода и можно оставаться в прохладе, пока не зайдет солнце.

– Нет, – отрезал он. Вытащил из саквояжа свою рубашку и бросил ей: – Надень.

Она швырнула рубашку ему в лицо.

– Предпочитаю надеть свою, мокрую. Поможет мне охладиться… Нужно примерно десять чертовых минут, и она начнет дымиться.

Она чуть не добавила «тоже», но он, возможно, догадался, потому что спросил:

– Почему ты злишься?

О боже! Она сама не знала. Вряд ли потому, что он резко прервал поцелуй, которого вообще не должно было случиться. Вполне возможно, это жара и его упрямство. Почему он так непреклонен в своих решениях? Она всего лишь говорила о небольшой задержке в их планах.

Но Макс знала почему. Чем скорее он отдаст дружеский долг маршалу Хейзу, тем скорее избавится от нее.

Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, прежде чем произнести:

– Не сержусь. И тебе ни к чему извиняться за то, что сейчас произошло.

Его губы чуть скривились.

– Я не собирался извиняться, – бросил он, подходя ближе и протягивая рубашку. Видя, что она по-прежнему не шевелится, он предупредил:

– В этой ночной рубашонке ты попросту обгоришь. Или добиваешься, чтобы я снова натер тебя каким-нибудь средством от ожогов?

– Нет… Я… Ну, это очень… Не важно, – пробормотала она, уверенная, что теперь он подшучивает над ней.

– Тогда надевай, или я помогу тебе ее надеть, – процедил он и тихо добавил: – Впрочем, я не против того, чтобы помочь.

Она поскорее схватила рубашку, пока он не подкрепил слова делом. Но стоило ей продеть руки в рукава, он все равно потянулся к пуговицам. Она не останавливала его. Он все больше сбивал ее с толку. И неожиданно Макс смутилась от такой близости к нему. Может, он снова собирается ее поцеловать? А может, всего лишь переживает, что она обгорит?

Ее тянет к нему. И притяжение становится слишком сильным. Ей следовало бы думать о побеге. Не о его поцелуях! И все же она на что-то надеялась, когда позволила ему застегнуть ее рубашку. В душе все цвело при мысли о том, что он снова захочет ее поцеловать. И ей нравилась его близость. Нравилось, когда он ухаживает за ней. Это невозможно отрицать, хотя его забота о ней тоже озадачивала Макс.

Потребовалось в три раза больше времени, чем необходимо, чтобы застегнуть рубашку, но она не отводила его рук. Не помогала ему. Смотрел ли он на ее груди, или только на пуговицы, которые так медленно вдевал в петли?

У нее перехватило дыхание, когда костяшки его пальцев провели по ее коже. Соскользнула рука? Но это было так чудесно!

Потом он долго смотрел ей в глаза. Зачем? Чтобы понять ее реакцию? Она действительно краснела, и ничего не могла с собой поделать.

Он оставил две пуговицы у шеи расстегнутыми, но поднял воротник. Пальцы снова коснулись кожи.

– Это чтобы шея не обгорела, – пояснил он и отошел, оставив ее удивляться странному покалыванию в спине.

И тут он пошел к озеру, сбрасывая на ходу одежду. Оставил только пистолет, держа его над водой, и наслаждался прохладой. Завороженная Макс не могла оторвать от него взгляд, пока он не вышел из воды. И она вновь увидела его прекрасное тело, но тут же отвернулась, снова покраснев.

Глава 24

Вопреки обычаю, на этот раз, спешно обедая, оба молчали. Макс не пыталась заговорить, потому что была слишком погружена в собственные мысли, ругая себя за то, что попала под его обаяние. Она пыталась свалить все на расслабляющую прохладу озера. Здесь было так приятно, и она жалела, что нельзя остаться подольше.

Но все дело в Дигане. Это человек обворожил ее. Из-за него она испытала так много запретных чувств. Из-за него она ведет себя, как ребенок, становится робкой, и ее все время бросает в жар! Но ей нужно перестать думать о его красоте, о сладости его поцелуев. Он так добр, и даже отдал ей свою модную рубашку, чтобы она не обгорела!

И в этом еще одна беда. Пора перестать думать о том, как он добр, и почаще вспоминать, что он захватил ее и еще может передать властям. Как бы он ей ни нравился, ему нельзя было полностью доверять.

Когда они вернулись на дорогу, наконец подул ветерок. Но он был такой, словно кто-то открыл раскаленную духовку. Некоторое время жара и духота словно навалились на Макс, но потом стало легче. Похоже, ветер переменился, а вместе с ним и погода.

Когда чувство, будто с каждым вдохом ее втягивает в жерло вулкана, унялось, Макс заметила:

– Ты постоянно оглядываешься. Ты слышишь нечто, чего не слышу я?

– Нет.

– Но ты же позаботился о Риде. Или тебя еще кто-то разыскивает?

– Возможно, все стрелки страны.

Она подумала, что он пошутил в своей манере, хотя при этом не улыбался.

– Я имела в виду не тех, кто стремится выхватить пистолет быстрее тебя, чтобы потом хвастаться этим. Я говорю о настоящих врагах, которые жаждут тебя убить.

– Нельзя заниматься тем, чем занимаюсь я, и при этом не иметь врагов. Именно по этой причине я продолжаю идти вперед, никогда не возвращаясь назад.

– Но разве сейчас ты не идешь по своим следам?

– Откуда тебе знать?

– Говорю тебе, щеголь, все только о тебе и толкуют, – рассмеялась она. – Даже до меня дошли новости о том, что тебя видели в районе к востоку отсюда… прежде чем ты решил стать занозой в моей заднице. И ты знаешь о реках, которые встретятся на пути. Значит, переходил их хотя бы раз.

– У меня была работа в Нэшарте.

Она вытаращила глаза. Неужели он только сейчас рассказал что-то о себе, причем не во время еды?

– Мы там остановимся?

– Нет, поезд в Нэшарте не задержится. Может, на обратном пути.

На обратном пути? Куда? Он уже решил, что с ней делать? Обратно, чтобы бросить ее в тюрьму, или обратно, чтобы он мог поймать третьего бандита? Ведь он хочет скрутить Уилли Нолана в Дакоте, и тот станет номером вторым.

Подобные мысли несколько подпортили хорошее настроение, и она до вечера молчала, хотя и заметила несколько кроликов, опоссума и даже рога оленя, спящего в кустах. Любого из этих животных Макс бы не задумываясь убила и приготовила на ужин. Кроме того, она была абсолютно уверена, что сегодня они не доберутся до следующего города. Так что придется раскинуть лагерь.

Прежде чем стемнело, она предложила:

– Если ты вернешь мне ружье – заряженным, – я смогу раздобыть свежего мяса, пока не совсем стемнело.

Очевидно, он решил больше не отвечать ей. Возможно, в мешке у него еще осталась еда. Почему бы ему так и не сказать?

Через десять минут раздался выстрел. Диган так молниеносно выхватил ружье, что успокаивающая Ноубла Макс этого не заметила. Конь от испуга описал полный круг и замер как вкопанный.

Диган уже спешился и сошел с дороги, чтобы поднять подстреленного им кролика. Вернувшись, он привязал тушку к седлу, после чего молча вскочил на коня.

Макс рассмеялась:

– Но ты никогда не свежевал кролика.

– Это пари ты бы выиграла. Оставляю свежевание опытному охотнику.

Возможно, он, сам того не понимая, сделал ей комплимент, и она приняла сказанное как таковой. И снова широко улыбнулась. Хорошее настроение вернулось. Но Диган продолжал оглядываться слишком часто, и так и не объяснил, почему сегодня он так насторожен.

Наконец она снова спросила:

– Кого ты ожидаешь встретить?

– Кто-то стрелял в меня в Хелене. Будь это Рид, пуль было бы больше. Это скорее предупредительный выстрел.

– И ты думаешь, что сделавший это хотел выгнать тебя из города, чтобы убить без свидетелей?

– Это одно возможное объяснение.

– Или это просто случайная пуля.

– А это другое.

Но он, очевидно, предпочитал осторожность и готовился к худшему, стараясь свести к минимуму всякие сюрпризы. Но беспокоился ли Диган, будь он один, или это ее присутствие делает его таким бдительным?