– Клив, Клив! – хором закричали девочки, повернулись и побежали туда, где он спешивался среди своих воинов.

Уинн увидела, как он присел перед детишками, кивая и улыбаясь, затем ласково погладил каждую по головке. Малыши весело поскакали к Баррису и Генри, который совсем уже поправился и теперь разгружал осликов, а Уинн продолжала смотреть на Клива. Он выпрямился, затем, погладив и пощекотав своего коня, направился к ней.

Уинн не могла отвести от Клива глаз, как не могла сделать этого целый день, хотя и держалась от него подальше.

Прошлой ночью они были недолго вместе, но, когда странным туманным блеском забрезжил рассвет, Уинн поднялась с их разоренного ложа и умчалась в палатку.

«Господи, неужели это все-таки произошло?» – мучительно думала Уинн, лежа среди спящих детей. Если и раньше ее положение было не из лучших, то теперь, после всего случившегося, оно в десять раз ухудшится.

Но все же Уинн не полностью отдавалась переживаниям. Даже теперь, стоило ей закрыть глаза, как она сразу вспоминала его прикосновения и собственные ощущения. Хотелось бы ей изменить то, что произошло между ними прошлой ночью? Сидя верхом на кобыле и ежесекундно ощущая боль, она смотрела в его потемневшие глаза и знала, что ничего не стала бы менять.

– Поездка верхом была не из приятных, – сказал Клив, кладя руку ей на колено.

Уинн попыталась пожать плечами, но даже это причиняло боль. Поэтому она просто состроила гримасу.

– Помоги мне спуститься.

Через секунду он крепко обхватил ее за талию, приподнял вверх и поставил перед собой. Колени ее подогнулись, и она в отчаянии ухватилась за него, но он не позволил ей упасть и притянул к себе.

– Нам следовало бы остаться еще на одну ночь у вала Оффы. Я предупреждал тебя, что поездка верхом может оказаться для тебя… э-э… трудноватой.

Уинн встретилась с его веселым взглядом.

– Ты о многом меня предупреждал, – сухо заметила она. – Но я сама буду принимать решения. И идти собственным путем.

Его веселье тотчас улетучилось, так как он понял, что она говорит не только об очевидном, а имеет в виду гораздо большее. Их единственный разговор, состоявшийся утром, был такой же – он призывал ее остаться отдохнуть еще денек, она отвечала на его покровительство смущением, прикрытым резким раздраженным тоном. Тогда, как и теперь, она произнесла то, что лучше было бы вообще никогда не произносить.

– Идти собственным путем, – язвительно повторил он. – Да, ты так говорила уже не раз. Но будь осторожна, моя прелестная колдунья. Несмотря на всю твою девичью сдержанность до прошлой ночи, такие разговоры больше подобают шлюхе.

– Да как ты смеешь! – Она попыталась вырваться из его рук, но безуспешно. – Ты проходу мне не даешь, преследуешь, а теперь выговариваешь за то, что я согласилась…

– Я выговариваю тебе не за то, что ты отдалась мне, – отрезал он. – А за то, что ты так быстро хочешь отбросить в сторону все, что произошло, и идти собственным путем, как ты выражаешься. Ты ведешь себя так, словно то, что между нами было, не имеет никакого значения, как обыкновенный приступ голода. Поел и тут же забыл, чем тебя потчевали. Но наши пути теперь переплелись, Уинн. Я уже говорил тебе, что у всех наших поступков будут последствия. И не пытайся противиться этому.

Уинн закрыла глаза и отвернулась, чтобы не видеть его злого взгляда. Он говорил правду, с которой ей было не поспорить – исключая, возможно, их разное представление о последствиях. Он считал, что теперь они как-то связаны. Они стали любовниками, и это, по его мнению, обязывало их к какому-то постоянству. Но Уинн знала, что, хотя связь, существующая между ними, и сильна, она была скорее духовной, нежели физической. Да, конечно, Уинн мучительно тянуло к нему с той болезненной тоской, что рождается где-то в самой потаенной глубине и охватывает все тело. Но сильнее всего эта боль отдавалась в сердце, чем где бы то ни было. В ее сердце. В ее душе. Именно эта связь будет всегда существовать между ними. Именно с этим последствием ей придется смиряться до конца своих дней.

– Да, все имеет последствия, – признала она с тяжелым сердцем. Она переступила с ноги на ногу, проверяя, сможет ли устоять. Затем подняла голову и встретилась с его темными глазами. – Я знаю, Клив, что существуют последствия. Мне они доставляют неприятности, даже когда мы разговариваем. Но ты не должен посягать на мою свободу. Никто мною не распоряжался. Никогда. Я стала самостоятельной с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. И сейчас никому не позволю помыкать мной. Даже тебе.

К ее облегчению, он не помешал ей отпрянуть. Он просто смотрел на нее, будто решил, что если он будет смотреть на нее не мигая достаточно долго, то ему удастся прочесть ее мысли, узнать, что у нее на сердце.

По правде сказать, Уинн льстила его властность. Он был мужчиной, которому любая хотела бы принадлежать, – если, конечно, женщина хочет принадлежать мужчине.

Но Уинн не желала никому принадлежать, как всякая уважающая себя валлийка. Это больше подойдет хилым, боязливым английским девицам, а не сильной женщине Уэльса. И уж конечно, не раднорской вещунье.

– Я не думал верховодить тобой, Уинн, как и не собирался лишать тебя самостоятельности. Но я ни за что не откажусь от того, что мы начали.

Он провел пальцами по ее руке, от запястья к локтю и еще выше, до плеча. Даже сквозь рукав она чувствовала тепло его прикосновения.

Это какая-то магия, подумала она, глядя ему в глаза, когда ее кожу охватило пламя. Самая сильная магия на всем свете. И почему именно он должен был пробудить в ней это волшебство?

Но это был он, и если она целый день задавала себе вопрос, почему пошла к нему так бездумно и смело, теперь у нее был ответ. Во всем виновата магия.

Клив шагнул к ней, так что их разделяло всего несколько дюймов. Она могла бы поклясться, что осязает его тело, хотя они не соприкасались. Но она знала, что почувствует, когда твердые бедра прижмутся к ее ногам, а мускулистая грудь – к ее мягкой груди.

Он склонился к ней, как будто бы для поцелуя, и она напряженно подалась вперед в радостном ожидании. Но тихий смешок и громкое «ш-ш» заставило их отпрянуть друг от друга.

– Я же велела тебе сидеть тихо! – накинулась на Мэдока Бронуин.

– А я ничего и не делал!

Гневное выражение лица Бронуин сменилось робкой улыбкой, когда она взглянула на Уинн и Клива. Вместо обычной стеснительности Уинн, к своему ужасу, увидела в девочке мечтательную задумчивость и сразу догадалась, что себе Бронуин напридумывала.

– Что вам нужно? – поинтересовался Клив с беспечной улыбкой.

– Ничего особенного, все в порядке, – ответила Бронуин. – Мы не хотим мешать вам.

– А вдруг он хочет, чтобы ему помешали, – с серьезным видом возразил Мэдок. – Девчонки, может, и любят целоваться, но только не мальчики.

– Ну конечно, и мальчики тоже, – ответила Бронуин. На лице ее было написано терпение, она уперлась кулачками в бока, совсем как мамаша, выговаривающая своим детям. – Когда они вырастают в мужчин, им это нравится. Иначе откуда бы у них взялись собственные дети, как ты думаешь?

Мэдок посмотрел на нее с раздражением.

– Не от поцелуев же, глупая. Разве ты не помнишь, что рассказывала Уинн? Об английских воинах и наших матерях… – Он замолк при воспоминании о том зверстве и подозрительно взглянул на Клива. – Что ты делаешь с Уинн?

– Погоди минутку, Мэдок. – Уинн отошла от Клива и присела перед мальчиком. Она зажала в ладони его ручки, не зная, как объяснить происходящее. Меньше всего ей хотелось, чтобы ее дети считали, будто все мужчины насильники. – Поцелуи могут быть… в общем, очень приятными, – начала она. – Так мужчина и женщина могут выразить, что…

– Что они любят друг друга, – закончила Бронуин и покачала головой, глядя на Мэдока. – Мальчишки все-таки такие глупые!

– Вот и неправда! – закричал он в ответ.

– Что случилось? – поинтересовался Рис, подбегая к ним. Он подключился к спору между Бронуин и Мэдоком, а Уинн выпрямилась. Придется быть более осторожной, сказала она себе. А то целуется с Кливом средь бела дня, на виду у всех – и детей, и взрослых. Она украдкой бросила взгляд туда, где мужчины разгружали лошадей, и сразу же потупилась, уставившись на носки пыльных башмаков. Дрюс ухмылялся. Баррис тоже. Люди Клива выглядели немного неуверенно, но все же в их жадных взглядах улавливалось какое-то похотливое любопытство. Да она просто круглая дура!

– Поцелуи могут быть очень приятными, – тихо прошептал ей на ухо Клив и обнял ее за талию, прежде чем она успела отскочить в сторону. – Так мужчина и женщина могут выразить…

– Что они любят друг друга? – резко договорила она, выведенная из себя тем, что ему всегда удается затронуть в ней нужную струну – прикосновением, взглядом или просто хрипловатым шепотом. – Любовь здесь совершенно ни при чем, – заявила она, высвобождаясь из досаждающего ей объятия.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Возможно, если бы ты была более опытна в этих делах, я бы поверил твоему возражению. Но мы оба знаем, что это не так.

Она была спасена от ответа, потому что в эту секунду перед ними возникла хрупкая фигурка Артура.

– Вы собираетесь пожениться?

Он был так серьезен, а глаза смотрели так внимательно, что Уинн растерялась, не зная, что ей следует ответить. Конечно же, они не собирались жениться. Нелепая мысль, на взгляд Ула на Клива в надежде призвать его на помощь, но, к ее удивлению, он тоже был огорошен невинным вопросом Артура.

Смятение Уинн тут же переросло в гнев. Каким бесчувственным, жестоким эгоистом оказался Клив! Конечно, их поцелуй не означал, что они поженятся, – его намерения были не так благородны. Несмотря на все его разговоры о последствиях и о том, что отныне их пути переплелись, для нее у него была отведена только одна роль: временной любовницы. Женщины для удовольствия, какая была у лорда Сомервилла, прежде чем он оставил ее, бедную валлийскую крестьянку, одну с ребенком, как только вдоволь натешился ею.