– Ах, какой же я осел!

Наступила тягостная тишина.

– Простите меня, доктор, – вдруг раздался серьезный, извиняющийся голос Генриха, – простите, что я обманул вас, но я не мог придумать ничего другого. Моя единственная надежда была на вас, так как я знал, что два года тому назад вы вылечили больного, который всеми светилами медицинского мира был приговорен к смерти; тогда этот случай приковал к вам внимание всего света. Самые горячие просьбы моего отца и кузины встретили резкий отказ с вашей стороны. Тогда я решил воспользоваться вашим человеконенавистничеством. Я знал, что вы с большим удовольствием разрушите мои расчеты на наследство, точно так же как не допустите, чтобы ваш ученый противник восторжествовал, и, как видите, не ошибся.

– Ваше мнение обо мне, господин Кронек, далеко не лестно, – с горечью заметил Эбергард. – Рассчитывая на мою злость, вы разыграли свою комедию и теперь смеетесь над старым дураком, попавшимся на удочку.

– Нет, я не могу смеяться над человеком, спасшим жизнь существу, более дорогому для меня, чем моя собственная жизнь. Я обязан вам самой горячей, глубокой благодарностью, вы можете требовать от меня всего, чего хотите. Я надеюсь, что мне удастся доказать вам, что не всем на свете руководят эгоизм и материальные выгоды. Не сердитесь на меня, не сердитесь на того, кого вы сделали счастливейшим человеком в мире!

Генрих схватил руку доктора с такой светлой улыбкой, что морщины на лбу старика постепенно разгладились, и он ответил:

– Я ничего против вас не имею. В сущности, вы правы; никаким другим путем вы не заставили бы меня лечить вашу больную. Скажите мне лишь одно, молодой человек: кто научил ваши ясные глаза так хорошо всматриваться в людей, что они залезают в душу даже седобородых старцев и читают их мысли? Я доволен, что, в конце концов, не ошибся в вашем лице и в ваших глазах. Я никак не мог примириться с тем, что это открытое, честное лицо и прекрасные детские глаза принадлежат человеку, у которого на уме лишь денежные расчеты. Как хорошо, что это оказалось неправдой!

С этими словами доктор дружески потряс руку Генриха и посмотрел на него так, точно его выходка доставила ему, действительно, большое удовольствие.

К сожалению, хорошее настроение Эбергарда длилось недолго, так как он вдруг вспомнил, что настоящее положение вещей нарушает его собственные интересы.

– А что же будет с вашей бывшей невестой? – воскликнул он. – Ее нужно, во что бы то ни стало выдать замуж!

– Конечно, – спокойно согласился Генрих. – Она, по всей вероятности, выйдет замуж за доктора Жильберта. Не возмущайтесь, вам необходимо свыкнуться с мыслью о том, что вы не имеете права запретить своему ассистенту жениться, когда и на ком ему будет угодно! А теперь мне нужно пойти поискать беглеца, а не то с ним может случиться какое-нибудь несчастье, так как оскорбленное чувство человеческого достоинства уж слишком сильно заговорило в нем.

Кронек ушел, а Эбергард с громкими проклятиями поднялся наверх, в свой кабинет, где его ожидал Мартин.

– Господин Кронек уже ушел? – спросил последний.

– Да. Ты знаешь, Мартин, этот тоже влюблен, да к тому же еще в свою тещу! Черт их всех побери! – прибавил доктор и снова стукнул кулаком по столу.

– Господи, помилуй! – воскликнул старый слуга. – Чего только теперь не бывает на свете! Я ведь говорил вам, барин, что как только дело коснется женщины, так все мужчины сходят с ума!

9

Между тем, следуя совету своего нового друга, Жильберт отправился в нижнюю гостиницу. Здесь ему, прежде всего, понадобилось удовлетворить любопытство хозяина гостиницы, который был страшно поражен, узнав, что ассистент доктора Эбергарда желает поселиться у него. К счастью, подоспел Генрих и кое-как объяснил, почему Жильберт должен жить непременно в гостинице. Предлог был выдуман наскоро: хозяин ему не вполне поверил, тем не менее, отвел почетному гостю лучшую комнату в доме и послал человека из гостиницы на виллу Эбергада за некоторыми наиболее нужными вещами молодого доктора.

Устроив, таким образом, будущего жениха Кетти, Генрих отправился домой. Он избрал кратчайший путь через сад гостиницы, где обычно бывали лишь туристы, так как местные крестьяне предпочитали сидеть в зале, где играла музыка, и всегда присутствовал сам хозяин. Генриха очень удивило, что на этот раз он встретил в саду крестьянского парня, сидевшего за столиком с кружкой пива и мрачно смотревшего на улицу, которая была видна сквозь деревья. Увидев горожанина, крестьянин вскочил с места и направился к нему.

Генриху бросилась в глаза фигура молодого парня. Хотя он видел его лишь один раз и то в сумерки, тем не менее, сразу узнал его.

– Ах, это вы, Винцент Ортлер? – проговорил он. – Вы что здесь делаете? Надеюсь, вы пришли сюда не затем, чтобы снова преградить мне дорогу, как тогда, в горах, помните?

Мрачное лицо крестьянина не просветлело при шутливом вопросе Генриха, он только отрицательно покачал головой.

– Нет, господин Кронек, я теперь точно знаю, что вы были в моем горе ни при чем. Я был неправ по отношению к вам, я принял вас за другого.

В словах крестьянина слышалась как бы просьба о прощении, и это тронуло Генриха.

– Ну, раз вы заговорили со мной таким тоном, то мы можем с вами побеседовать. Прошлый раз вы были слишком грубы, и потому я не счел нужным рассеять ваши сомнения. Наверно, Гундель разъяснила вам вашу ошибку?

– Нет, Амвросий!

– Амвросий, вот как! – медленно произнес Генрих.

– Да, он. Досталось же мне от него, когда я на обратном пути зашел в его гостиницу. «Господин Кронек никогда не сделает ничего дурного, я за него ручаюсь своей головой», – сказал он мне. Я осознаю, что поступил, как осел, когда набросился на вас, не разобрав хорошенько, кто виноват. Теперь я знаю, кто старается вскружить голову моей Гундель, его фамилия не Кронек, а Гельмар. Да, Амвросий очень уважает вас. Вы ведь подниметесь к нему в горы?

– Возможно, если у меня будет на это время, – уклончиво ответил Генрих и поспешил переменить тему разговора. – Ну, как же обстоят теперь ваши сердечные дела? Я не видел Гундель; ее отец говорит, что она редко прислуживает гостям!

– Ну, еще бы! – иронически засмеялся Винцент. – Она ждет свое сокровище, и ей уже нет дела до посетителей гостиницы. Этот господин, этот негодяй опять здесь; он не оставляет Гундель в покое.

– Значит, он снова взялся за старое? – С презрительной улыбкой проговорил Генрих, гневно сдвинув брови. – Я думал, что эта история уже давно забыта, похоронена навсегда.

– Я тоже так думал и не понимал, почему Гундель продолжает разыгрывать из себя важную барышню, какую-то принцессу, не удостаивающую нас единым взглядом. Теперь все выяснилось – он обещал жениться на ней!

– Гвидо Гельмар женится на дочери трактирщика? – воскликнул Генрих.

– По крайней мере, он уверил в этом глупую Гундель. Этот Гельмар заставил ее поклясться, что она никому не скажет о том, что выходит за него замуж, пока он не приведет в порядок свои дела. У него, видите ли, очень знатные родители, которых он должен подготовить к тому, что женится на простой девушке. Гундель, действительно, до сих пор не говорила никому ни слова, даже ее отец ничего не знает. Недавно, когда я потребовал от нее решительного ответа «да» или «нет», она сказала мне всю правду. Гельмар обещал на днях поговорить с отцом Гундель, и тогда всему конец! Они повенчаются, уедут в столицу, и Гундель станет важной барыней.

– Неужели Гундель верит ему?

– А вы не верите? Ну, тогда я знаю, как мне следует поступить с этим господчиком. Он должен сейчас прийти сюда; на этот раз я не выпущу его из своих рук, он ответит за все то зло, которое причинил мне.

– Винцент, не нужно никаких насилий! Если вы дадите мне слово, что оставите Гельмара в покое, когда он придет сюда, то ручаюсь вам, что Гундель сегодня же прогонит его из дома своего отца с большим позором.

Винцент с удивлением выслушал это обещание, которое, по его мнению, никак нельзя было выполнить.

– Как же вы это устроите? – недоверчиво спросил он.

– Это уж мое дело! Я сейчас пойду к Гундель и открою ей глаза на поведение Гельмара. Но еще раз напоминаю, что вы не должны прибегать к насилию… слышите? Винцент молча кивнул головой и нерешительно вернулся на свое прежнее место, которое было хорошим наблюдательным пунктом.

Через четверть часа он, действительно, увидел ненавистного Гельмара в элегантном полуфантастическом костюме туриста. Он небрежно кивнул головой хозяину гостиницы, вышедшему ему навстречу, и прошел в дом. При виде соперника Винценту стоило громадных усилий усидеть на месте. Его руки невольно сжались в кулаки, но он дал слово Генриху сидеть спокойно и ждать конца его переговоров с Гундель.

Молодому Кронеку предстояла очень трудная задача. Он пригласил Гундель в свободную комнату для того, чтобы переговорить с девушкой наедине. Вначале их беседа носила бурный характер. Щеки Гундель пылали, голос дрожал от негодования, а в глазах сверкал злой огонек.

– Это неправда, неправда! – кричала она. – Он обещал на мне жениться, сто раз клялся; я ни за что не поверю, что он обманывает. Вот он сейчас придет, я сама спрошу его.

– Это делу не поможет, – возразил Генрих, – Гельмар прибавит еще одну клятву к тем, которые дал раньше, но все это будет ложью!

– Нет, неправда, неправда! – настаивала Гундель. – Я ему верю так же, как самой себе. Я обещала ему молчать и сдержала свое слово, хотя мне нелегко было это сделать, в особенности, когда отец приставал ко мне с вопросом, почему я не хочу выйти замуж за Винцента. Он воображает, что это – большое счастье.

– А почему ты, собственно, оттолкнула Винцента? – с упреком спросил Генрих. – Он честно и искренне любил тебя; мне кажется, что он и теперь еще продолжает любить, хотя ты так нехорошо поступила с ним.

Губы молодой девушки вздрогнули от подавляемых слез, но она сдержала себя и продолжала говорить с прежней запальчивостью.