Возле корзинки лежал изящно изданный небольшой томик с золотым обрезом; само собой разумеется, это были новые стихотворения Гвидо Гельмара, которые автор лично привез из столицы. Вилла Рефельдов снова имела честь принимать под своей крышей знаменитого поэта, который уже несколько недель опять гостил там. Гельмар собирался вернуться еще осенью, но усиленная работа не позволила ему исполнить это намерение, и потому он поспешил приехать в конце зимы, чтобы снова занять свое место возле Эвелины в качестве друга и вдохновенного поэта. Доктор Жильберт все еще стоял у беседки, робко озираясь во все стороны. Убедившись, что вокруг нет ни одного живого существа, он вдруг начал проделывать какие-то удивительные эксперименты. Прежде всего, он вытащил листочек бумаги, который, по-видимому, носил возле своего сердца, а затем начал просовывать эту бумагу через решетку парка, стараясь положить ее в рабочую корзинку. Однако все его труды были напрасны, так как корзинка стояла слишком далеко. Для того, чтобы достигнуть своей цели, Жильберт должен был сам войти в беседку.

Несколько минут молодой доктор находился в беспомощном состоянии, но затем, наконец, решился на смелый шаг. Оглянувшись еще раз вокруг, он поставил одну ногу на решетку, а другую поднял вверх с целью перешагнуть через ограду, однако в эту минуту чья-то сильная рука схватила его сзади, и раздался грозный голос:

– Стой! Так не входят в чужие владения.

Жильберт так испугался, что моментально соскочил вниз, причем листок бумаги упал на землю. Он растерянно смотрел на схватившего его человека, который теперь громко и весело расхохотался и вслед за тем спросил:

– Как, доктор Жильберт, это вы лазаете по заборам?

– Ах, господин Кронек, – смущенно пробормотал Жильберт. – Очень рад, что встретился с вами!… я был на пути…

– На таком пути, что я вас принял за вора, – продолжая смеяться, перебил его Генрих. – Простите меня и объясните, для чего вы проделываете такие сложные гимнастические упражнения? Разве не проще войти прямо в калитку?

Жильберт тщетно старался объяснить свой странный поступок, косясь на упавшую бумагу и не решаясь поднять ее.

Генрих заметил взгляд растерявшегося молодого человека, быстро наклонился, поднял бумагу и начал читать.

– Это моя собственность; пожалуйста, отдайте мне ее! – испуганно воскликнул доктор, протягивая руку за бумагой, но Генрих и не думал возвращать ее.

– Позвольте мне дочитать до конца, мне кажется, что содержание этой бумаги отчасти касается и меня! – спокойно ответил он.

Жильберт готов был провалиться сквозь землю. Это были те же стихи, которые так возмутили доктора Эбергарда, только переписанные начисто. Посвящены они были «Екатерине». В них воспевалась молодая девушка, похожая на стройную лань, и три раза упоминалось одно и то же имя «Екатерина». Не могло быть никакого сомнения относительно того, кому предназначались эти стихи.

«Нужно же было, чтобы бумага попала как раз в руки того, кто должен был жениться на Кетти! – со страхом думал Жильберт. – Ужасное положение!»

Однако жених, по-видимому, не особенно сердился на ассистента Эбергарда; его лицо было веселым, и он с трудом удерживался от душившего его смеха.

– Так вы тоже поэт, доктор? – наконец проговорил он, стараясь быть серьезным. – Вы являетесь конкурентом нашему знаменитому Гельмару. Какие чудные стихи!

– Господин Кронек, – воскликнул Жильберт дрожащими губами, – я понимаю, что вы чувствуете себя оскорбленным; вы имеете на это право, но я не позволю вам насмехаться надо мной!

– Боже избави, я нисколько не чувствую себя оскорбленным, – смеясь возразил Генрих, – наоборот, если бы я знал, с какой целью вы задумали совершить опасный прыжок в парк, to ни за что не помешал бы вам.

– Милостивый государь, – возмущенно остановил Генриха молодой доктор. – Вы, кажется, считаете меня трусом, которого можно безнаказанно осыпать насмешками? Но вы глубоко заблуждаетесь. Я принимаю ваш вызов… мы будем драться!

– Если это доставит вам удовольствие, то я ничего не имею против. Только раньше поговорим благоразумно. Во-первых, я вас не вызывал; во-вторых, я стреляю лучше вас, и вы только пострадаете; а, в-третьих, нам обоим выгоднее не ссориться. Я здесь инкогнито, так как намереваюсь устроить сюрприз, поэтому перелезем вместе через решетку и сядем в беседке. Дальше видно будет, что нужно делать.

Жильберт продолжал растерянно смотреть на своего собеседника, который, действительно, собирался перелезть через ограду. На Генрихе был дорожный костюм, через плечо у него висела сумка. Ловким движением он перебросил ноги через забор и в следующее мгновение был в парке, ожидая, чтобы Жильберт последовал его примеру.

– Перелезайте же скорее, – крикнул он, видя, что тот колеблется. – Только осторожнее, чтобы не наткнуться на острый конец. Ну, вот так, прекрасно!

Они оба были теперь в парке и молча направились к беседке.

– Итак, мой милый доктор и соперник, давайте объяснимся толком, – сказал Генрих, опускаясь на скамейку. – Вы любите Кетти Рефельд, не правда ли?

– Да! – с глубоким вздохом ответил Жильберт. – Я знаю, что вы почти ее жених…

– Тем не менее, я благословляю вас, – торжественно перебил его Генрих.

Лицо молодого доктора сразу прояснилось.

– Вы… разве вы не любите Кетти?

– Нет, я очень люблю свою кузиночку и от души желаю ей всех благ, но жениться на ней не хочу, а потому ничего не имею против того, чтобы она вышла замуж за хорошего человека. Как видите, у нас нет никакого основания быть врагами.

– Врагами? – воскликнул Жильберт, не помня себя от восторга. – О нет, мы будем друзьями, друзьями навек!

– Великолепно! Это, во всяком случае, лучше, чем драться. Ну а теперь перейдем к главному: в каких вы отношениях с Кетти?

Сияющее выражение исчезло с лица доктора.

– В каких? – грустно повторил он. – Собственно, ни в каких!

– Разве она не отвечает на ваше чувство?

– Ах, Господи, да она ничего не знает! Я до сих пор не осмеливался признаться ей в любви. Сегодня впервые я хотел написать ей, что вот уже год, как безмолвно и безнадежно боготворю ее.

– Целый год вы только издали обожаете Кетти, вместо того, чтобы давно объясниться и наслаждаться счастьем? – воскликнул Генрих, укоризненно покачав головой. – Отчего же вы до сих пор молчали?

– Ах, сколько раз я хотел поговорить с ней наедине и услышать из ее уст свой приговор, но всегда мешала моя проклятая робость. У меня не хватало храбрости на то, чтобы открыть ей свое сердце.

– Ну, вы должны сделать это сегодня. Сначала пошлите ей эти стихи, а затем явитесь лично.

– Ведь это мой первый опыт, – озабоченно заметил Жильберт. – Мне кажется, что у меня нет большого таланта к стихам. Как вы думаете, они очень плохие?

– Мысль, во всяком случае, очень хороша! – ответил Генрих, снова едва удерживаясь от смеха. – Молодая особа семнадцати лет будет очень довольна, что ее воспевают в стихах, а хороши ли стихи или плохи – для нее не играет никакой роли. Действуйте быстрее!

– Да, вы правы, – воскликнул молодой врач, решительно вскакивая с места. – Ведь должен же я когда-нибудь объясниться!… Почему же не сделать этого сегодня? Я подожду здесь Кетти, поговорю с ней. Господи, вот она идет. Пустите меня, господин Кронек.

– Куда? – спросил Генрих, удерживая доктора за фалды сюртука.

– Пустите меня! Я не могу, я, право, не могу!

– Пустяки, оставайтесь здесь и признайтесь ей в любви, а я буду стоять возле беседки и стеречь, чтобы никто вам не помешал.

– Нет, я не в состоянии буду произнести ни одного слова!

– Вперед, вперед, действуйте, – скомандовал Генрих, насильно усаживая на скамейку трепетавшего от страха доктора.

Затем он сунул ему в руку стихотворение и быстро скрылся в кустах. Ему нужно было торопиться, так как Кетти легкими шагами уже приближалась к беседке.

Генрих отошел от влюбленного на приличное расстояние, так что не мог ни видеть, ни слышать того, что происходило в беседке. Там, вероятно, говорили очень тихо, так как ни один звук не долетал до ушей молодого человека. Трогательно было видеть, с какой заботливостью и самоотвержением Генрих охранял покой своего соперника, чтобы дать ему возможность отнять у него невесту. Не прошло и десяти минут, как Жильберт снова очутился возле Генриха, причем по его лицу никак нельзя было заключить, что он счастливый жених. Он поспешно направлялся в ту сторону парка, где находилась калитка.

– Ну, как дела? – быстро спросил Генрих, догоняя молодого доктора. – Отчего у вас такое лицо? Неужели вы получили отказ?

– Нет, нет! – пробормотал Жильберт, все ускоряя шаги, так что Генрих еле поспевал за ним.

– Значит, ваше предложение принято? Да говорите же, наконец!

– Я опять не смог объясниться! – с отчаянием воскликнул доктор. – Я думаю, что никогда не буду в состоянии сделать это!

– Да, по-видимому, ваше дело плохо! А где же стихи?

– Стихи теперь у Кетти в руках, сейчас она читает их.

– Ну, слава Богу, это уже тоже шаг вперед. Подождите здесь, чтобы знать, какой эффект они произведут.

– Нет, нет, Боже сохрани! Ах, господин Кронек, окажите мне большую услугу! Вы в таких делах лучше знаете, чем я, что нужно сказать. Если бы вы согласились…

– Объясниться Кетти в любви от вашего имени? – смеясь, закончил Генрих. – Нет, милый доктор, этого нельзя; в этом случае ваше дело было бы совершенно проиграно. Признание должно быть сделано самим влюбленным и даже с коленопреклонением. Я знаю свою маленькую кузиночку – вмешательство третьего лица было бы ей неприятно. Не смотрите на меня с таким отчаянием! Может быть, в другой раз у вас окажется больше смелости.

– Да, да, оставить это до следующего раза! – обрадовано воскликнул Жильберт и с облегчением вздохнул, увидев открытую калитку сада. Вероятно, он прочел на лице своего спутника что-то неодобрительное относительно своей особы, потому что вдруг остановился и взволнованно прибавил: