Несмотря на то, что вся европейская община была в восторге от эскапады племянницы, сама Летиция не могла упомянуть о случившемся без дрожи ужаса.

– Уверена, что он уже пришел бы к тебе, если бы дядя позволил.

Оливия поняла, что сейчас опять расстроит тетку.

– Простите, тетя Летиция, – ответила она, когда за посланником закрылась дверь, – но у меня нет ни малейшего желания снова видеть Филиппа.

– Нет желания видеть Филиппа? – переспросила тетка, уверенная, что ослышалась. – Но, дорогая, ты должна встретиться с ним! Он твой жених!

И как ни странно, Оливия сообразила, что в глазах окружающих все именно так и выглядит.

– Так вот почему ты такая бледная и осунувшаяся? – допытывалась тетка в полной уверенности, что, наконец, поняла причину дурного настроения племянницы. – Считаешь, что Филипп не поймет причин твоего… твоего путешествия в Чансынтень? – спросила она, обнимая пухлой рукой талию девушки. – Ну конечно, он поймет, дорогая! И будет так же горд тобой, как дядя Уильям.

А вот в этом Оливия очень сомневалась. Но какая разница? Все равно она ни за что не выйдет за него замуж!

И в этот момент она ошеломленно уставилась на свою руку. На пальце по-прежнему сверкал изумруд! Да… ведь она надела кольцо, чтобы ехать на вечер к французскому посланнику! И совсем про него забыла!

Несчастная тетка охнула от ужаса, когда Оливия сняла кольцо и положила на ладонь. Завтра утром она выйдет к Филиппу. Но только для того, чтобы вернуть ему кольцо и официально разорвать помолвку, на которую, как теперь стало ясно, вообще не стоило соглашаться.


Наутро Филипп вошел в дом Харлендов, настроенный куда более мирно, чем ожидалось. К своему изумлению, он обнаружил, что его невеста провозглашена героиней.

– Ваша невеста очень храбра, – с нескрываемым восхищением заявил ему голландский посланник в то утро, когда бельгийцы благополучно въехали в город.

Тогда Филипп, поджав губы, ответил высокомерным взглядом. Он уже решил, что при первой же возможности откажется от столь неподходящей партии. Но тут его стали осаждать гости, наводнившие французское посольство.

– Отважная девушка, – высказался его собеседник из британского посольства.

– Поразительно мужественная молодая леди, – вторил мистер Конгер. – Вы, должно быть, очень ею гордитесь.

Филипп, которого впервые удостаивал беседой глава американского посольства, поспешно согласился, что именно так и есть. Но комплименты продолжали сыпаться. Господин Гире, русский посланник, тоже соизволил заговорить с ним лично.

– Великолепная демонстрация отчаянной дерзости, – заявил он, сдержанно кивнув. – Поздравляю вас, месье Ка-занофф, с такой храброй невестой.

Выходило, что Оливия не только не разрушила его карьеру, но и придала ей новый блеск. Несмотря на тревоги по поводу возможного нападения «боксеров», его засыпали приглашениями. Все: сэр Клод, бельгийцы, германцы и даже русские – жаждали познакомиться с мисс Харленд. Похоже, что дела обстоят лучше некуда, а Филипп был не настолько глуп, чтобы понять: все преимущества будут немедленно потеряны, если станет известно, что он больше не жених Оливии.

Филипп щелчком сбил воображаемую пылинку с идеально сшитого костюма цвета голубиного крыла и поправил шелковый галстук, отметив, что новомодный стоячий воротничок сорочки изумительно ему идет. Нет, сейчас он не может отказаться от помолвки. Но со временем… Мисс Харленд слишком своевольна, чтобы стать подходящей женой для дипломата. А ведь он считал ее очаровательно застенчивой, милой, послушной скромницей. И представить не мог, что она способна разговаривать и вести себя так, как вчера за столом у месье Пишо. А как она смотрела на него! На него, Филиппа Казаноффа! Глаза, в которых когда-то светилось обожание, яростно сверкали. Во взгляде был вызов и что-то еще. Презрение? Отвращение?

Нет. Это невозможно. Она навеки погубила все свои надежды стать мадам Филипп Казанофф. Интересно, понимает ли это сама Оливия?

Леди Харленд приветствовала его с нескрываемой нервозностью, и учтивая улыбка Филиппа превратилась в довольную. Она, по крайней мере, сознает неприятные последствия идиотской эскапады своей племянницы. Оливия, вне всякого сомнения, тоже нервничает, предчувствуя недоброе. Минутная слава – слишком малая компенсация за потерю столь завидного жениха. Что ж, забавно будет простить ее. Насладиться ее радостью и благодарностью. Позже, когда о ней немного забудут, ему доставит огромное удовольствие отомстить за унижение, которое пришлось претерпеть в доме французского посланника.

– Оливия! Вот и ты, дорогая! – взволнованно воскликнула леди Летиция, когда девушка вошла в комнату.

На мгновение его решимость поколебалась. На ней была белая кружевная блузка с высоким воротником, длинными, широкими, сужавшимися у запястья рукавами и манжетами на перламутровых пуговичках. Темно-сиреневая юбка, вместо того чтобы подметать пол, едва доходила до изящных ботиночек. Костюм столь строгого покроя, как ни странно, подчеркивал округлость грудей и изгиб бедер и казался поразительно эротичным.

Сражаясь с инстинктивным приливом желания, Филипп раздраженно отметил, что она не выказывает ни нервозности, ни волнения. Он быстро пересек комнату и прижал к губам ее руку.

– Оливия! Как вы могли быть столь беспечной? Я был вне себя от тревоги!

– Неужели, Филипп?

Он резко вскинул голову, на какой-то невероятный момент поверив, что в ее голосе звучит нечто вроде издевки. К тому же она смотрела мимо него. На тетку.

– Не извините нас, тетя Летиция? Я хотела бы поговорить с Филиппом с глазу на глаз.

Летиция возмущенно ахнула. Неприлично оставлять молодых людей наедине! Кроме того, если она уйдет, Оливия немедленно вернет Филиппу кольцо и разорвет помолвку. И не будет великолепной церемонии в соборе. А ведь все приятельницы открыто ей завидовали! Что ни говори, а Филипп – великолепная партия!

– Нет… – пролепетала она, но тут же осеклась. Откуда взялся этот решительный вид?

Голубые глаза строго взирали на Летицию. И вместо того чтобы настоять на своем, та едва слышно пролепетала:

– Хорошо, дорогая, но только на несколько минут. Помни, ты перенесла серьезное испытание и еще… ещё не пришла в себя.

Успешно намекнув на то, что никакие слова Оливии нельзя принимать всерьез, она оставила их и отправились на поиски нюхательных солей.

Филипп ожидал услышать извинения невесты, считая, что ее холодность, несомненно, вызвана боязнью его осуждения. Это одновременно раздражало и возбуждало его. И хотя, судя по поведению, покорной жены из нее не выйдет, она может стать чертовски волнующей любовницей.

– Простите, Филипп, – заговорила, наконец, Оливия. О, этот тихий, грудной голос, который он всегда находил чарующим! – Я не могу выйти за вас замуж. – Она протянула руку. На ладони сверкнул изумруд. – Надеюсь, вы поймете и…

– Простите? – переспросил он, не веря ушам. Может, он недостаточно хорошо знает английский и поэтому не понимает, что она имеет в виду?

– Я не могу стать вашей женой, Филипп, – повторила она искренне, но без всякого сожаления.

Он всмотрелся в ее прекрасное лицо и неожиданно ощутил леденящий холод. Она не притворяется. Не ждет, чтобы он возразил. Чтобы простил ее за недостойное поведение. А ведь он уже был готов обнять тонкую талию и прижать девушку к себе. Прошептать, что он, конечно, прощает ее. Воспользоваться тем, что они остались одни, провести ладонью по белоснежному кружеву и ласкать маленькие груди, вздымающиеся так соблазнительно.

Неудовлетворенное желание, душившее его, сменилось гневом. Как смеет она первая разрывать помолвку?! Боже! Новости распространятся по кварталу с быстротой лесного пожара! Начнутся разговоры. Он станет всеобщим посмешищем!

– Нет! – взорвался он, раздувая ноздри. – Я не позволю, чтобы мое имя трепал каждый пекинский сплетник!

– Простите, Филипп, – повторила она, слегка поворачиваясь. Лучи утреннего солнца упали на ее лицо, и он с удивлением увидел под ее глазами синие круги. Неужели это из-за него? Из-за тоски по нему? Может, она отказывается от помолвки, сознавая, как опозорила его?

Задохнувшись, он шагнул к ней и сжал ладошку, в которой лежало кольцо. Вдохнул аромат ее волос и кожи.

Оливия напряглась, и он неожиданно понял, что тоскует она вовсе не по нему.

Бледно-голубые глаза стали жесткими.

По кому же в таком случае?

И тут его осенило. Ответ был таким ошеломляющим, что он лишился дара речи. Синклер! Это Синклер привез ее в Пекин! С Синклером она отправилась в Чансынтень!

Дыхание со свистом вырвалось из пересохшего рта. Филипп стиснул зубы. Он еще не отомстил Синклеру за то, что негодяй сбил его на пол ударом в челюсть! И вот теперь Синклер еще раз унизил его! Публично!

– Синклер! – выплюнул он. Его лицо, искаженное ненавистью и бешенством, было почти неузнаваемым. – Когда он лишил вас невинности? По пути в Пекин? В полях вокруг Чансынтеня? Именно там он взял вас? На земле, как китаянку? Как свою жену?

Ответом ему была звонкая пощечина.

– Как смеете вы чернить его?! – яростно воскликнула Оливия, когда он пошатнулся от удара. – Вы подметки его не стоите!

Филипп схватил ее так безжалостно, что она вскрикнула от боли.

– Тварь! – прошипел он, впиваясь пальцами в ее плечи. – Потаскуха!

Оливия пыталась сопротивляться, но он с силой оттолкнул ее. Не удержавшись на ногах, она упала, но не доставила Филиппу удовольствия насладиться превосходством. Лежа у его ног, она подняла голову и окинула его презрительным взглядом. Филипп молчал.

– Почему вы так его ненавидите? – внезапно спросила Оливия. – Потому что он такой, каким вам никогда не стать? Храбрый, благородный и добрый?

Филипп одним быстрым движением упал на колени, и Оливия, испугавшись, невольно сжалась. Но он лишь стиснул ее запястье. Глаза его, превратившиеся в узкие щелки, сверкали восторгом, испугавшим ее больше, чем прежнее бешенство.