— А эта знатная девушка?

— Она, — гадалка шевельнула кости, — в его сердце, в его судьбе. Они будут связаны крепче, чем ты можешь предположить, но все закончится не так, как мечтает Вардан.

— О нет! — Каринэ всплеснула руками.

— Я не сказала ничего плохого, — заметила Анахита.

— Ты можешь ошибаться? — спросила женщина старую гадалку, и та пожала плечами.

— Я? Конечно, ведь я человек.

— Сделай так, чтобы Вардан ее разлюбил!

— Не могу. Он никогда ее не разлюбит.

Каринэ отдала Анахите курицу и отправилась домой. Было темно; небо слилось с горами, а горы — с землей. Женщина подняла взгляд на луну и звезды, и ей почудилось, будто она стоит на дне гигантского колодца. Да, такова жизнь! Она тянет человека на дно, тогда как в мечтах он стремится к небесам. Каринэ вздохнула. Вардан желает достать с неба звезду, и не стоит винить его за это. Завтра утром она сядет ткать, и пусть ее прекрасный, смелый, наивный сын подарит своей любимой самый изысканный, яркий, нежный и красивый ковер, какой способны сделать руки простой женщины.

Между тем Сусанна, которая, несмотря на горе, отнюдь не была слепой, решила поговорить с дочерью. Они сидели за скромным ужином, обе — в резных деревянных креслах, которые сделал Вардан. Асмик смотрела в окно, на горы и думала о том, что порой недосягаемое и высокое вдруг начинает казаться привычным и близким.

— Зачем ты даешь этому юноше надежду? — спросила Сусанна, и девушка растерялась, не зная, что ответить.

— Я… я не делаю ничего плохого, — пробормотала она. — Мы просто разговариваем, гуляем.

— Но для него это означает большее, — заметила мать.

Асмик молчала. Она вспомнила о поцелуе, который Вардан неожиданно сорвал с ее губ. Она так растерялась, что не смогла противиться. Вардан испугался того, что натворил, и больше не решался к ней прикасаться. Да, это было немыслимо, так же как обмен взглядами с тем арабским юношей в Исфахане.

Асмик казалось странным, что она до сих пор вспоминает мусульманина, которого больше никогда не увидит, что не может заставить себя думать о нем с ненавистью или равнодушием. Молодой араб не походил на человека, способного забыть о совести и чести, но он был чужим, был завоевателем, иноверцем, врагом.

Сусанна поднялась из-за стола, медленно прошлась по комнате и промолвила:

— Мы обязаны помнить о том, что принадлежим к роду Агбалян. Это наша правда, наш долг, наше единственное оружие. Стоит забыть об истоках — и нам придет конец.

— Что ты имеешь в виду, мама? — спросила Асмик, вглядываясь в бледное лицо Сусанны.

— Ты должна продолжать вести себя так, как вела прежде, когда мы жили в богатом особняке, а не в бедном деревенском доме.

Девушка встала с места, по ее щекам разлился румянец, а голос прозвучал взволнованно и звонко:

— Не ты ли говорила, что былые времена безвозвратно ушли и надо забыть о прежних привычках!

— Я хотела сказать, что теперь нам придется по-другому одеваться, отказаться от украшений, обходиться без помощи слуг. Но наша внутренняя жизнь, наши обычаи и вера должны оставаться неприкосновенными.

Асмик вновь подумала о своем первом и единственном поцелуе и покраснела еще больше.

— Ты не понимаешь меня, мама! — прошептала она.

— Понимаю. Ты еще очень молода и не можешь, как я, целыми днями думать о погибших родных, о том, что под крышей твоего дома теперь живут чужие люди. Тебе хочется, чтобы жизнь продолжалась, тебе скучно, ты не знаешь, чем себя занять. Этот юноша был первым, кто протянул тебе руку помощи, вселил надежду в будущее.

— Разве это плохо?

— Хорошо. Только он крестьянин, а мы принадлежим к знатному роду.

— Я не считаю его ниже нас, — упрямо произнесла девушка. — У него есть дом, земля, тогда как мы… Мы одного народа и веры, разве это не главное?

— Я тебе все сказала.

Сусанна села, сняла платок и принялась расчесывать волосы. Прежде, когда Асмик заставала ее за этим занятием, девушке казалось, что роскошные, черные как ночь волосы матери напоминают потухшее пламя. Подвески на браслетах Сусанны звенели, словно крошечные льдинки. Теперь браслетов не было, и Асмик видела, что мать водит гребнем по привычке, что отныне это не доставляет ей никакого удовольствия. Ее муж, Тигран Агбалян, умер, и больше ей некому было нравиться.

— Ты любила моего отца, когда выходила за него замуж? — спросила девушка.

— Да, — ответила женщина, и в ее глазах блеснул свет. — Мне было всего четырнадцать, когда мой отец сказал, что ко мне сватается завидный жених. Отец не хотел меня неволить, и нас с Тиграном представили друг другу. Он был молод и красив, он смотрел на меня с улыбкой, и его голос казался мне теплым и мягким. Я дала согласие и все время думала о нем, а к тому моменту как нас обвенчали, уже была без памяти влюблена. — Сусанна протянула руку и нежно погладила дочь по голове. — Не надо спешить. Отныне ты — единственный бриллиант нашего рода, достойный самой лучшей оправы.

Асмик глубоко вздохнула, отгоняя сомнения и страхи. В этот миг ей почудилось, будто мать возложила на ее голову невидимую корону. Сусанна была права: не стоит размениваться по мелочам. Вардан красив, добр и умен, но они не созданы друг для друга.

Глава 4

Наступила осень; лес был полон ярких, мерцающих на солнце красок. Тени облаков, пробегающие по холмам, беспрерывно меняли неуловимые и нежные оттенки листвы. Примостившиеся на склонах гор маленькие поля отливали червонным золотом набухших зерном колосьев, а сады были полны сочных красных, желтых и зеленых яблок.

Несмотря на страдную пору, Вардан по-прежнему находил возможность видеться с Асмик. Как и следовало ожидать, он не взял с женщин никакой платы за работу и продолжал им помогать.

Известно, что поздняя осень — лучшее время для свадеб, поэтому юноша решил не откладывать важный разговор. Возможно, он обманывает себя и девушка видит в нем только друга?

По воскресеньям Сусанна и ее дочь посещали церковь, но и та, и другая держались особняком и не заговаривали с жителями селения. Приглядевшись к Сусанне, Вардан сделал вывод, что она тверда, как алмаз, и способна выдержать любые испытания, тогда как Асмик хрупка, как хрусталь, и нуждается в защите. Он желал оградить ее от жестокостей жизни, хотел сделать ее счастливой.

Юноша укрепился в своем решении после того, как поговорил с Каринэ. Однажды Вардан спросил у матери:

— Почему Гаянэ больше не приходит в наш дом?

— Потому что, — ответила женщина, — я сказала, что это неприлично. Когда нам понадобится батрачка, мы ее позовем. А еще намекнула, что ты собираешься жениться.

— Ты не будешь против того, чтобы я женился на девушке, которую избрало мое сердце?

— Не буду, — кротко промолвила Каринэ, — главное, чтобы ты был счастлив.

— Я не стану заставлять ее работать. Пусть делает что хочет или ничего не делает, — заявил Вардан, и женщина согласно кивнула. Каринэ поклялась себе не рассказывать сыну о визите к гадалке и о том, что сказала Анахита.

Узкая тропинка вилась меж одетых золотистым лишайником камней и выгоревшей на солнце травы. Асмик шла впереди, и Вардан мог любоваться гибкой спиной девушки, ее изящной походкой, неповторимой посадкой головы.

«Если Бог позволит мне жениться на ней, я никогда и ни о чем его не попрошу, потому что чаша моей жизни будет до краев наполнена счастьем», — подумал юноша.

Когда они остановились на краю обрыва, Вардан промолвил:

— Возможно, я безумен и дерзок. Наверное, мне нет прощения за мои мечты, но я… я… — И не решился закончить.

Асмик повернулась к нему и посмотрела в глаза.

— Кто же может осуждать и наказывать людей за мечты?

— Если б вы знали, о чем я мечтаю!

— О чем же?

— О вас.

— Обо мне?

Вардану почудилось, что девушка удивилась, и он решился сказать ей правду, решился внезапно, с таким чувством, словно собирался прыгнуть в пропасть.

— Я мечтаю, чтобы вы стали моей женой, мечтаю любить вас всю жизнь, сделать вас счастливой!

Улыбка Асмик была бесхитростной и светлой, и юноша почувствовал, как его душа наполняется радостью. Она не возмутилась и не растерялась, она приняла его признание без насмешки, высокомерия или испуга.

— И… что вы намерены делать?

Вардан решил, что она произнесла это слишком спокойно, скорее, с любопытством, чем с волнением.

— Просить у госпожи Сусанны вашей руки.

— Мама не согласится, — промолвила Асмик.

— Почему?

Асмик прикусила губу. Ей не хотелось говорить правду.

— Мне кажется, она страшится разлуки со мной. Я — единственное, что у нее осталось.

Сердце Вардана тревожно забилось. В душе юноши зрела безумная надежда. Если Сусанна увидит, как сильно он любит ее дочь, она поймет, насколько он честен, и, возможно, передумает.

Он выпрямился и расправил плечи.

— Сегодня я приду в ваш дом и поговорю с вашей матерью.

Асмик опустила ресницы; тонкие пальцы девушки теребили богато украшенный пояс.

— Мама откажет, — повторила она и добавила: — А я никогда не пойду против ее воли.

— Я должен попытаться ее уговорить, — твердо произнес юноша.

К несчастью, он не осмелился спросить, нравится ли он самой девушке и как она относится к мысли об их браке.

Собираясь к Сусанне, Вардан надел вышитую красными нитками рубашку, кожаный жилет, шаровары с обмотками, из-под которых были видны узорчатые носки, украшенный серебром пояс, когда-то купленный в городе отцом юноши за большие деньги, и войлочную шляпу.

Мать смотрела на сына с тайной жалостью, но она ничего не сказала и лишь перекрестила его, когда он выходил за порог. Каринэ вовсе не желала заполучить в невестки изнеженную горожанку; женщина мечтала о простой, здоровой и работящей девушке, а не о загадочной красавице и неисправимой белоручке. Но она молчала, потому что боялась потерять доверие сына.