Весть об убийстве начальника личной гвардии самого эмира быстро облетела город. Однако имя женщины, схваченной воинами Халида ибн Кудра, держалось в строжайшей тайне. Охрана наместника была усилена в несколько раз, поскольку мало кто сомневался, что убийство одного из приближенных эмира должно было послужить предупреждением ему самому. Многие считали, что это происки персидской аристократии, использовавшей сошедшую с ума женщину в своих мстительных целях.

То, что Асмик безумна, первым заподозрил присутствовавший при ее допросе хаким Малик ибн Муслим. Допросом руководил сам Джафар аль-Сулами, правая рука эмира. Он задавал молодой женщине вопросы, а писец заносил ответы в протокол.

— Твое имя?

— Асмик Агбалян.

— Кто приказал тебе совершить убийство?

— Никто. Это было мое решение.

— Ты знала, кем является человек, которого ты посмела лишить жизни?

— Да. Несколько лет назад он выгнал нас с матерью из дома и забрал себе наше имущество.

— Откуда ты пришла?

— Я жила в небольшом селении в горах.

— Его название?

— Этого я не могу вам сказать.

— Где твоя семья?

— У меня никого не осталось.

— Где ты взяла кинжал?

— Сняла с пояса мертвого человека.

— Ты еще не знаешь, женщина, что полагается за убийство правоверного! — Джафар аль-Сулами повысил голос. — Почему ты решила это сделать?

— Потому что нет ничего страшнее беспомощности, невозможности что-либо изменить в своей жизни, ничего не значить в этом мире, — ответила Асмик.

Малик внимательно разглядывал женщину, совсем недавно бывшую поразительно красивой, а главное — живой. Джафар аль-Сулами тоже смотрел на нее. Под глазами черные тени, волосы свисают неряшливыми прядями, рубашка изодрана и сквозь прорехи видна обнаженная грудь, а на ней — кровоподтеки. Мужчина злорадно усмехнулся.

— Вижу, ты уже испытала ласку наших воинов. Поверь, это только начало!

— Господин, — наклонившись, шепнул хаким, — эта женщина не в себе.

— С чего ты взял? — резко произнес Джафар, раздосадованный тем, что допрос ни к чему не привел. — Она отвечает вполне разумно, просто не хочет говорить правду.

— Она сказала правду. Большего вы от нее не добьетесь. Она ничего не боится, ей все равно.

— Посмотрим! — раздраженно бросил Джафар и махнул рукой. — Уведите!

Хаким не выдержал и прибавил:

— Она мертва. Загляните в ее глаза!

— Вы догадались? — Асмик повернулась к Малику и улыбнулась такой улыбкой, от которой у видавших виды мужчин похолодела душа. — Да, я умерла. Вы можете делать со мной все, что хотите: я ничего не чувствую!

Ее увели и заперли в одной из башен крепости под надежной охраной двух воинов. Когда Джафар аль-Сулами доложил правителю о результатах допроса, тот ответил:

— Попробуйте еще. Если ничего не получится, прикажем казнить. Разобьем голову камнями на площади.

Через несколько дней молодой хаким Малик ибн Муслим отправился в предместье Исфахана, где жили ремесленники и низшие слои городского люда. Здесь можно было встретить арабских воинов, но знать сюда не заглядывала, и едва ли кто-то из соплеменников узнал бы Малика.

Он миновал базар под сенью многочисленных навесов и нерешительно вошел в один из темных, пропитанных сладковатым, дурманящим запахом виноградного вина кабачков.

Подбежавший мальчик-слуга быстро вытер деревянный стол и дрожащим голосом спросил гостя, что ему надобно. Араб сказал, что хочет выпить вина. Пророк строго-настрого запретил этот грех, но если Аллах позволил Малику увидеть то, что он увидел, то должен разрешить и то, что поможет ему забыться. Сегодня ему не помогли бы ни зеленый чай, ни ароматный кальян.

Едва Малик пригубил вино, как в кабачок вошел еще один человек, по виду тоже мусульманин, вошел и остановился, будто споткнувшись: после ослепительного солнца полумрак помещения показался непроглядно черным.

Молодой хаким присмотрелся — вошедший был явно ему знаком. Кажется, они вместе учились; на него вмиг пахнуло прошлым, густыми, теплыми, пряными запахами Багдада, в памяти воскресли светлые, радостные, беззаботные дни, когда он был счастлив, как бывает счастлив человек, который еще не знает своего будущего, а лишь мечтает о нем.

Сначала Малик хотел опустить голову и сделать вид, что не знает вошедшего, но потом все же поднялся навстречу.

— Фарид! Не узнаешь?

Тот замер и несколько секунд растерянно смотрел на старого знакомого.

— Не ожидал встретить тебя здесь…

Малик усмехнулся.

— В этом месте?

— В этом городе, в этой стране. Твой отец — известный человек; мне казалось, ты должен…

Фарид осекся, подумав о том, какой зыбкой может быть человеческая судьба и как легко впасть в немилость у сильных мира сего.

— Да, все так и было, все было хорошо, пока человека, у которого я служил, халиф не отправил в Персию, и я был вынужден поехать вместе с ним, — промолвил Малик и пояснил: — Я — личный врач эмира.

Фарид не удержался и присвистнул. Подумать только, как высоко можно взлететь в столь молодом возрасте благодаря личным связям! Впрочем, Малик всегда отличался от соучеников недюжинным талантом и диковинной проницательностью. Порой ему достаточно было внимательно посмотреть на человека, чтобы назначить верное лечение.

— А я уехал в Персию, потому что в Багдаде нечего делать без денег и связей. К тому же в стране, где живут люди иной веры, можно закрыть глаза на некоторые вещи. — Фарид кивнул на кружку с вином.

— Поначалу я был даже рад тому, что мне не придется всю жизнь сидеть в Багдаде, что я увижу незнакомую страну, других людей, — задумчиво промолвил Малик. — Так и случилось, однако мне пришлось понять, что некоторые человеческие болезни нельзя вылечить никакими лекарствами, а иным больным может помочь только смерть!

В этот миг подошел мальчик, которого подозвал Фарид, и молодым людям пришлось умолкнуть.

— Аллах дает каждому человеку определенные способности и возлагает на нас священный долг, который мы обязаны выполнить, — продолжил Малик, когда мальчик поставил вино на стол и ушел. — Я слышал об этом с детства и не сомневаюсь в справедливости этих слов. Однако прежде я не задумывался над тем, почему Бог сперва создает красоту, а потом позволяет разрушать ее самыми варварскими, жестокими способами! О нет, меня не страшит вид ран, болезней и смерти, я говорю не об этом…

Фарид понимал собеседника. Если он сам был довольно приземленным человеком и в первую очередь думал о материальных благах, для Малика все на свете должно было иметь какой-то смысл, содержать в себе высокое Божье намерение, направленное на то, чтобы сделать мир счастливым и справедливым.

— Что случилось? — спросил Фарид, хотя на самом деле не желал вникать в какие бы то ни было тайны. По большому счету он пришел сюда отдохнуть и предаться запретным страстям.

— Я несколько раз присутствовал при допросе одной женщины… Присутствовал как врач, хотя едва ли мог ей чем-то помочь! Невероятно красивая, столь же сильная, сколь и беззащитная! Они измывались над ней, не понимая, что она лишилась рассудка от страданий и горя, а ей становилось все хуже…

В глазах Фарида промелькнул интерес.

— О ком ты говоришь?

— Помнишь убийство Халида ибн Кудра?

— Неужели его убила женщина?

— Да.

— И ты знаешь, кто она?

— Знаю, — грустно произнес Малик.

Фарид откинулся на спинку сиденья.

— Наверное, она не из простых?

— Конечно нет. Джафар и другие считают, что ее подослали, но я-то вижу, что это ее личная месть, больше вызванная безумием, нежели желанием свести счеты с теми, кто отнял у нее все, что она имела.

— А что у нее было?

— Беззаботное девичество, любящие родители, богатство, мечты о будущем… — Малик сокрушенно покачал головой. — Мы идем по земле со знаменем Аллаха в руках, не видя того, что опустошаем не только земли, но и человеческие души…

— Мы боремся за веру, — мягко напомнил Фарид.

— Зачем? Почему? С недавних пор я перестал это понимать.

— Потому что наша вера несет в себе истину.

Молодой человек улыбнулся таинственной, горькой улыбкой.

— Истинны только любовь и справедливость.

Фарид тяжело вздохнул. Он не знал, завидовать Малику или жалеть его.

— Что это за женщина? Персиянка?

— Армянка, которая родилась в Исфахане. Ее имя звучит по-нашему очень красиво: Жасмин. Ее отец и шестеро братьев были убиты слугами эмира восемь лет назад.

Если Фарид ожидал услышать что-то интригующее, то он прогадал: вместо этого он услышал нечто настолько ошеломляющее, что едва не свалился со стула.

— Жасмин? Асмик Агбалян?!

— Да. Она назвала свое имя. А что тебе известно о ней?

Фарид горько усмехнулся.

— Один мой приятель влюбился в женщину по имени Асмик Агбалян несколько лет назад и до сих пор не может забыть ее.

— Ты шутишь!

— Нет. Его зовут Камран ибн Касир. Если б он узнал о том, что с ней случилось, наверное, сам сошел бы с ума.

В душе Малик был поэтом. Он хорошо понимал, что происходит с человеком, которому довелось встретить воплощение своих грез. Привычные ощущения, цели и мысли исчезают, уступая место чему-то яркому, неповторимому, совершенному. Отчасти он был таким же, как Камран, если не считать того, что Камран был воином, а не мирным человеком и давно познал ту сторону жизни, какую Малик смог изведать только сейчас.

— Я сочувствую твоему приятелю, — выдавил молодой хаким.

— Не знаю, стоит ли говорить ему правду? — задумчиво произнес Фарид. — Если б эту женщину можно было спасти…