– А как вы хотели? Это же дыня, а не репа какая-нибудь, – довольно развязно сказал двоице продавец.

– А виноград у вас в лавке есть? – вспомнила Феодосья.

– Вестимо. Вон там.

Торговец взмахнул дланью на другой угол лавки. Феодосья приблизилась. На освещенном свечой прилавке стояли две плоские корзинки, в одной лежали связки ягод темно-синего, а в другой – травяного цвета. А рядом в маленьких плетеных коробочках с отклоненными назад крышками ждали своего богатого покупателя красно-оранжевые, в седых разводах сахара на морщинах, маленькие сердцевинки ее скляницы. Той, что подарена была возлюбленным Истомой и звенела в ручках сыночка Агеюшки.

Почему-то Феодосья не заплакала, как бывало в иных случаях встреч с прошлым. Наоборот, вдруг возликовала у нее догадка, что сие знак ей. Знамение, что обязательно достигнет она небесных сфер, прозрачных и голубых, как Агеюшкина скляница, и там обнимет свое золотое чадце. И как только представила она сию картину, то сразу поняла с необъяснимым спокойствием, что сферы небесные – это прозрачные стеклянные шары! А значит, и Земля – тоже шар, мандарин, в морщинах которого текут реки и плещутся моря.

– Любуешься? – подойдя близко к Феодосье, мягким голосом спросил Олексей.

– Любуюсь, – искренне ответила она.

И с просветленной улыбкой вышла на волю.

– И что же ты так развеселилась?

– Так… Чудеса…

– О, чудеса ты сейчас увидишь, – многозначительно сказал Олексей.

И, схватив ее за локоть, завернул в закоулок с лавками, светившимися изнутри, как уютный храм в зимний вечер или волшебная лампа из цветного муранского стекла.

На самом деле, просто стало смеркаться, и в лавках зажгли обычные свечи, но Феодосья пребывала в настроении, какое бывает перед Рождеством, когда каждый человек от мала до велика живет упованьем. И орех, завернутый в золоченую бумагу, кажется ему даром Божьим.

В сей чудесной лавке притаились волшебные (ненужные в хозяйстве) вещицы. Здесь были башенки из кости, находящиеся одна внутри другой, и совершенно невозможно было объяснить, как оне друг в друга забрались? Лежали в стружках круглые волнистые стекла, как ломти густых сиропов – малинового, зелейного, квасного, горохового. Если через такое стекло посмотреть на свечу, то все становится малиновым. Или гороховым. Лежали шарики из дерева черного цвета и обычного, коричневого, но пахнущего духами Марии. «Сандал», – кратко сказал торговец. Стояли крошечные, как для куклы, мисочки и чаши из ярко-зеленого камня. «Малахит», – так же немногословно бросил продавец. «Шахматы», – перехватив взгляд Феодосьи, изрек он еще через миг. «Вечный жар». Нет, больше Феодосья так не согласна!

– А что это такое – «Вечный жар»? – вежливо спросила она.

– А то ты не знаешь? – играя глазами, сказал Олексей.

Но Феодосия ему не ответила, а вперилась в продавца.

– Горячая вода, или сбитень, или отвар, все равно – что, налитые вот сюда, – перст ткнул в горлышко фарфоровой сулеи, – и заткнутые втулкой, ¬– фарфоровая же затычка поднеслась к горлышку. – Не остывают никогда.

– Как – никогда? – удивилась Феодосья.

– Не может сего быть, – бросил Олексей. – А ты проверял?

– Проверял. Налил кипятка. Заткнул. Через день и ночь хлебнул…

– И чего?

– Обварился.

И торговец оттянул губу, показывая десно.

– Можно позрить, что там внутри? – спросила Феодосья.

– Ей! – поддержал ее Олексей.

– Пожалуйте, – пожал плечами продавец. – Аз уж глядел тоже.

– И?

– Ничего не выглядел.

– Но мы все-таки заглянем?

– Пожалуйте, – опять пожал плечами продавец.

Феодосья и Олексей прикрыли по одному глазу и, перекосив лица, уставились в темное горлышко…

– Блестит вроде, – сказала Феодосья.

– Ей. А может, нет. Не видно ни зги, – пробормотал Олексей.

– И откуда такое чудо взялось?

– Из Китая.

– Надо же, не гляди, что косо повязаны и лучиной щи хлебают, – сказал Олексей.

Торговец в третий раз пожал плечами. И поставил чудо в угол.

Под впечатлением, оне вышли в синие сумерки и медленно пошли к воротам, молча думая каждый о своем.

Глава восьмая

Прогулочная

– Верую. Как же не веровать?