Поминая черта и кляня остолопа гонца, отче вновь засел за писанину, каковую и закончил к вечеру. Пришлось ждать следующего утра. А там опять задержки – то иерархи совещаются, то трапезничают, а хотелось грамоту передать лично в руки, а не бессмысленному какому дьяку, озабоченному, как бы со службы поскорее домой умчаться да выспаться али на рыбалку сходить. Так прошли полторы седьмицы! Наконец, грамоты были переданы лично в руки владыке Вологодскому и Великоустюгскому Ферапонту. Передача сопроводилась короткой беседой, оставившей взаимное приятное впечатление и скорбь по поводу неприятных событий, случившихся в Тотьме. Впрочем, отец Логгин сумел повернуть это себе в заслугу, дескать, именно его скромными, но подвижническими усилиями раскрыто и уничтожено (пришлось прилгнуть) языческое гнездилище и выведена на чистую воду колдунья и ведунья.

Выйдя со вздохом облегчения и приятным ликованием на крыльцо епархии, отец Логгин приободрился и сей же день выехал назад в Тотьму.

Однако и личный визит не ускорил решения дел его прихода. Завидев воеводу, отче сворачивал в проулки, ибо тот уже не шутейным голосом предупреждал, что спишет все расходы на харчевание и охрану колдуньи на счет его, отца Логгина.

– Одной капусты съела уж две бочки, а хлеба с солью и не смерять, – попрекал городской голова духовного отца.

Когда батюшка впал уже в грех отчаяния, наблюдая, как серебрит траву осенняя изморозь, прибыла повозка с приказным дьяком в сопровождении трех верховых, который доставил вожделенные грамоты, а также передал на словах. Облегчению и счастью отца Логгина не было предела: Феодосью предписано было казнить сожжением в срубе при непременном сборе всей паствы, а батюшке собирать именье и на казенный счет первого ноября либо любым ближайшим обозом за свои куны отправляться в Москву. Ждать первого ноября батюшке совершенно не хотелось, поэтому казнь была назначена на послезавтра (надо было успеть возвести сруб), а отъезд на другой день с планируемым присоединением тотемских возов с товарами к ожидаемому прибытием поморскому.

В этот же день на Государевом Лугу застучали топоры, рубили древодели Феодосье большую и светлую – без крыши – смертную избу. На вечерне, а также на торжище объявлено было об обязательной явке всех на казнь колдуньи. Впрочем, о сем можно было и не уведомлять, редкий тотьмич отказал бы себе в удовольствии увидеть такое впечатляющее зрелище.

Глава двадцать седьмая

Прощальная

– Одна в остроге, но мне не грустно, ибо творю я книгу, – с удивлением отметила Феодосья.