– Слышали мы, что желаешь ты, лепая девица, быть мужатою мужатицей, вступить в женитву.

– Се правда, – рекши Дарина. – Тот молодец станет мне мужем, кто даст моему естеству женскому самолучшие самонежные любы.

– Аз есмь, – рыкнул Могуча и принялся похваляться: – Аз своей огненной булавой да свинцовыми муде единожды взмахнул, так африкиинское чудище замертво упало. А уж тебе, девица, я любы самые злострастные сделаю.

Изверг из портищ булаву огненную, размахнулся да и кинул Дарине в высокий терем. Уд его вдарил в крышу, всю кровлю разворотил да меж стропил застрял.

Рассердилась муженеискусная девица:

– Твою елду только валять да к стене приставлять!

Вышел тогда наперед средний брат, Хотен, принялся похваляться:

– Не уд – стрела!

Востерзал свою подпупную жилу, размахнулся да и кинул Дарине в высокий терем. Срам не долетел до высокого терема, упал на крыльцо.

Принялась глумиться ангеловзрачная девица:

– Твоей елдой только в мошне кукиш казать!

Вышел тут младший брат, Зотейка.

– Светозарная Дарина! Моя жила становая будет лону твоему изтецать любострастие, аз же буду тело твое белое дрочить, перси нежить, подпупие баловать, стегна ласкать.

– Дерзостник какой! – удивилась честная девица. – Где же твой уд злострастный, покажи!

Достал Зотеюшко из портищ свой невеликий уд женнонеистовый, подкинул его в небо. Полетел уд с нежным посвистом соловьиным, залетел в терем, покружил по горнице, да прямиком под шелкову рубашцу, в сладковонные лядвии. Впорхнул в лоно и ну в чреве летать, кружиться.

– Ох-ти мне, Зотеюшко!.. – простонала девица, естества не растлившая. – Будь ты мне мужем, а я тебе – женой.

И был тут пир на весь мир, наш тотемский воробей туда летал, от каравая крошки клевал, с залетной воробьихою колотился. А самовидцы Зотеюшкиного соловьиного мехиря с той поры говорят: уд мал, да удал!

– А-ха-ха! – залилась смехом Мария.

Отсмеявшись, она мечтательно проговорила:

– Хоть бы одним глазком увидеть сию Африкию…

– Взбесилась?! – охнула Матрена. – Да там такие звери водятся, что на баб, как мужики, нападают.

Феодосья выкатила глаза.

– Кривду врешь, Матрена! – посмеиваясь, умышленно подначивал Извара.

– Почто обижаешь вдову, Извара Иванович? – хлюпнула носом Матрена. – Отродясь я слова кривого не изрекла. Провалиться мне на это месте, а только есть в Африкии зверь – вельблуд, вельми блудливый то бишь. На спине у вельблуда растут два огромных горба, навроде кожаных торб али курдюков. И африкийцы возят в этих горбах воду!

– Гос-с-споди, спаси и сохрани, дикари какие! – удивилась Василиса. – Да как же вода в горбах может быть?

– А как молоко в грудях? – привела достойный аргумент Матрена.

– А-а! Тогда понятно…

– А на баб-то, на баб как он нападает? – полюбопытствовал Извара.

– На жен похотствует не вельблуд, а слон! Ростом он со стог сена, а на харе вместо носа – елда!! Вот эдакой толщины!

Матрена приподняла вдоль поставца свою неохожую ногу, скрытую подолом. Но и сквозь подол ясно было, что размеры слонового уда необыкновенны!

– И перед тем как броситься на несчастную жену, слон в свою елду еще и трубит!

– Почто трубит-то? – вопросила с сундуков Мария.

– А я почем знаю? Я с им не беседовала. Знаю только, что по Африкии бродят скоморохи со слонами…

Феодосья напряглась.

– Слон по окрику главного скомороха поднимает елду и начинает охапивать да обласкивать ей блудную девку…

– Плясавицу? – вопросила Феодосья.

– Ну да… А се… И наконец он девку сию поднимает на елде выше головы!

– Ишь ты! – удивился Извара. – А еще говорят: как ни востра, а босиком на елду не взбежишь.

– Не всему верь, что говорят, Извара Иваныч, дорогой! А еще тем слон страшен, что разносит чуму.

– Господи, спаси!

– В Москву какой-то Африкийский царь прислал в подарок нашему государю-батюшке Алексею Михайловичу слона.

– Уморить хотел отца нашего, заступника?!

– Знамо дело, – авторитетно поводила плечами Матрена.

– Провели чудище энто по улицам. И начался в Москве мор! Государь Алексей Михайлович принял меры противу погибели: заколачивать избы, в которых некто заболел чумой, сжигать дома, никого изнутра не выпуская. Но мор не прекращался. И тогда царь наш батюшка смекнул, что слон адский чуму нанес. И повелел Алексей Михайлович слона убить до смерти и сжечь. Земские люди кольями слонищу закололи, сожгли до пепла. И мор остановился! А того африкийского слугу, что водил чудище по улицам, привязали к столбу и обливали кипятком, пока не сварился.

– Это верно!

– Так и надо нехристю.

Возбужденное событиями дня, семейство еще долго сидело за столом, беседуя и слушая байки Матрены. Первой заснула на сундуках Мария. Оставив возле нея караул в лице кривоглазой Парашки, все разошлись по покоям.

Феодосья взошла в свою горницу совершенно сонная. Прикрыла дверь. Села на одр. Поглазела на огоньки лучины и свечей. Зевнула. И в этот момент из угла метнулась золотисто-черная тень.

– А-а!.. – в ужасе вскрикнула было Феодосья, но чья-то крепка, как засов, рука сжала ей уста.

Глава шестая

Любострастная

И было бы шуму – чего-чего, а верещанием Феодосья была сильна, но запечатались уста воровской дланью, словно камнем, приваленным к пещере со святыми мощами. Другой рукой супостат обручил Феодосью ниже груди, охапив накрепко и руки ея. Феодосья судорожно вдохнула, чтоб в третий раз извергнути крик, и даже извергнула было снова: