– Как тебя звать-величать? – уцепив подвернувшегося зрителя, вопрошали пророки.

– Авдокимом, – лепетал тот.

– А сейчас, Авдоким, будет тебе откровение: сообщат силы небесные все твои тайные грехи.

Само собой, Авдоким порывался улизнуть. Но не тут-то было! Соседи хватали его за рукава:

– Куда?!

В сей момент один из пророков вопрошал, глядя в небеса, о грехах несчастного, а другой делал взмах дланью, в рукаве коей был угнезден магнит. Конструкция, разрисованная загадочной картой то ли звездного неба, то ли соседней слободы, начинала лихо вращаться, издавая пугающий пророческий скрежет. Наконец она останавливалась, указуя стрелой на словеса.

– А грешен ты, Авдоким, что глядел с похотью на чужую жену! А еще…

– Ах, блудодей, – трясли головами и бородами зрители.

Авдоким вырывался, не жалея рукавов, и торопился скрыться.

Впрочем, бежал он недалеко, ибо рядом сияло уж другое чудо, сотворенное с оптической помощью за счет системы зеркал.

Состояло оно в том, что из скрытой в стене форсунки мелкодисперсно распылялась вода. Свет передавался от зеркала к зеркалу на хрустальный кристалл, после попадая на водяное облако.

– А кто желает совершить добровольное пожертвование на содержание монастыря, встань в сие место и узришь радугу!

Фокус состоял в том, что радуга была видна только с обозначенного красным ковриком места. Всем остальным зрителям оставалось только с завистью слушать, как вставший на алый квадрат жертвователь восторженно восклицал:

– Что за чудная картина! Так и играет красками все небо!

На площадке перед химической лабораторией творились иные чуда. Взлетало в небо бирюзовое облако, а в нем возносился на небеса недавно умерший в монастыре безгрешный старец Аввакум. Аввакум хоть и был суховатый, но в костях широкий и тяжелый. Так что три монаха, тянувшие невидимый слюдяной канат с помощью лебедки, установленной за скатом крыши, не раз помянули возносящегося старца неуместным словом.

В трапезной были оборудованы еще два чудесных явления.

В красивом ларце за отодвигающейся дверцей появлялся то черный, то белый петух! Цвет его менялся в зависимости от того, произносил ли зритель молитву или ругался. Ежели говорилась молитва, то петух оказывался белым. После легкой ругани в ларце загадочным образом оказывался дьявольски черный петель. Честно говоря, сие чудо было самым простым. Задняя стенка ларца могла отодвигаться. Ежели человек говорил молитву, то монах, сидевший за стеной, отодвигал дверцу и заменял черную птицу на белую. И наоборот. По этой же системе работала вечная печь, названная «Манна небесная». За ее задней стеной бысть тайная дыра, в которую монах беспрерывно протягивал поварешку на длинной держалке и наливал в горшок новую порцию жидкой каши. Стоило богобоязненному посетителю произнести молитву и отодвинуть заслонку, как взглядам очевидцев представал вновь кашей полный горшок!

– Диво дивное! – восклицали самовидцы.

– Чудо явилось! Всем голодным манна! – криком объясняли зрители из первых рядов тем, кто тянул шеи сзади.

– Да как же это? – втихомолку сомневался кое-кто из молодежи (известно, что беспокойное юношество наименее склонно верить чудесам властей). – Или горшок без дна и снизу кашу в него толкают? Дак нет, вытекла бы… Али арифметика тут применена?

– Арифметика! – возмущались пожилые, видавшие виды москвичи. – Выучили вас на свою голову! Больно умные стали! Бога уж не чтят. Страх потеряли. Вам дают каши, так вы кланяйтесь с молитвой да ешьте! Арифметика! Сказал бы еще – грамматика!

И все крепкие верой дружно смеялись.

Нашелся умник, с помощью грамматики кашу варит. На кол бы тебя посадить, как в прежние времена, чтоб неповадно было клеветать на рождественские чудеса.

– В Шутихе на Сумерках завсегда уж чудо, так чудо, – встрял в разговор еще один самовидец. – Прошлый год вода в хмельное вино превращалась. Слепой прозревал. Как завопит: «Свет! Вижу!» Так у всех мурашки по спинам побежали. Нет, сей храм надежный! Потому что стародавний и намоленный.

Феодосья была немало смущена тем, что выдуманные ею чудеса превратились в вульгарное зрелище.

– Не думал аз, что события станут столь площадными, – виноватым голосом призналась она вечером другу Ворсонофию. – Аз не желала никого грубо обманывать… Планировала лишь укрепить веру в чудеса. Но получилась лжа…

– Сие ложь во спасение, – успокоил товарища Ворсонофий. – Увы, часто ложь только и помогает сохранить действительность в порядке. – Он с грустью вспомнил тайну своего сыновства. – А правда вызывает хаос. Поэтому не кори себя, брат Феодосий.

Феодосья вспомнила рассказ родного брата Путилы о чудесах, виденных в Москве, и поняла, что он зрил подобное представление. С чувством вины Феодосья жарко помолилась перед сном, желая, чтоб фокусные события поскорее окончились.

Через три дни, когда в чуде вознесения старца Аввакума неожиданно закончился бирюзовый купоросный порошок, и его пришлось заменить на менее благолепный грязно-розовый, в ворота, давя пеших, въехал воз на серебряных колесах. Из него вышел, небрежно перекрестясь, роскошно и не по-здешнему одетый боярин. На носу у боярина каким-то образом держалась загадочная конструкция из серебряных проволочек и хрустальных тарелочек. Некоторые продвинутые москвичи узнали думного дьяка, любимца государя Андрея Соколова. Еще более продвинутые опознали в женском украшении (как полагали темные простецы) на его носу очки.

– Спектаклзы, – даже произнес на английский манер чертежный дьяк Макарий.

Следом за Соколовым из других возов выпрыгнули его молодые компаньоны. На компаньонах вместо тулупов с бобровыми или медвежьими воротниками были надеты короткие кафтанчики с кружевными оборками.

– Ровно у бабы исподнее, – сплюнул в омерзении один из зрителей. – Бритоусы поганые, прости Господи!

– И где хваленые чудеса? – вопросил Соколов.

– Тамочки, Андрей Митрофанович, – подобострастно указал случившийся рядом посетитель. – Под сводом грешника пилят, в том краю радугу указуют, а в трапезной петух обличье меняет.

Процессия, благоухающая розовым маслом, пошествовала к месту распила.

– Ровно бабы притиркой надушились! – еще раз сплюнул все тот же зритель.

Компания, пересмеиваясь, подошла на вопли грешника, пилимого чертями на мясное крошево.

С несколько мгновений все молча, лишь подняв брови, глядели на пилу и ошметки кровавой требухи, которая шлепалась на землю. Когда распиленный грешник издал особо ретивый вопль, Соколов недовольно поморщился на звук и, склонившись к щели в колоде, пристально принялся вглядываться в нутро. Потом подхватил пальцем густую каплю крови, приведя чертей в растерянность.

– А вот грешник!.. – вскричал было один из них, но замолк, уставившись на Соколова.

Соколов поднес густую каплю к лицу и потянул носом. Потом встряхнул руку, обернулся к компаньонам и пропел:

– Ягода-калина нас к себе манила…

Свита засмеялась и загомонила по-фряжски. Оживленно переговариваясь, бояре пошли далее. Грязно-розовое облако Соколова также не впечатлило:

– Когда был я в Венеции на карнавале, то там испускали одно за другим облака лимонного, кораллового и лососевого цвета.

А вот превращение черного петуха в белого высокую публику заинтересовало, хотя и не надолго.

– Сие слегка поувлекательнее, чем фокус с пилением придурка в колоде. Впрочем, было бы интереснее, кабы белая девка менялась на чернокожую, – не боясь грешного словоблудия в монастырских стенах, молвил Соколов. – Надо будет расспросить игумена, что он творит с этими петухами?

И вся компания убыла в тайную кофейню.

Впрочем, на следующий день Соколов опять с помпой прибыл в монастырь. Его с почестями препроводили сперва в приемную (ту самую, где Феодосья впервые увидела букеты из белоснежных шелковых лилий), а после в личную рабочую келью игумена.

– Благословите, отец Феодор, – скороговоркой промолвил Соколов.

Мельком склонился к протянутой длани и сразу перешел к делу:

– Признайтесь, отец Феодор, как ваша братия меняла петухов?

– Для нас самих сие божественная загадка, – начал было игумен.

– Бросьте-бросьте-бросьте! – отмахнулся перстами Соколов. – Кто автор ваших божественных чудес? Чьи идеи? Имя назовите. Мне бы очень желалось выменять на деньги часть его способностей. Мне нужен сведущий в науках учитель для сына и себе собеседник. Совершенно не с кем обсудить новинки алхимии и астрологии, прости меня Господи!

Отец Феодор мысленно перекрестился, попросил у Бога прощения за стяжательство, без которого в нынешние времена не проживешь, и сообщил:

– Автор нынешних укрепительных чудес брат Феодосий.

– Все! Более ничего не говорите. Беру! Цену назначите сами, – бойко сообщил Соколов.

– Мой монастырь торговлей не занимается… – не очень убедительно произнес игумен. – Но учитывая, что мы всегда стараемся идти навстречу просьбам таких глубоко верующих людей, как вы…

– Ну и отлично! Жду вашего…

– Феодосия.

– Именно. А пока, нижайше прошу принять в качестве скромного пожертвования…

Соколов похлопал себя по боками.

– Что же? Ах, вот!

И он снял с носа серебряные очки.

– Итальянская работа. Увеличительные очи. Попробуйте, попробуйте!

– Не могу! – вяло воскликнул игумен.

– Возьмите!

– Ох, бесовское измышление, – не очень искренне посетовал игумен, пряча перста в складки рясы.

Соколов захохотал, потом сделал серьезное лицо.

– У государя нашего Алексея Михайловича очков три пары фряжской работы, и не считает за грех. Наоборот, сочинил при их помощи прелестный трактат о соколиной охоте. Только русские варвары могут полагать очки принадлежностью бесовских художников или еврейских менял. Я полагаю, оне, напротив, придают лицу прогрессивный вид. Как, уговорил я ваше мягкое сердце?

Игумен хмыкнул.

Как всякий ученый, он был любопытен и не смог устоять перед соблазном приложить увеличительные кристаллы к носу и взглянуть в книгу.