— Виллу заказывала моя помощница, но помнишь, мы тогда были в жестких контрах с партнерами по руднику, опасались всего и вся, поэтому перед нашим приездом в Марокко на побережье ездили ребята Панкова, проверяли, он меня сам уверял, что так будет спокойнее и надежнее. Но, Панков, не верю, он знал отца, меня самого еще мальчишкой.

— Ладно, подожди делать выводы, — Кате было жаль Сергея, уж она-то прекрасно знала, как больно разочаровываться. — А Питер? — продолжила она.

— Питер, мы прилетели одним днем, потом собирались на Адриатику, ты загулялась по городу, я не мог тебе дозвониться. Пробыл в Смольном почти до семи, и оказалось, что придется встречаться еще и завтра, позвонил в офис, просил забронировать номер, были какие-то помехи на линии, потом перезвонил Панков, я знал, что он тоже в Питере, не помню даже, зачем он звонил, я сказал, что задерживаюсь, а он ответил, что сейчас в «Талионе» и зарезервирует нам номер, — Сергей выпалил все это на одном дыхании и устало откинулся на подушки — еще одно предательство, но уж лучше ложь надежного работника, чем любимой женщины.

— Ох, — Катя неловко пошевелилась и постаралась сдержать вздох.

— Что, что такое? — всполошился Сергей, как же страшно быть будущим отцом.

— Ничего, успокойся, — она ласково коснулась ладонью его лица, — Бывает!

— Боже мой, Катя, что?

— Да ничего страшного, — она улыбалась, нежно и немного снисходительно, как улыбаются только женщины в ожидании чуда. — Ну и что мы будем делать со всей этой информацией? — Катя мгновенно переходила от сентиментальных эмоций к жесткой собранности, и Сергей вспомнил, какой он увидел ее тогда в зале суда: холодный, властный голос разрезал тишину, и только в глубине глаз пряталось волнение и едва различимый страх.

— Что делать? Завтра же разберусь с Панковым, он уже должен вернуться из ЮАР.

— Сегодня! — одно слово сказала Катя, но ее глаза опасно сверкнули.

— Нет, Катя, тебе надо отдохнуть, — пытался настаивать Сергей.

— Мне надо посмотреть в глаза человека, который хотел перечеркнуть всю мою жизнь.

Звонок пронзительной трелью разорвал ночную тишину, Сергей рассерженно вздрогнул — у Панкова были ключи от всех дверей, от шлагбаума на въезде, от ворот, и этот звонок был лишь данью вежливости. Он нехотя отстранился от Кати и направился к двери, Сергей даже не мог сказать, сколько времени они просидели в обнимку на диване в гостиной после телефонного разговора с Панковым, не говоря ни слова, просто касаясь друг друга.

Едва войдя в дом, мужчина понял — что-то произошло, он гнал от себя мысли о том, что Сергею стало известно абсолютно все, и мечтал о том, чтобы так и было.

Не говоря ни слова, Сергей захлопнул дверь и махнул рукой в сторону гостиной, Панков сделал несколько неуклюжих скованных шагов и увидел Катю — она сидела на диване, закутавшись в клетчатый плед, но ее лицо не вязалось с уютным домашним обликом, девушка была собранна и прожигала его насквозь ледяным взглядом.

— Ну что ж, они, по крайней мере, вместе, — устало подумал Панков и сел напротив, — Нечего скрывать и ни к чему, да и не скроешь уже, — где-то глубоко в душе он был рад, что правда открылась, и можно было перестать юлить, ждать вопросов, ждать и бояться. — И разве он сам не толкнул Сергея к этому своими словами о том, что нужно срочно ехать в Самару.

— Мы вас слушаем, Вадим Викторович, — мрачно начал Сергей, а Панков некстати вспомнил, как в далекие восьмидесятые он, молодой офицер КГБ, провожал в элитную московскую школу нескладного подростка Сережу Дорофеева, который говорил по-русски с жутким акцентом и, словно невзначай, жаловался Панкову на то, что его не принимают в классе. — Вадим Викторович, — громко и с осуждением сказал Сергей и протянул Панкову злополучный конверт.

— Что тут сказать, — тихо произнес Панков и сжал в побелевших пальцах конверт.

— Ну уж скажите что-нибудь! — со злостью и укоризной бросила Катя.

— На снимках вы с Сергеем Георгиевичем, это очевидно, — Кате хотелось кричать, что очевидным это стало несколько минут назад, а месяцы до этого Сергей страдал от мысли, что его предала любимая женщина, а она сама сходила с ума в отчаянии, не понимая, как любовь и страсть в один миг могли превратиться в горстку пепла, в ничто. — Фото мы сделали в Марокко и в Питере в «Талионе». С гостиницей вообще повезло — вы решили остаться в последний момент, я один был в отеле и под видом проверки номера поставил камеры, — Панков говорил, обращаясь исключительно к Кате — так ему было легче. — Ну а потом смонтировал фото, ерунда, вставил чужое тело, лицо Докучаева, и дело с концом, — он говорил тихим, монотонным голосом и до Кати словно сквозь пелену доходил смысл слов: сфотографировал, смонтировал, положил в деловую переписку Сергея, потом подтвердил, что снимки настоящие, не монтаж. Десяток слов, несколько не слишком сложных действий — почти сломанная жизнь в результате, не жизнь — жизни, ее, Сергея, Лизы, неродившихся малышей…

— Вадим, зачем? — в наступившей тишине прогремел голос Сергея, суровый прищур, губы вытянулись в тонкую полоску, ноздри раздувались от гнева, сам того не замечая, он крошил на светлый ковер впопыхах взятую сигару. — Зачем вам это было нужно?! Вы были моим самым доверенным лицом, я знал вас почти с детства.

У Панкова был отличный повод соврать, притвориться жадным до денег рвачом, который променял такие старомодные долг, честь, совесть на быстрые и нечистые деньги. Он уже готов был назвать заоблачную сумму своего предполагаемого гонорара, но вдруг остановился и замолчал, снова повисла гнетущая тишина, Сергей отвернулся в злости и отчаянии, Катя смотрела прямо в глаза и укоряла, укоряла…

— Алексей и Жуковы, в основном Женя, — решился Панков, — Вечно второй, постоянный зам и брошенная женщина.

— Я так и знал, — яростно произнес Сергей.

— Гнусная дрянь, — пробормотала Катя.

— Идея была Женина, она нашла ту историю Борисовской и Докучаева, сбежавший жених, брошенная невеста, потом краткие встречи на местных тусовках. Женя просто бредила мыслью вышвырнуть «провинциальную мышку не первой свежести» из твоего дома, — теперь Панков обращался только к Сергею, забыл о субординации и прочей ерунде, видел, как от гнева тот скрипит зубами и невольно сочувствовал Жуковой, Алексею, себе. — Алексей желал навредить, неважно как, потом у него оказались какие-то свои счеты с Борисовской, — Катя вздрогнула, она даже не представляла, где могла перейти дорогу бывшему заму Сергея. — Взрыв на шахте, налоговые претензии, нелепые публикации в прессе о чуть ли не банкротстве компании, подтасованный контракт — тебе все было нипочем: последствия взрыва ликвидировали, с налоговой и прокуратурой уладили, ложь в прессе опровергли. Вот тут Женин план и оказался самым лучшим, уязвить побольнее, а потом ты почти пустил по миру ее отца — они решились. Я не знал ни о чем, узнал потом, по факту. — Сергей мрачно усмехнулся: спасибо за малые радости — верный Панков не хотел лишить его денег — только счастья.

Опять повисла тишина, Катя пошевелилась под пледом, в который ее так настойчиво закутал Сергей, гнев бурлил в ней, требовал выхода, хотелось броситься на Панкова, выцарапать его лживые холодные глаза, но потом она присмотрелась — мужчина был повержен, он постарел за несколько минут своего рассказа — Катя и не думала, что так бывает. Где-то в глубине серо-стальных глаз прятался стыд и страх, а еще сожаление. Она встала с дивана, босыми ногами прошлепала к Сергею и взяла его за руку, по одному разогнула сжавшиеся железной хваткой в кулак пальцы, вложила свою маленькую ладошку в его большую, прислонилась к нему. Сергей стряхнул с себя оцепенение, обнял за плечи, с укоризной посмотрел на ее голые ноги и почти силой усадил в кресло — Катя была рада, что он хоть немного отвлекся. Сергей присел на подлокотник и снова бросил взгляд на Панкова — тот казался маленьким, старым и жалким посередине огромного дивана, как на эшафоте, — некстати подумал Сергей и тоже вспомнил, как молодой Панков напутствовал его перед первым свиданием с девчонкой и возил в травмпункт после драк с одноклассниками.

— Вадим, почему? — совсем другим голосом спросил Сергей, и снова Панков заметался — сказать правду или солгать.

— Никита, — тихо и нехотя начал он.

— Причем здесь твой сын? он же в Америке, учится в Гарварде, — не понял Сергей.

— Он не был никогда в Америке, последние три года Никита кочует из одной наркологической клиники в другую. Гарвард — красивая сказка. Моего сына больше нет, есть опустившийся наркоман, который транжирит деньги и, едва выйдя за порог одной лечебницы, влипает в грязную историю, прежде чем стать пациентом другой. Он разбил Дукатти сына президента Интербанка, катаясь с ним по Тверской, заложил Светины бриллианты, те самые, что подарили твои родители на нашу свадьбу, а однажды так ударил ее, собственную мать, что Свете накладывали швы, — Сергей не мог прийти в себя от услышанного, чудесный милый мальчик и то чудовище, о поступках которого так хладнокровно говорил Панков, но какое все это имело отношение к фотографиям, Алексею и Жене. — Алексей узнал, я пытался замять каждую из Никитиных шалостей, но… — Вадим вздохнул, тяжело и обреченно, — Узнал в самом конце лета, пришел ко мне и заявил, что все расскажет тебе, что Индастриалу с грандиозными планами, биржами и проектами государственной важности не нужен такой работник, как я, что ты расстанешься со мной без лишнего слова. Ты, такой публичный и чистоплотный, и я — отец пропащего наркомана, вора и подлеца. Я не хотел верить, но поверил, последние годы Алексей был в сто крат ближе к тебе, разве можно сравнивать: стареющий офицер и молодой, злой гений от юриспруденции. Мне нужно было все тебе рассказать и уйти, но деньги, постоянно требовались деньги, чтобы хоть как-то удерживать Никиту, он же мой сын, — еле слышно закончил Панков, — спасал империю, а разрушил, не удержал семью…