Симона Элькелес - Цепная реакция

— Я сам хочу. Хочу вступить в «Мексиканскую кровь» как новый член.

Сото смеется.

— Хочешь, чтобы мы выбили из тебя все дерьмо?

— Хочу пройти посвящение, как Алекс. Да, я не ищу легких путей. Но я справлюсь.

Справлюсь и покажу им, что от меня не нужно скрывать правду. Мне кажется, я даже слышу, как Гектор Мартинез из могилы подбадривает меня, подначивает бросить вызов и доказать этим парням, что и я не лыком шит и умею быть таким же жестоким, каким был он.

Чуи изгибает бровь.

— Справишься, значит?

— Я сын своего отца, — упрямо говорю я. — Начинай уже.

— Mi placer[67], — весело отвечает он и кричит: — Эй, Рико! Собирай парней, давай устроим Луису наши фирменные тринадцать секунд! Я тоже присоединюсь. — Чуи трещит костяшками пальцев, разминая их. — Ох и весело будет!

КЕНДАЛЛ СЧИТАЕТ, ЧТО все позади и я пережила самое худшее, но мне так не кажется. Меня подмывает пойти к Луису домой — просто чтобы он обнял меня и сказал, что у нас все будет замечательно.

Ага, я брежу наяву, знаю. Ничего замечательного у нас с ним нет и не предвидится.

— Пап, — я подсаживаюсь к нему поближе, пользуясь тем, что по телевизору идет футбольный матч, — как так получилось, что вы с мамой никогда не возили нас в Мексику?

Он пожимает плечами.

— Мы и так много путешествуем, Никки. Два года назад ты ездила с нами в Бразилию. И в Аргентину, когда я выступал там на конференции. И почти оставила Италию без мороженого, помнишь?

— Но почему не в Мексику?

Отец тяжело вздыхает.

— Потому что, мне кажется, если мы туда поедем, то придется показывать тебе места, где я вырос. А я не хочу оглядываться на прошлое, Никки. Как и твоя мама.

— У многих мексиканских детей в школе родители даже не говорят по-английски.

— У тех, кто с южной стороны, — уточняет папа.

— Да.

— Мы с мамой пытаемся воспитывать вас иначе. Нельзя мыслить в категориях «мы — они», и нельзя оценивать людей по тому, что у них есть и чего у них нет, хотя, боюсь, именно это свойственно жителям южных районов. Мы с мамой долго обсуждали это еще до твоего рождения.

— И получается, что мы не мексиканцы, а белые. Я не ем мексиканскую еду, и среди тех, с кем я общалась в детстве, не было ни одного мексиканца.

— Но мы же не пытаемся притворяться белыми, Никки. Мы ассимилировались. Разве это так ужасно?

— У меня такое чувство, что в процессе поиска для нас «неужасного» вы с мамой забыли научить нас гордиться своим происхождением, своим наследием. Мне нравится быть американкой. Но когда я смотрю на тех, кто живет в южных районах… например, на семью Фуэнтес… я им немножко завидую.

— Чему же там завидовать, милая? У тебя есть все, что нужно, и многое из того, что тебе хочется. Мы живем в воплотившейся американской мечте. А менталитет многих мексиканских семей с южной стороны Фейерфилда я хорошо знаю: пахать как вол, отправлять заработанное родственникам в Мексику и ни на что особо не замахиваться, так как этого все равно не будет. От детей там редко ждут, что они хотя бы поступят в колледж: предполагается, что после окончания школы они должны помогать родителям обеспечивать семью и защищать то, что там называется братством. Мы думаем совсем иначе, Никки.

— Знаю. — Мне хочется поделиться с отцом тем, что донимало меня последние два месяца, с тех пор как я встретила Луиса на яхте у Дерека. — Папа, я бы хотела, чтобы ты рассказал мне о своем детстве. Не сейчас, конечно, а когда вы с мамой будете готовы. Для меня это очень важно. Важно чувствовать себя не только американкой, но и мексиканкой.

— Это как-то связано с тем, что ты столько времени проводишь с Луисом?

— Возможно. Мы разбежались, и я теперь понимаю, что скучаю по его семье, скучаю по людям, которые демонстрируют свое происхождение как какой-то знак чести. Знаю, это глупо, но мне это нравилось. Очень.

А еще я ужасно скучаю по Луису. Так скучаю, что мне становится больно и я плачу в подушку каждую ночь, что миновали со дня его рождения.

— Если ты правда хочешь поехать в Мексику, я поговорю с мамой. На это лето у нас нет планов, раз тебе осенью поступать в университет. — Отец гладит меня по коленке. — Мне кажется, ты правильно все понимаешь. Нам действительно нужно иногда оглядываться назад и осознавать прошлое, чтобы больше ценить будущее.

Он прав. Мне нужно вернуться в свое прошлое, чтобы залечить раны и спокойно смотреть в будущее. И ключ к моему прошлому — Марко.

Выхожу на улицу, чтобы позвонить ему. Когда он не берет трубку, пишу эсэмэс.

Я: Можем поговорить?

Марко: Не можем. Помогаю Луису с посвящением в бандиты.

ЧУИ СТОИТ ПЕРЕДО мной. Он в центре, а вокруг него — около пятнадцати парней. Моего кузена Энрике нет, зато Марко тут как тут. И еще парочка знакомых по школе. Выхватываю среди собравшихся и тех, кто был в банде еще во времена Алекса.

— Вот что мы сейчас сделаем, Луис, — объясняет Чуи. — Мы с mis vatos[68] отведем тебя в заднюю комнату и будем избивать. Ровно тринадцать секунд. Когда все закончится — ты в банде.

— Мне можно бить в ответ? — спрашиваю я.

— Нет. Если попытаешься сопротивляться, станет еще хуже, — терпеливо разъясняет он. — Боль сломает тебя, но ты родишься заново, уже в «Мексиканской крови». Ты станешь сильнее, жестче и злее. Как настоящий мужчина, ese. Когда мы закончим, ты станешь полноправным членом банды.

— Тогда давайте побыстрее разберемся с этим.

— Ха, ты совсем как Гектор. Сумасшедший ублюдок был таким же нетерпеливым, — хохочет Чуи.

Меня ведут в маленькую комнату без окон. Я замечаю на полу засохшие потеки крови. Наверное, нужно испугаться, но я отчего-то спокоен, как удав. Разглядываю парней, и мое внимание привлекает Марко: он аж светится от радости, как будто мое посвящение поднимает его собственные очки в банде.

Несколько НБ встают позади меня — видимо, чтобы подстраховаться, что я не передумаю в последний момент и не сбегу.

— Готов? — спрашивает Чуи.

Киваю. Клокочущая ярость, что несется сейчас по моим венам, отчаянно требует выхода. Не знаю, сколько мне удастся сдерживаться.

Сото хватает меня за подбородок, его пальцы впиваются в кожу.

— Ты напоминаешь мне Алекса, — говорит он. — Мне понравилось, как он стоял на коленях, когда бросал банду. Какая же приятная месть получится.

Выворачиваюсь из его хватки, и в ту же секунду железный кулак Чуи летит мне в лицо. Должно быть, он кольцо носит, потому что я чувствую, как что-то рассекает мне щеку.

— Один, — говорит Чуи, явно злорадствуя, что первым же ударом смог меня разукрасить.

— Два, — слышу я его крик. Остальные парни смыкаются вокруг меня. Быстро прикрываю лицо руками, осознавая, как с каждым ударом становится все труднее выдерживать натиск. Тело болит и просится свернуться калачиком на полу.

— Три.

Удар, попавший в бок, наверное, должен был заставить меня заорать, но я молчу. Я вынесу все что угодно, даже это. Мне хочется пустить в ход кулаки, но слова Чуи эхом звучат в голове: «Если попытаешься сопротивляться, станет еще хуже».

— Четыре.

Я на долю секунды сдвигаю руки, и Марко пользуется этим — заряжает мне в челюсть. Чувствую во рту вкус крови, но толком даже не обращаю на него внимания — все силы уходят на то, чтобы не упасть. Я жду заветной цифры — тринадцать. Когда я ее услышу, все закончится.

— Пять.

Кто-то с силой пинает меня сзади по ноге, и я не удерживаю равновесия, валюсь на пол. Встаю, опираясь на руки и колени, пытаюсь подняться дальше, но не могу. Чувствую, как меня со всей дури ударяют в живот.

— Шесть.

Наконец удается встать на ноги. Удары, что сыплются сейчас на меня, утихомиривают бушующий во мне огонь. Я выдержу. Я справлюсь. С чем угодно справлюсь.

— Семь.

Снова закрываю голову руками, хоть и не уверен, что это принесет результат. Кто-то лупит меня в спину, я морщусь. Быстро теряю энергию, слишком быстро.

— Восемь.

Заблокируй боль, Луис. Отключись от нее и думай о чем-нибудь другом.

Думай о Никки — девушке, которая украла твое сердце и сбежала с ним.

— Девять.

Вот зараза, эти парни дерутся, как профи. Так же жестоко и грубо, как Алекс с Карлосом. Интересно, если бы здесь была Никки, она бы волновалась за меня? Переживала бы, что меня избивают до полусмерти?

— Десять.

Ловлю себя на мысли, что все почти закончилось. Или нет? Не знаю. Пытаюсь сохранить хоть какие-то силы, но постоянные удары и пинки грозят переломать меня целиком, как Сото и предупреждал. Судя по тому, как меня избивают, думаю, что или у одного из парней ботинки с металлическим мыском, или кого-то специально учили пинаться как можно больнее. Ну уж нет. Я не дам им победить. За свою судьбу я отвечаю сам.

— Одиннадцать.

Пожалуйста-пожалуйста, пусть это поскорее закончится. Я чувствую, что силы практически покинули мое тело, и даже ярость больше не может меня поддерживать.

Цифру «двенадцать» я не слышу. Чуи перестал считать и просто стоит, ублюдок, наблюдая, как меня метелят. С каждым ударом я все прочнее связываюсь с «Мексиканской кровью» и все сильнее вычеркиваю себя из жизни Никки — навсегда, — и этого я уже не могу вынести.

Во что бы ни играл Чуи, пошла она в задницу, эта игра! Пускаю в ход кулаки, собираясь уложить на пол любого, кто ко мне приблизится. Слышу сдавленные ругательства — видимо, кого-то я все-таки достал.

Отправляю в нокаут еще парочку парней, пока НБ безуспешно пытаются скрутить меня и прижать к полу. Чуи стоит в стороне и явно наслаждается происходящим. По его лицу бродит насмешливая ухмылка, и мне хочется стереть ее одним ударом, прямо сейчас.