Рейес встает — представиться.

— Я Цезарь.

Кузина не сводит глаз с наручников, свисающих с его ремня. Наверное, ей кажется, что эти железяки только и ждут, чтобы скрутить ничего не подозревающего преступника. А учитывая, что по молодости Елена уже имела дело с la ley[52], копам она не доверяет еще больше, чем мы сами.

Она отступает от Цезаря на шаг, как от зачумленного.

— Угу, м-м-м… — Елена поворачивается к mi’amá и бормочет быстро-быстро, сливая все в одно большое слово: — Какогохренакопзабылвтвоемдоме?

Мамин ответ прост до умопомрачения:

— Он друг.

Кузина медленно кивает, переваривая услышанное.

— Друг? С каких это пор ты водишь дружбу с копами? Подожди-ка, а может, это знак?! — Она нацепляет на лицо широкую улыбку и поворачивается к Рейесу. — Офицер, мне нужно, чтобы вы арестовали моего блудливого мужа.

— Хотя мне очень хочется вам помочь, — отвечает Рейес, — по закону я ничего не смогу сделать.

— А я разве сказала что-то про закон?

Цезарь поворачивается к mi’amá:

— Она ведь шутит, да?

Мама смущенно пожимает плечами.

— Вообще-то нет. — Поняв, что полиция ей ничем не поможет, Елена теряет к Рейесу интерес и переключается на Карлоса. Встает рядом с ним, утаскивая у него с тарелки кусочек taquito[53]. — Совсем забыла, Карлос. Добро пожаловать домой. Как твоя нога?

— Если честно, Елена, — отвечает Карлос, стоически снося поцелуй, после которого на щеке у него остается крупный красный отпечаток помады, — вот ты пришла, и нога, как по волшебству, перестала болеть. Ты увлекательнее телевизора и убойнее «Викодина».

Кузина хмыкает и смотрит на меня. Я чуть слышно стону, когда она хватает меня за подбородок и сжимает лицо сильными пальцами.

— Как же я люблю отпрысков Фуэнтесов! Ну прям как своих собственных.

Елена восхищенно цокает языком и приближает свое лицо ко мне почти вплотную. Я отчетливо вижу редкие волоски у нее на подбородке — ей определенно надо их выщипать. Ноздри обжигает приторный, удушающий аромат ее духов.

Губы Елены складываются для поцелуя, и меня передергивает.

— Пожалуйста, только не помечай меня своей помадой, прошу.

— Да ладно, я же знаю, что вам всем это нравится, — отмахивается она. Пытаюсь прикрыть лицо рукой, но все равно получаю на щеке жирное клеймо ее пухлых губ.

— Совсем все плохо, да? — жалобно спрашиваю я Алекса.

Старший брат склоняет голову к плечу, изучая красную отметину.

— Угу. Она тебя хорошо достала, бро.

Алекс не дожидается, пока Елена и на нем наследит: я смотрю, как он широко раскрывает руки, когда кузина подходит к нему, и, увернувшись от ее хватки, сам чмокает ее в щеку.

— Хитрый какой, — Елена грозит ему пальчиком. — Если ты когда-нибудь изменишь жене, я тебя кастрирую, клянусь.

— Если это когда-нибудь случится, тебе придется встать в очередь. Будешь следующей за Бриттани. Слушай, Елена, я сейчас позвоню Хорхе и спрошу, в чем дело. Нет у него никаких интрижек на стороне, уверен.

— Тук-тук, есть кто-нибудь? — Голос Хорхе эхом разносится по дому.

Ножки моего стула скребут по полу — я резко отодвигаюсь от стола, готовый кинуться на помощь Алексу. Старший брат удерживает Елену, чтобы она не порвала своего ненаглядного в клочья прямо тут. Вижу, что Рейес хочет вмешаться, и поднимаю руку, останавливая его.

— Все нормально, — успокаиваю я.

— Для кого? — спрашивает он.

— Я тебе не изменял, — говорит Хорхе. Кажется, он в стельку пьян. — Нина рассталась со своим парнем, и ей нужно было поплакаться кому-нибудь в жилетку, вот и все. Хватит вести себя, как ревнивая жена.

— Это я-то ревнивая?! — кричит Елена, выворачиваясь из нашей хватки и подскакивая к нему. — Ладно, я тебе намекну, если ты так не понимаешь, culero[54]. Когда твоя бывшая хочет с тобой поболтать, это значит, она хочет, чтобы ты к ней вернулся.

В дверь снова звонят.

— Я открою, — говорит Алекс. Я даже не обращаю внимания, что он куда-то вышел, пока по дому не разносится его громкий повелительный голос: — Луис, это к тебе!

26. Никки

Я НЕСКОЛЬКО МИНУТ СТОЮ возле дома Луиса, набираясь решимости нажать на кнопку звонка. У Фуэнтесов, кажется, гости — в окно видно, что дом полон народу.

Алекс открывает дверь. С ним мы хорошо знакомы: раз в несколько месяцев мои родители приглашают его с женой и сыном к нам на ужин или на воскресный обед. Он зовет Луиса, а у меня сердце колотится от предвкушения.

Луис подходит к двери. На щеке у него — большой жирный след от помады.

— Что ты тут делаешь? — спрашивает он, и я слышу, как напряжен его голос. Луис явно не очень рад меня видеть.

— Заходи давай, — Алекс обнимает меня за плечи и подталкивает, вынуждая пойти с ним. Бормочет сквозь зубы, обращаясь к младшему брату: — У тебя чертова помада еще осталась на щеке, бро.

Луис с проклятиями яростно трет красный отпечаток.

— Моей кузине нравится нас помечать, — объясняет он. — Такая, видишь ли, совершенно ненужная и раздражающая семейная традиция.

Я прохожу мимо полицейского — он стоит рядом с матерью Луиса. Карлос тоже тут, вместе с какой-то незнакомой мне парочкой. Должно быть, они только что яростно спорили, потому что счастливой эта парочка не выглядит.

Карлос указывает на меня.

— Это та самая девушка? — спрашивает он Луиса. — Из стихотворения, да?

Мне становится интересно.

— Из какого стихотворения? — любопытствую я.

— Ни из какого, — злится Луис. — Мой братец под кайфом от обезболивающих, не слушай его.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю Карлоса. Он задирает штанину, обнажая глубокую длинную рану, от бедра до икры, сшитую металлическими скобами.

— Вот оно, доказательство, что свобода бесплатной не бывает.

— Ой, мамочки… Как это случилось? — морщусь я. Даже смотреть на его ногу больно.

— Напоролся на мину, схлопотал осколок. — Карлос глядит на меня и щурится. — Ты мексиканка?

— Карлос! — укоряюще одергивает его мать.

— Серьезно, бро, ты бы придержал язык. — В голосе Луиса слышна угроза.

Карлос примирительно поднимает руки.

— Что, разве это преступление — спросить девушку, мексиканка ли она?

— Нет. Это просто хамство, — отвечает Луис.

Его брат от души хохочет.

— Братишка, когда это я не хамил, а?

Я все-таки отвечаю Карлосу:

— Я больше американка, чем мексиканка. Это что, так важно?

— Только если ты отказываешься от собственного происхождения, от наследия своей страны. Не стоит размывать нашу культуру, если ты понимаешь, о чем я.

Алекс перебивает его:

— Карлос, кто бы говорил. У самого-то девушка — из белых. Белее не бывает.

— Издеваешься, что ли, Алекс? Ты вообще в последнее время хоть смотрел на свою блондинку-жену, а? — подначивает его Карлос.

— Полегче, бро, — предупреждает Алекс. — И вместо того чтобы прикалываться над гринго, лучше вспомни, что твой племянник — наполовину белый.

— Эта половина не считается, — гордо возвещает Карлос. — Слушайте, я американец и воюю за Штаты, но это не значит, что я наплевал на свое мексиканское происхождение, как будто мне за него стыдно.

— Мне тоже не стыдно, но дело не в этом, — говорю я. — Я не говорю по-испански и не хожу по улицам, размахивая мексиканским флагом. И не стану притворяться, что много знаю о Мексике. Скорее очень мало.

— Ну так никогда не поздно узнать побольше, — улыбается Карлос.

Миссис Фуэнтес перебивает разошедшихся сыновей:

— Луис, ты не хочешь познакомить меня с твоей подругой?

Луис медлит, и я сама делаю шаг вперед и улыбаюсь.

— Я Никки.

— Никки Круз, — добавляет Алекс. — Дочь доктора Круза.

— А, я, кажется, тебя знаю. — Она наклоняет голову, пытаясь припомнить. — Ты была на свадьбе Алекса, да?

Мысленно молюсь, чтобы она не вспомнила, что это я врезала Луису коленом по яйцам на танцполе. Ворошить этот эпизод из прошлого мне сейчас совсем не хочется.

Миссис Фуэнтес, может, и не вспомнила бы, зато вспоминает Карлос — и оживляется. Ну конечно, разве он упустит такую возможность!

— А, да! Никки, это не ты случайно заехала тогда Луису по…

— Никки учится в Фейерфилде, — перебивает его Луис. — Мы вместе ходим на химию.

И все замолкают — ждут, что я скажу. Я поворачиваюсь к Луису и мямлю:

— Луис, мы можем поговорить?

— Конечно. Пойдем.

Иду за ним. Мы пересекаем кухню и выходим в заднюю дверь.

— Порядок, — замечает Луис. — Можешь говорить.

Я откашливаюсь и смотрю на небо. Вспоминаю, что Луис мечтает когда-нибудь оказаться там, наверху. Последует ли он за своей мечтой или уже поменял планы?

— Я подумала над тем, что ты сегодня сказал мне на химии. Знаешь, я действительно тебя осуждала, хотя не знала всего, что случилось. А теперь я поняла… ты был прав.

Луис пожимает плечами.

— Это совершенно не важно.

— Мне — важно, — возражаю я.

— Почему? У тебя ведь уже сложилось мнение обо мне. — Он фыркает. — Как и у всех.

— Скажи мне, прямо сейчас скажи, что ты не торгуешь наркотиками, и я тебе поверю. Посмотри мне в глаза и скажи правду.

Луис не сводит с меня напряженного взгляда.

— Я не торгую дурью, — говорит он, даже не моргая. — Те наркотики — не мои. И я не Марко, так что хватит судить меня по нему.

— Но ты с ним дружишь.

— Я и с Дереком дружу. Слушай, я не знаю, что произошло между тобой и Марко, и, честно говоря, не хочу знать. Потому что иначе, подозреваю, мне захочется выбить у него из головы его тупые мозги.