— Бедная Венди! Видимо, ей суждено остаться единственным ребенком, если только… — Не договорив, она многозначительно посмотрела на Филиппа.

Филипп поспешил отвести взгляд, чувствуя себя неуютно.

— Почему же? Ты можешь встретить другого человека.

Он понимал, что такие слова не говорят женщине, с которой прошлой ночью занимался любовью, но страшно боялся того, на что намекала Гейл. И не напрасно.

— Не думаю, что я когда-нибудь полюблю снова, — тихо проговорила Гейл и неожиданно положила его ладонь себе на грудь. — Чувствуешь, как бьется сердце? — Затем она просунула его руку за вырез блузки и прижала к своей обнаженной коже.

Филипп хотел встать, но мышцы, казалось, вышли из повиновения, он почувствовал, что вопреки воле его плоть набухает и становится все тверже; понимал, что должен остановиться, но его пальцы сами принялись ласкать ее грудь. К сожалению, его тело жило собственной жизнью. Гейл распахнула блузку и прижалась к нему. Затем опустилась на колени, расстегнула ему брюки и принялась ласкать его плоть. Доведя Филиппа до крайней степени возбуждения, она встала и подняла юбку выше бедер; под юбкой ничего не было. Одним быстрым движением Гейл села к нему на колени. Филипп был настолько возбужден, что пути назад уже не было. Когда Гейл встала и легла грудью на стол, соблазнительно демонстрируя округлые розовые ягодицы, он подошел и овладел ею сзади.

Позже, когда они сидели на диване в гостиной, Гейл многозначительно произнесла:

— Боюсь, я из тех, кто любит только раз в жизни.

Он вздохнул, но промолчал. Если она отдается ему в расчете получить взамен любовь, ее ждет разочарование.

Сидя с чашкой растворимого кофе и глядя, как небо на востоке постепенно светлеет, он вдруг отчетливо понял, кто ему нужен. Только Алекса. Филиппу хотелось услышать от жены, что и она не может без него жить, что она справилась со своими страхами и согласна подарить ему ребенка.

«Но дождусь ли я когда-нибудь такого признания?» — Филипп тяжело вздохнул. Ему нужна Алекса, но нужен и ребенок, и он не знал, как получить и то и другое.


После звонка Филиппа Алекса выпила стакан вина и легла на кровать не раздеваясь. На ней был халат поверх белья, чтобы не тратить время на одевание, если ночью понадобится срочно куда-то ехать.

От вина появилась сонливость, но нервное возбуждение мешало уснуть. К тревоге за племянника добавилось потрясение от разговора с Филиппом.

Он был таким заботливым, сердечным, совсем как раньше… Предложил приехать и побыть с ней, пока Брайан не найдется. Ей страшно хотелось сказать: «Да, приходи, приходи сейчас же!» — удержали только мысли о Гейл.

Нет, не только, было и еще кое-что. Филипп позвонил, чтобы договориться о встрече. Может, хочет попросить у нее развода? Спокойно и хладнокровно уладить дела? Решить вопрос о разделе имущества? Вполне возможно, что так и есть. Филипп ведь по-прежнему пребывает в уверенности, что она отказывается иметь ребенка. Кроме того, он уже три месяца встречается с Гейл. Да и еще упомянул, что собирается в Женеву. Интересно, надолго ли? И поедет ли с ним Гейл?

Может, Алекса и стала бы умолять Филиппа вернуться домой, если бы в роли разлучницы выступала какая-то другая женщина, а не его давняя любовь. Возможно, она рассказала бы ему о своей беременности. Наверное, даже смирилась бы с тем, что она нужна Филиппу только как необходимое приложение к ребенку, лишь бы избавиться от этой невыносимой боли — тоски по нему.

Да, сама мысль о другой женщине причиняла бы ей боль, но не такую острую. После уик-энда, проведенного с Иганом, Алекса понимала состояние человека, стремящегося забыть о проблемах и избавиться от одиночества в объятиях другого. Это не любовь. Но Гейл — совсем другое дело. Если она давно претендовала на Филиппа, то Алексе трудно тягаться с такой соперницей. Первая любовь, как считается, самая сильная. В сложившейся ситуации Алекса сомневалась, что сможет снова жить с Филиппом: все время будет представлять, как он ходит на свидания и занимается с Гейл любовью. Будет трудно избавиться от мысли, что все эти годы, живя с ней, муж втайне мечтал о Гейл.

Алекса заплакала. Ну почему ее счастливая, благополучная жизнь так стремительно превратилась в кошмар? Филипп для нее потерян, а Брайан… Что с ним? Может, ранен? Погиб? А Пейдж — поправится ли она когда-нибудь?

Алекса плакала до тех пор, пока не выплакала все слезы.

В семь утра ее разбудил телефонный звонок из полиции. Брайан нашелся, и с ним все в порядке.

— Где он? Я могу сейчас же приехать…

— В этом нет необходимости, — перебил полицейский, — он со своей матерью.

— С матерью?!

Как оказалось, в ходе стандартной процедуры поиска полиция установила, что Пейдж Барнс зарегистрировалась в отеле «Эссекс-Хаус». Они просто позвонили в отель и получили подтверждение, что мальчик находится с матерью.

Алекса почувствовала огромное облегчение, но тут же возникло множество вопросов. Когда Пейдж выписали из больницы? Почему она не позвонила и не сообщила о приезде?

Господи, как сестра могла забрать Брайана, не сказав ей ни слова и заставив сходить с ума от тревоги?

Одной этой мысли было достаточно, чтобы привести Алексу в ярость. Но ее гнев сдерживало какое-то смутное беспокойство из-за странного поведения сестры. Что-то тут не так.

Алекса немедленно позвонила в отель и попросила миссис Барнс. Ее опасения еще более окрепли, когда Пейдж отказалась подойти к телефону. Гостиничный портье передал, что ее просят прислать вещи и паспорт Брайана с посыльным.

— Послушайте, мне необходимо поговорить с миссис Барнс, я ее сестра…

— Сожалею, мисс, но это невозможно, — сказал портье виноватым тоном и повесил трубку.

Алекса быстро оделась и стала собирать вещи Брайана. Его чемодан был слишком мал, чтобы вместить все, поэтому она взяла свой. Среди вещей Брайана было множество кассет, плакатов, фотографий певцов и музыкантов, и Алекса не представляла, что складывать, а что можно оставить.

Поручив упаковывать вещи миссис Радо, она стала звонить в Лондон. Узнав, что Пейдж в Нью-Йорке, доктор Уэстон искренне удивился:

— Да, два дня назад она выписалась, хотя мы были против. Ей следовало продолжать лекарственную терапию… Очевидно, миссис Барнс только делала вид, что принимает лекарства.

— Но разве вы не могли ее удержать, если она еще не поправилась?

— Нет, мы принудительно не лечим. Но вы правы, вашей сестре еще далеко до полного выздоровления, и, если она не продолжит лечение, ей не станет лучше.

К черту посыльного! Алекса решила отвезти вещи сама и перед отъездом чуть не позвонила Филиппу. Но зная, что он любит поспать подольше, решила связаться с ним часа через два.

В отель она приехала в половине девятого и сразу же поднялась в номер сестры. На ее стук Пейдж осторожно приоткрыла дверь и с опаской спросила:

— Кто там?

— Пейдж, это я, Алекса.

Бросив на нее враждебный взгляд, сестра распахнула дверь, выхватила чемоданы и бросила их на кровать. Пейдж выглядела изможденной и казалась старше своих лет. Алекса ужаснулась, представив, что ей пришлось вынести.

— Как ты себя чувствуешь? — осторожно спросила она. — Брайан ушел в школу?

— Теперь, когда мы вместе, у нас все отлично! — отрывисто бросила Пейдж, раскрыла чемодан и стала выбрасывать из него вещи, пока не наткнулась на паспорт Брайана. И тут вдруг она взорвалась: — Паспорт просрочен! Ты видишь, видишь? Срок действия кончился в прошлом месяце, черт бы тебя побрал! Думаешь, это поможет тебе удержать Брайана?

— Удержать Брайана? — переспросила ошеломленная Алекса.

— Зря надеялась, я тебе не позволю. Ты всегда завидовала тому, что у меня было, но моего сына ты не получишь!

Алекса уставилась на сестру, отказываясь верить своим ушам.

— Ты обращалась со мной ничуть не лучше, чем родители! — кричала Пейдж. — Самое первое, что я помню из детства, это как Алекс занял мое место. Его положили в мою колыбельку, все внимание родителей стало доставаться ему одному. Я была всего на два года старше, но меня заставляли о нем заботиться, присматривать за ним… Я не виновата, что брат попал под машину! Мне было только пять лет, я не видела, что грузовик…

Пейдж все говорила и говорила, гримаса боли исказила ее лицо почти до неузнаваемости. Алекса слушала, оцепенев от ужаса.

Пейдж, видимо, винила себя в гибели младшего брата, тем более что испытывала к нему ревность. После его смерти она рассчитывала снова стать любимицей родителей, но этого не произошло. Родилась Алекса и заняла в семье место, раньше принадлежавшее брату.

— Ты была противной маленькой занудой! — кричала Пейдж. — Вечно таскалась за мной повсюду, хотела играть в мои куклы и с моими друзьями. Тебя не заставляли каждый день часами играть на пианино…

— У меня не было слуха, — мягко прервала Алекса. — Родители пытались со мной заниматься, но у меня не было таланта, а у тебя был.

— Врешь! — прошипела Пейдж. — Ты только притворялась, что не умеешь играть, и тебе все сходило с рук. Но мне они никогда не позволяли делать то, что я хотела!

— Что же, интересно? — шепотом спросила Алекса. В словах сестры, несомненно, содержалась доля правды, но в ее голове все слишком перепуталось.

Несколько мгновений Пейдж, оторопев, молчала.

— Я забыла, но это точно была не музыка. Я ее ненавидела! Я все ненавидела в этом проклятом Сиэтле! Я была так счастлива, когда Тим увез меня оттуда. Тим, Брайан и я — втроем мы были настоящей семьей. Нам больше никто не был нужен. Но Тим умер, и теперь меня некому защитить. Пока я горевала по Тиму и торчала в лечебнице, ты забрала моего сына…

— Мама попросила меня позаботиться о Брайане…

— Врешь! Ты всегда мне завидовала! Ты бы рада навсегда запереть меня в сумасшедшем доме! Вот почему ты позвонила в полицию, будто если мать приезжает к своему сыну — это какое-то преступление.