Поднявшись на ноги, Лисандр напомнил себе, что следует спуститься вниз, к домашним.

Почти всегда с трудом припоминая в чем состоит его долг, Сандр изо всех сил старался быть хорошим братом и добрым сыном. Единственная проблема состояла в том, что для этого надлежало быть для начала хорошим человеком.

А он вовсе не ощущал себя человеком – живым, теплым, из плоти и крови, чувствующим, думающим, рассуждающим… Некогда он был таким. Он даже помнил, каково это: быть таким же, как прочие живые люди.

Теперь же он походил более на отражение в закопченном зеркале… или на хрупкую тень в летнее утро – лишь очерк, лишь контур, внутри которого – непроглядная чернота…

Снаружи же все выглядело более чем пристойно. Он видел это, глядя на себя в зеркало. Он дышал, он ходил, ел… иногда – пусть редко – даже спал. Старший брат отвез его к портному, и теперь довоенная одежда наконец выглядит на послевоенном Сандре не как платье с чужого плеча…

Но глупо было отрицать, что с ним не все благополучно. Он сломлен, уничтожен – возможно, навсегда. Ему казалось, будто кто-то вскрыл его и заменил живые мышцы и кровь на некий механизм. Внутри у него было темно и сухо, словно на каком-нибудь заброшенном чердаке, где в беспорядке свалены ненужные вещи из прошлого, покрытые слоем пыли.

Как и чем заполнить вновь эту пустую комнату? Как возродить остановившееся сердце?

Лестница вела вниз. И он пошел вниз.

В залитой солнцем, скромно обставленной столовой он увидел своего старшего брата, Дедала. Здесь же были и младшие, Кастор и Орион – жадно поглощая завтрак, они обсуждали предстоящее путешествие. Ах да… спасение Электры.

Замедлив шаг, Лисандр попытался припомнить, отчего со столь несвойственным ему пылом стремился он поскорее добраться домой и сообщить о том, что происходит с сестрой. Тогда это отчего-то казалось очень важным – настолько, что он едва не загнал коня и себя самого…

Он прекрасно помнил все происшедшее, разумеется. Вот только чувства и эмоции, вызванные этими событиями, утекали стремительно, словно вода или песок сквозь пальцы.

Сандр ни слова не произнес, он вообще не издал ни звука – однако глаза всех присутствующих мгновенно устремились на него. На него смотрели все. Родители – сонно и отчасти мечтательно, а младшая сестренка Аталанта – с живым любопытством. В ее глазах застыл невысказанный вопрос. Даже его новоиспеченная невестка Миранда глядела испытующе.

«Не трудитесь, – хотел он сказать им всем. – Вы ничего не обнаружите. Ибо я лишь тень, пустая оболочка, поношенное платье, внутри которого ничего нет…»

Разумеется, он ни слова не произнес. Как, впрочем, и обычно. Но тем не менее все искренне полагали, будто ему стало куда лучше – ведь он почти перестал ночами заходиться в крике…

Ночные кошмары наутро совершенно забывались. Сандр даже не помнил, отчего кричал – лишь порой смутно припоминал ощущение головокружительного падения в какую-то бездну. До сих пор иногда он просыпался от этого ощущения.

Ему отчаянно недоставало Электры. Ее обостренная внимательность и бодрая напористость словно восполняли его угасшие чувства. А ее искреннее, но молчаливое сострадание избавляло его от надобности притворяться человеком… братом… сыном. В обществе своей неугомонной сестрицы он просто делал все, как она велит – не думая, не рассуждая. В присутствии Электры ему можно было не утруждать голову, так напоминающую теперь запыленный чердак…

Увы, оказалось, что Электра не столь разумна, как он полагал. Выходило, что он помог ей совершить нечто, по мнению Дедала и остальных – впрочем, в основном Дейда, – странное, опасное и вообще ужасное…

Сандр знал: то, что они с Электрой сделали, – неправильно. Увы, не мог осознать, почему именно.

Миранда, казалось, была обеспокоена более остальных. Ничего странного: она лишь недавно влилась в семью и поэтому все еще была относительно нормальна. Кас, похоже, был более удручен перспективой оставить молодую жену в ее деликатном положении, нежели спасением Электры. Орион же выглядел так, словно размышлял над проблемой радиальной симметрии у морских ежей или о чем-то в этом роде. Сандр понимал, что вечная рассеянность Ориона не имеет ничего общего с его собственным ледяным безмолвием. Орион обладал вполне здравым, притом совершенно блестящим умом – и этот ум был занят материями куда более значимыми, нежели какая-то беглая сестрица.

Малышка Атти, сощурив зеленые глаза, испытующе смотрела на Сандра. В свои тринадцать лет Аталанта, худенькая и подвижная, казалось, была сотворена из одних веснушек да железной силы воли впридачу. Сандр подумал вдруг, что из всех домашних именно Атти лучше всех понимает его… Ведь Атти тоже сломлена – правда, по-иному. Она представления не имела о понятиях добра и зла, царящих вне этих стен, – впрочем, если и знала об этом, то предпочитала их игнорировать.

Сандр эти правила знал. С этой частью его памяти все было в порядке. Он лишь не мог вспомнить, отчего эти правила почитались столь важными.

Сунув в рот последний кусок, Дейд поднялся, все еще жуя.

– Поторопимся, ребята. Лошади, что я арендовал, должны быть уже здесь.

Впрочем, у Дедала был собственный конь – норовистый и игривый вороной жеребец, естественно, именуемый Икаром.

Лошадь же Сандра, гнедой мерин, в сущности, ему не принадлежала – в привычном смысле слова. Просто никто не позарился на эту клячу, поэтому Сандр отвязал ее от коновязи возле военного госпиталя в тот самый день, когда решил отправиться домой. Отвязал, сел на него и уехал.

У этого флегматичного животного вовсе не было имени. Он дышал, он жевал, он подчинялся командам седока. Этого для Сандра было вполне достаточно.

Сандр не стал есть – впрочем, никто из присутствующих не усмотрел в этом ничего необычного. Лошадь его накормлена – и это главное. И хотя они с конем въехали в Лондон лишь накануне вечером, они снова в дороге, хоть солнце еще не достигло зенита. Конь, впрочем, успел отдохнуть, так что Лисандру было не на что пенять.

Чтобы жаловаться, нужно говорить – и не просто говорить, а еще и браниться.

Сандр почти разучился делать как первое, так и второе.

В столовую вихрем ворвалась миссис Филпотт:

– Они здесь, миссус! Они дома!


По мере того как они приближались к центру города, окрестные дома делались все выше и выше. Лачуги сменились добротными высокими строениями, а редкие всадники уступили место конным экипажам. Воздух наполнился людским гомоном и прочими звуками, привычными для города.

Город… Эрон предпочел бы вовсе не показываться в Лондоне. Однако обеих мисс Уортингтон во что бы то ни стало нужно было сюда доставить. Сгорбившись в седле, он натянул видавшую виды шляпу Хейстингза на самые уши и вознес безмолвную молитву, уповая на милость фортуны. Вот она, обитель самых горьких печалей его юности. Вот оно, трепещущее сердце Общества… даже того хуже. Будущему наследнику, чье состояние маячит в необозримом будущем, легче легкого найти здесь приключения, притом самые что ни на есть печальные.

Увы, так с ним и случилось в свое время. И теперь прошлое висело на нем, словно мельничный жернов, привязанный к шее.

«Проводи домой юных леди и убирайся восвояси!»

И все же он продолжал ломать голову над загадкой по имени Электра Уортингтон.

За долгие годы лишений и испытаний Эрон приучился не судить о людях по их наружности. И вообще не выносить поверхностных суждений. Он начал постигать эту науку в юности, полной горьких ошибок и заблуждений, а позднее совершенствовался в ней, когда не покладая рук выковывал свой характер и восстанавливал утраченную честь.

У него довольно было времени, чтобы понять: самый бравый герой на поверку может оказаться отъявленным трусом, а нежная и скромная леди – мстительно разрушить чью-то жизнь при помощи одного-единственного слова. В конце концов он предпочел полагаться на немногих стоящих и верных друзей, которых избрал вовсе не из-за их титула или богатства. Даже пройдоха и простолюдин Хейстингз порой демонстрировал беспримерное мужество и отвагу, а иногда обнаруживал качества, достойные истинного джентльмена – по крайней мере время от времени.

Поступки людей правдивы, в отличие от внешней шелухи, – а уж на людские слова ни в коем случае полагаться не стоит.

Итак, что же известно ему о мисс Электре Уортингтон? Из-под полей низко надвинутой шляпы он изучал прямую спину девушки, сидящей подле кузины на козлах. Шляпка скрывала ее золотистые косы и потрясающие воображение черты, что несколько упрощало его задачу… впрочем, при каждом движении ткань платья выгодно обрисовывала ее тонкую талию и округлые бедра… Благодарение богу, что спинка сиденья надежно скрывает остальное!

Эрон усилием воли пресек опасный ход мыслей. Да, наружность барышни приятна глазу. Так же, как красивый закат или ладно скроенная лошадь. И если на минуту забыть о ее прелестных глазках и сногсшибательной фигуре, если заглянуть глубже, сквозь все эти великосветские манеры и изящные наряды, то… что он там видит? Что она рассказала о себе своими поступками?

Пожалуй, она отважна и решительна, в этом ей не откажешь. И пусть цель ее не столь уж благородна – всего лишь навсего подняться по общественной лестнице, – однако идет она к ней с напором хорошо отточенного клинка из чистейшей шеффилдской стали! Эрон вспомнил, как она умоляла его не наказывать брата за ее проступок. Говорила, что ее семья отчаянно в ней нуждается. Что ж, будет видно… Однако Эрон чувствовал, что девушка искренне предана своей семье. И пусть она утверждает, что устала от проделок многочисленных братьев… А еще она бесспорно неглупа, хоть и удручающе безрассудна: иначе как могла она, поддавшись порыву, похитить человека?

А как она, едва выбравшись из реки на берег, тотчас кинулась спасать кузину! Стало быть, она еще и очень мужественная. Весьма опасное сочетание качеств.

Итак, она смела, умна, мужественна и преданна. Какая жалость, что она к тому же эгоистична и мелочна, не говоря уже о том, что больна на всю голову!