Подошедший сзади Ротерхэм схватил Серену за запястья и крепко сжал их.

— Ты здесь достаточно поучала нас! — гневно произнес он. — Тебе бы следовало вести себя приличнее. Нет, ты не ударишь меня и не выцарапаешь мне глаза. Угомонись, Серена, и лучше задумайся о том, как ты сейчас выглядишь.

Повисла тишина. Фанни, вконец расстроенная, стояла вся дрожа. Разъяренная Серена отвела взгляд от смуглого лица Ротерхэма и посмотрела на вдову. Глаза ее потухли, и тяжелый вздох вырвался из ее груди:

— О, Фанни, прости меня. Я ведь не причинила тебе боль?

— Нет, нет, что ты! — воскликнула та. Машинально Серена стала растирать запястья, которые Ротерхэм только сейчас отпустил. Оглядев комнату, она издала почти истеричный смешок:

— Прошу прощения за то, что вела себя столь дурно и смутила вас. Умоляю, простите меня! Ротерхэм, я должна переговорить с тобой до твоего отъезда из Милверли. Не смог бы ты прийти ко мне в маленькую гостиную?

— Хоть сейчас.

— О, нет. У меня нервы еще не в порядке. Ты должен дать мне время успокоиться, если только меня снова кто-нибудь не спровоцирует на приступ неприличной ярости.

Она поспешно вышла из комнаты, остановив двинувшуюся было за ней Фанни легким движением руки и отрицательно покачав головой.

Уход Серены развязал языки всем ее родственникам. Мистер Иглшэм выразил глубокое сожаление по поводу возникшей ситуации и стал пересказывать суждения своей жены на этот счет. Фанни горячо защищала Серену. Доррингтон считал, что конфликт был спровоцирован вызывающим поведением Ротерхэма, а Спенборо подтвердил свою решимость аннулировать последнюю статью завещания. Это привело к возобновлению спора. Доррингтон, соглашаясь, что статья должна быть отменена, в то же время был недоволен тем, как Спенборо перехватил у него инициативу. А мистер Иглшэм вообще был против любых планов Доррингтона. Даже Клейпола втянули в этот спор, и ему пришлось, хоть и с неохотой, выразить свое мнение. Только мистер Перротт, с ледяным спокойствием ожидавший окончания дискуссии, все обращения к себе встречал с уклончивой сдержанностью. Ротерхэм, прислонившийся к дверному косяку, стоял со скрещенными на груди руками и, похоже, считал себя зрителем фарса — скучного и в то же время немного развлекавшего его. Однако скоро он потерял терпение и бесцеремонно положил конец спорам, оборвав разглагольствования Доррингтона:

— Никто из вас не отменит статью, и это не касается никого из вас, так что прекратите делать из самих себя посмешище.

— Сэр, вы нас оскорбляете! — кипя от злости, выпалил мистер Иглшэм. — Говорю вам это без стеснения.

— А почему вы должны стесняться? Я же не стесняюсь сказать вам, что вы болван. Полагаю, вы считаете ее тетку наиболее подходящим человеком для того, чтобы контролировать состояние Серены и ее поведение. Но у вас будет весьма плачевный вид, если вам удастся навязать леди Терезе эти обязанности, — она задаст вам такую трепку, что не приведи Господь!

Лорд Доррингтон оглушительно захохотал, правда, тут же закашлялся и стал задыхаться. Уязвленный мистер Иглшэм раскрыл рот, чтобы нанести ответный удар, но как только суровая правда, прозвучавшая в словах Ротерхэма, стала доходить до него, тут же снова закрыл рот и продолжал кипеть молча. Секунду-другую маркиз разглядывал его с сардонической усмешкой, потом кивнул поверенному:

— Вы можете дочитать до конца сей уникальный документ?

Мистер Перротт поклонился и вновь водрузил на нос очки. В завещании больше не было никаких неожиданностей, и оно было дослушано до конца без замечаний. Только в самом конце Ротерхэм подошел к столу, протянув повелительно руку. Перротт вложил в нее документ, маркиз взял плотные листки бумаги и в напряженной тишине внимательно перечитал злосчастную статью завещания. Потом швырнул их на стол и со словами «Чушь собачья!» вышел из комнаты.

Его уход послужил сигналом к окончанию церемонии. Адвокат, отвергнув вежливое предложение Фанни переночевать у нее в доме, откланялся первым. Вслед за ним библиотеку покинул новоиспеченный граф, который хотел получить от Перротта информацию по некоторым вопросам. Почти сразу после этого ушли мистер Иглшэм, собравшийся провести ночь со своими друзьями в Глостере, и лорд Доррингтон, предусмотрительно заказавший ужин на одной из своих любимых почтовых станций и не желавший, чтобы он остыл. Вскоре Фанни осталась наедине с отцом, который вместе со Спенборо решил дождаться утра в Милверли.

С бьющимся сердцем она ожидала его первых слов, но они относились не к ее делам, а к Серене.

— Какое щекотливое дело! — проговорил сэр Уильям. — Очень непонятное. Странный человек этот Спенборо.

Дочь робко согласилась с ним.

— Конечно, раздражение твоей падчерицы понятно, — продолжал он, — но я бы не хотел увидеть свою дочь в таком возбужденном состоянии.

— О, папа, не обращай внимания. Вообще-то она очень хорошая. Но все это произошло в такое время, когда она убита горем, но так прекрасно держится… Да еще эти печальные обстоятельства — ее прошлые отношения с Ротерхэмом… он вел себя сегодня совсем не по-джентльменски! Мы должны простить Серену. Она такая хорошая!

— Ты меня удивляешь. Твоя мать совсем не склонна считать ее такой. У нее странные манеры. Эти знатные леди полагают, что могут вести себя, как им заблагорассудится. Уверен, она, как гласит пословица, не постесняется надеть подвязку на людях.

— Нет-нет! Ты несправедлив к ней, папа! Серена — необычная девушка, это верно, но ты вспомни — дорогой Спенборо относился к ней скорее как к сыну, чем к дочери.

— Ох! Как плохо, когда девушка теряет мать! Ей ведь тогда было не больше двенадцати лет? Ну что ж, ты права, дорогая, мы должны учитывать это обстоятельство. Меня оно очень волнует, особенно сейчас, когда так хотелось бы, чтобы твоя мать была с тобой рядом.

Фанни была настолько поражена, что отец посчитался с ее мнением, что смогла лишь невнятно выразить свое согласие с ним.

— Как жаль, что твоя мать сейчас готовится к родам — ведь ее присутствие утешило бы тебя.

— О, да! Я хочу сказать, что… Как хорошо, что она отпустила тебя ко мне, папа.

— Иначе и не могло быть. У нее никогда не было подобных капризов. Кроме того, ты знаешь, что десятые роды — совсем не то, что первые. Они протекают гораздо легче. Однако она будет огорчена, когда я не смогу ее обрадовать хорошими новостями относительно тебя. Нет, я-то не особенно надеялся на это. После трех лет брака ждать было уже нечего. Вот во всех отношениях печальное обстоятельство.

Фанни опустила голову и покраснела; увидев это, отец поспешил добавить:

— Конечно, мне хотелось бы, чтобы все было наоборот, но я не хочу упрекать тебя, дорогая. Думаю, Спенборо это тоже очень угнетало.

Дочь ответила таким сдавленным голоском, что ему удалось расслышать лишь слова «всегда такой понимающий».

— Рад слышать это. Согласись, не очень-то, приятно сознавать, что твое наследство должно перейти в руки какого-то пустельги кузена. Он ведь не Бог весть что, этот новый граф, не так ли? Но я виню твоего мужа в той же степени, что и тебя. Какое легкомыслие — схватить воспаление легких тогда, когда вопрос с наследником не решен! Никогда не видел такого неразумного поведения! — В его голосе звучало негодование, но, вспомнив, с кем разговаривает, отец Фанни тут же попросил у нее прощения. — Конечно, бессмысленно сейчас останавливаться на этом вопросе. Что касается тебя, то здесь есть о чем сожалеть. Твой титул будет всегда вызывать уважение, однако, если бы у вас был сын, твое влияние усилилось бы, а будущее было бы обеспечено. Сейчас же все сложилось иначе. Фанни, у тебя есть какие-нибудь планы на будущее?

Она собралась с силами и ответила достаточно твердо:

— Да, папа. Я намерена переехать вместе с милой Сереной во Вдовий дом.

— С леди Сереной? — изумился отец.

— Я убеждена, что лорд Спенборо одобрил бы мое решение. Ее нельзя оставлять сейчас одну.

— Полагаю, об этом не может быть и речи. В конце концов, у нее есть дядя и эта тетка, которая воспитала ее. Да и Спенборо с женой, как он сказал мне утром, надеются, что Серена останется с ними в этом доме. Признаюсь, мне это показалось весьма великодушным с его стороны; лично я поостерегся бы брать в свою семью такое неуправляемое создание.

— Хартли и Джейн — то есть лорд и леди Спенборо — сама доброта. И Серена это понимает. Но она также знает, что из этого ничего не получится. Папа, поверь, пожалуйста, что мой долг — заботиться о ней.

— Ты позаботишься о Серене? — засмеялся отец. — Хотелось бы мне посмотреть на это!

Фанни покраснела, но продолжила:

— На самом-то деле это она заботится обо мне, но я ее мачеха и самый подходящий человек для того, чтобы быть ее компаньонкой, сэр.

Он задумался и с явной неохотой согласился с дочерью:

— Об этом стоило бы подумать. Но в твоем возрасте… Не знаю, что скажет твоя мать. Кроме того, молодую леди с ее огромным состоянием очень скоро кто-нибудь подхватит, а если еще учитывать ее нрав и все такое прочее…

— У нее слишком ясный ум, чтобы просто увлечься кем-нибудь. Не думаю, что Серена скоро выйдет замуж, папа.

— Совершенно верно! Ни о чем подобном и думать нельзя, по крайней мере, год. Ты, конечно, станешь соблюдать глубокий траур. Мама склоняется к мысли, что на это время тебе лучше вернуться в Хартленд, потому что как бы ни хотелось тебе утвердиться в звании вдовствующей графини, нельзя отрицать, что ты слишком молода, чтобы жить одной. Мы с ней предполагали, что когда твой траур кончится и ты подумаешь, разумеется, о том, чтобы завести свое собственное хозяйство, то сможешь забрать к себе одну из твоих сестер. Но не будем забегать вперед. К тому же я не собираюсь навязывать тебе свою волю. Нужно поговорить и о твоих планах. Ты привыкла быть хозяйкой большого дома, и тебе вряд ли понравится снова жить на старый лад в Хартленде. Думаю, ты заговорила об этом, чтобы сразу все поставить на свои места. Иными словами, считаешь ли ты, что тебе будет удобно с леди Сереной?