А мнения, разговоры, слухи?… Многие организаторы здравоохранения и политики глубокомысленно рассуждали о бесперспективности, дороговизне, экономической нецелесообразности трансплантации органов при настоящем уровне экономики страны. Хотя несложные подсчеты свидетельствовали о другом. Расходы государства на лечение пациентов с заболеваниями сердца, печени, почек, легких, больных сахарным диабетом, а также потери, связанные с выплатами по инвалидности и смертности трудоспособного населения в результате декомпенсации этих заболеваний, на порядок превышали затраты, связанные с трансплантацией того или иного органа.

Продажа органов, незаконный забор органов и выполнение подпольных трансплантаций, о которых так упорно говорили… Игоря оскорбляли эти слухи. Публикации в желтой прессе, телевизионные передачи, рассказывающие о криминальных трансплантациях и торговле органами в России… Чистый вымысел… Зато общественное мнение по отношению к донорству и трансплантации и множество тяжелобольных людей, которые могут уже ничего и не дождаться…

В России отсутствовала целенаправленная государственная программа, пропагандирующая гуманистические принципы донорства. В большинстве высших медицинских учебных заведений не было программы обучения студентов и врачей по вопросам трансплантации органов и органного донорства. А проблема требовала безотлагательного решения, так как число нуждающихся в трансплантации сердца, печени, почек, легких и поджелудочной железы с каждым годом неуклонно росло.

И, с блеском защитив сначала кандидатскую, а потом докторскую, Игорь вдруг решил, что именно он, Игорь Васильевич Лазарев, и станет тем великим человеком, который сумеет перевернуть эту науку, сделать ее действительно значимой, важной, вернет ей всю ее глубинность.

— Да успокойся! — сказал ему однажды постигший ситуацию Гошка. — Ты настолько не крут, уж так не крут ни по одному пункту, что вот тем самым и крут! Дай лапу, и выше нос!


Долинский задумчиво изучал лицо молчаливого ученика.

— Как трудно и некомфортно иметь власть, — заговорил он. — Вот обычный человек, не обремененный ею, может приглашать на свой день рождения кого хочет и угощать чем хочет. А владельцу фирмы надо четко продумать, кого по деловому этикету следует пригласить к столу и какие блюда подать по уровню престижа. И ведь имей в виду, голубчик, это далеко не все, что ему приходится таким хитрым образом продумывать и просчитывать! Никакой ему свободы, не расслабишься даже в свой законный день рождения! Вот она тебе и власть…

— Я тоже как-то задумался, — признался Игорь, — а зачем она, эта неимоверная слава? Я хочу погулять по парку с девушкой вдвоем, не морочась тем, что на нас будут оборачиваться, приставать с автографами и ловить нас в камеры. Что каждый мой шаг начнут отслеживать. Задумался, но не внял этой вполне здравой, хорошей мысли. Не внял… Потому мы и расстались…

Игорь решил тогда, что в его жизни — жизни великого медика — нет места медсестре Верочке. Что отныне им не по дороге. Так вышло… Он творил свой мир — а разве он Господь? Мир — это промысел Божий, и ничей иной… Та лекция в музее…

Долинский пристально смотрел на своего ученика.

Выйдя от Феликса Матвеевича и остановившись возле магазина «Охотник-рыболов», Лазарев рассматривал витрину. Как давно это было — подмосковный пруд, Поликарпыч, Сазонов и он сам с удочками… Старого часовщика похоронили три года назад.

Игорь слегка оперся рукой о витрину, и вдруг стекло в ней треснуло. Треск услышал мужик-продавец, вальяжно подошел, посмотрел. Лазарев стоял ошарашенный.

— Наверное, брак какой в стекле был… — неуверенно пробормотал он.

Продавец глянул на него предельно строго, пронизывающе осмотрел и сказал с усталым вздохом:

— Брак… А знаете, сколько стекло это стоит?…

— А-а… Нуда… Я пошел, ладно?

И профессор торопливо пошел прочь, сел в машину, захлопнул дверцу, включил двигатель… Надо было действительно поскорее смываться — счастье, что все так неплохо закончилось…

Глава 19

Во дворе почти сутками шли ремонтные работы. Управа или префектура надумала поменять трубы. Как водится, зимой, прямо в трескучие морозы. Это чтобы побыстрее менять снова, а то в управе и в префектуре денег оказалось навалом, прямо девать некуда, и рабочих рук тоже.

Вот где явно нет безработицы, устало думал Игорь, просыпаясь в шесть утра по старой врачебной привычке. За окном гудели машины, компрессоры, там колотили по железу, горели костры — растапливали снег, чтобы подступиться к промерзшей насквозь земле. Очевидно, в управе не подозревали, что в Москве тоже могут вдруг наступить весна и лето.

Беспощадно перерытый двор загородили щитами-решетками, понавесили объявлений-извинений, ночами вокруг огромных черных ям горели предупреждающие об опасности фонари, напоминающие болотные огни — тусклые и призрачные…

Жильцы окрестных домов не могли спать от шума, потихоньку балдели и сходили с ума. Их состояние управу не волновало. К марту даже сдержанный Лазарев дозрел до нервного срыва. Он больше не мог жить по чужим правилам. И играть по ним.


Майя нервно взяла телефонную трубку. Звонил Сазонов.

— Игорь в отпуске, — мрачно сообщила Майя.

— И где он его проводит? — слегка удивился лучший друг-приятель.

Странно, что он не в курсе подобных новостей… Почему это ему ничего не доложили?… А почему здесь Майя? Лазаревы ведь вроде разошлись…

— Известно где, — так же угрюмо отозвалась Майя. — На работе, конечно. Уехал в семь утра. Не позавтракал. Заявил, что здесь невозможно жить из-за шума. У нас ремонт.

— Ремонт? — еще сильнее удивился Гошка. — Тоже не знал… И что у вас там происходит, с этим ремонтом?

— О, с ремонтом у нас все в порядке — ничего не происходит, — утешила его Майя. — Игорь десятый год собирается нанять мастеров. Это у нас во дворе сыр-бор. Деревья сломали, скамеечки снесли… Одни сплошные дыры. Для новых труб. Бесконечные магнитные бури. А-бал-деть можно, как говорит наш сын.

— Это симптом, — объявил Сазонов и отсоединился. — Обыкновенный тупизм.

И тотчас набрал мобильник Лазарева.

— Перезвони позже, — попросил тот. — Я занят. Извини…

На самом деле, уладив утренние дела и оставив верную Соню за главнокомандующую, он собрался в гости к Октябрине Павловне. Правда, дозвониться до нее почему-то никак не удавалось, но все та же верная Соня уверяла, что и номер телефона, и адрес правильные. И Лазарев решил просто поехать. Авось повезет.

Не повезло сразу же.

Надписи на подъезде обескуражили. Одна гласила: «Прозба не дербанить в парадное, а сувать пальцем в пупку для звонка». Вторая сообщала: «Здесь НЕ Vision! Vision — следующая дверь».

Понятно. Поскольку двери без всяких опознавательных знаков, люди без конца ломились и спрашивали, не здесь ли фирма Vision, и жильцам приходилось без конца отвечать одно и то же: не здесь, а там, дальше, а мы простые люди, жильцы. И так их это все достало, что сделали объявления, предотвращающие словесные объяснения.

Лазарев растерянно мялся возле подъезда. Было холодно. Ветер уже начал любопытно ощупывать дурака, остановившегося на опасном мартовском морозе, и проверять на прочность. Зачем он взял отпуск именно сейчас? Летом клиника все равно встает на мойку. Просто накопилось столько отпусков за прошлые годы, когда он не отдыхал, что руководство института встало на дыбы и вежливенько, но настойчиво попросило профессора использовать наконец все свои неотгулянные дни. Игорь собирался съездить в горы — хоть раз в жизни полюбоваться их синевой, недоступностью и величием.

Правда, лучший друг-приятель неизменно морщился при упоминании о горах. Его несколько лет назад сагитировали стать горным туристом, говорили: такие красоты увидишь! Он таки стал. Отправился на самый верх. А потом делился впечатлениями:

— Ничего, кроме ботинок впереди идущего, я не видел. И ты не увидишь. Так что лучше высоко не лезь! Ведь не случайно писал детский классик, что «умный в горы не пойдет, умный горы обойдет». Прав он был, прав…

Но Лазарев все равно хотел увидеть все своими глазами.

— Ну да, люди почти никогда не верят тому, что им рассказывают, — обижался Сазонов. — Они должны до всего дойти сами. Мне опять звонила моя язва сибирская. Как у меня болит печень… И кашель что-то… В легких прямо гармошка… Может, туберкулез?

— Чтобы его вылечить, тебе надо собаку съесть! — мрачно буркнул Игорь.

Перед горами он мечтал увидеть Октябрину Павловну…

Во двор вошел паренек — обычный такой, с куцей бороденкой, лохматый, в куртке, в руке — мобильник.

— Таня, привет! Как добралась? — Паренек изменился в лице и спросил удивленно-простодушно и деловито: — Почему «жопа»? Ага… Ну ладно… А я иду вчера вечером по улице. С разлохмаченными волосами, с черной обрамляющей бородкой и в берете. Мимо навстречу — бурная компания. И один бросил другому: «Справа по борту мы увидели Че Гевару». Так я до конца и не разобрался — был ли это просто их разговор или это относилось ко мне? Угу, да… Ага… Да не психуй, у меня мобильник тыщу раз падал: и без футляра, и в футляре, и на асфальт, ну да! Тоже падал! И «Нокия», и «Сименс», и «Моторола», и «Самсунг», и «Филипс», ну да! Но у моего тупая программа эсэмэсок! Он набирает те слова, которые идентифицирует, а, видно по всему, идентификация у его программы халтурная. Вот вчера набираю «Белый орел». Он пишет: «Белый осел». Я ему: «Тьфу ты! Сам ты!..»

Паренек подошел к подъезду и почти вплотную к мявшемуся на снегу Лазареву и удивленно остановился.

— А вы к кому? Код забыли? Лазарев обрадовался:

— Мне нужна Октябрина Павловна… Камышина.

— А-а… Это к нам. Только мама болеет. Игорю опять стало стыдно.