Конни Мейсон - Цена наслаждения

Франция, 1798

Никогда еще Рид Харвуд так страстно не желал смерти. Впрочем, ему еще никогда не приходилось барахтаться в своих и чужих нечистотах в самой жуткой дыре, какую только можно себе представить. Избитый, изможденный, весь в лохмотьях, он проводил дни и недели в полной темноте – в мрачной, душной яме.

Рид совершенно перестал ориентироваться во времени. Он не мог определить, много ли воды утекло с тех пор, как агенты Наполеона схватили его, обвинили в шпионаже в пользу Англии и швырнули, без суда и следствия, в Замок дьявола, как неофициально называлась тюрьма, высившаяся на обдуваемом всеми ветрами утесе на французском побережье. Сколько он здесь? Полгода? Девять месяцев? Невозможно говорить о сроках, если один день ничем не отличается от другого.

Хотя избиения и прекратились неделю назад – по крайней мере, Рид считал, что руку ему сломали именно неделю назад, – его тело все еще представляло собой пульсирующий комок боли. Жестокие тюремщики ни в грош не ставили человеческое достоинство, не думали о страданиях, когда пускали в ход свои пыточные средства. Не единожды заявляли садисты-охранники, что он и его сокамерники так и сгниют в этой тюрьме. А потому – не все ли равно, раньше это случится или позже?

События происходили одно за другим, не давая опомниться. Рида схватили, обвинили в шпионаже в пользу Англии и заживо похоронили в этой дыре, где он сейчас и пребывал. Он не мог заявить о своей невиновности, поскольку и вправду был английским разведчиком, получившим задание от тайного отдела Министерства иностранных дел выведать секреты Наполеона. Выбор пал на него по той простой причине, что бабушка-француженка научила его прекрасно изъясняться на ее родном языке. Почти целый год он жил в Париже, успешно притворяясь местным, и собирал шпионские сведения для Англии.

А затем кто-то предал его.

Рид громко застонал. Стон в пространстве камеры смешался с другими звуками мучительной боли, издаваемыми его товарищами по несчастью. Их было шестеро, запертых в сырой камере, пол которой был покрыт грязной соломой. В одном углу стояло три ведра для нечистот, отравлявших воздух невыносимым зловонием. Рид не знал, сколько всего заключенных находится в застенках Замка дьявола, но подозревал, что таких камер, как и та, что служила ему теперь пристанищем, здесь много.

Рид поднял глаза к единственному окошку под потолком и глубоко вдохнул едва доходящий до него свежий, солоноватый воздух. Дивный запах моря – только он и поддерживал Рида и не давал ему сойти с ума. Он постарался не мечтать о возвращении домой, так как знал: ему суждено умереть в Замке дьявола.

Рид желал смерти, даже призывал ее. Почему же он до сих пор не умер? Он засмеялся было, но смех вызвал новый приступ боли. По какой-то причине жизненные силы не хотели покидать его тело. Он поднял здоровую руку и не узнал ее, некогда бугрившуюся мускулами. Плоть истощилась так, что остались только кожа да кости.

Его предали.

Возможно, он так отчаянно цеплялся за жизнь потому, что хотел выследить и уничтожить предателя.

Рид услышал какой-то шорох и взглянул на истощенного человека рядом с собой.

– С вами все в порядке, Леклер? – услышал он собственный голос и не узнал его, так сильно он отличался от привычного глубокого баритона.

– Настолько, насколько это возможно в такой дыре, – проворчал доктор Леклер. – Как ваша рука? Я зафиксировал ее, как мог, используя подручные средства.

– Вы прекрасно справились, mon ami,[1] благодарю вас. Нам повезло, что была смена Люсьена, когда вы попросили стражу дать нам каких-нибудь деревяшек, чтобы наложить шину. Другие бы просто рассмеялись и смотрели бы, как я умираю от заражения.

Врач вздохнул.

– Я знаю, о чем вы думаете, – отрывисто произнес Рид. – Мы все равно умрем.

– Так и есть, mon ami. Я должен встретиться с Создателем лишь потому, что моими пациентами были аристократы, сумевшие спастись от мадам Гильотины, а вы умрете из-за того, что шпионили в пользу Англии. Если будет на то воля Господня, однажды Наполеон потерпит поражение. Однако, что бы ни произошло, Франция уже никогда не станет прежней после такого террора, раздирающего нашу страну.

Рид закрыл глаза, жалея, что не сможет попрощаться с братом, прежде чем испустить дух. Он любил своего брата, Джейсона Харнуда, графа Хантхерста. Джейсон пытался отговорить его от выполнения такого опасного задания, но Рид, безрассудный как всегда, и слушать ничего не стал. Наполеон явно намеревался развязать войну с Англией, и Рид хотел внести свою лепту в победу над самопровозглашенным диктатором. Свободное владение французским дало ему преимущество перед другими британскими агентами.

Рид подумал, что Джейсон уже мог произвести на свет наследника. Его брат всю жизнь был весьма болезненным, но, казалось, окреп после женитьбы на леди Хелен Дьюбери. Возможно, именно этот брак стал для него поворотной точкой. Мысли Рида резко оборвались. Все это не имело никакого значения. Ничто не имеет значения для человека, балансирующего на краю гибели.

Дверь с грохотом отворилась. У входа в камеру затрепетал язык пламени. Рид часто заморгал. Наверное, у него уже галлюцинации. Он мог поклясться, что видит женщину, сопровождаемую охранником Люсьеном. Женщина, с ног до головы закутанная в абсолютно черные одежды и прятавшая лицо за плотной вуалью, нерешительно шагнула в круг света.

Рид услышал, как врач со свистом втянул воздух и тут же резко выдохнул.

– Вы видите то же, что и я? – уточнил Рид.

– Oui,[2] мне было интересно, придет ли она снова. Со времени ее последнего визита прошло несколько месяцев.

– Черная Вдова! – ахнул Рид.

Он слышал, как заключенные вполголоса говорили об этой женщине, но сам никогда ее не видел. Голос врача дрожал.

– Oui. Она – именно та, кого называют Черной Вдовой. Я здесь уже год, и за все это время видел ее лишь дважды. Интересно, за кем она явилась на сей раз?

Рид рассматривал Черную Вдову из-под полуприкрытых век; пока она тихо беседовала с охранником. Лоб его морщился от умственного напряжения.

– До меня доходили слухи о ней. Я так понимаю, она выбирает себе мужчину из числа заключенных, превращает его в раба для плотских утех, а когда он надоедает ей – убивает его, верно?

– Потому ее и зовут Черной Вдовой, – сухо подтвердил врач. – Впрочем, за последнее поручиться не могу. Наверняка мне известно лишь, что деньги переходят из рук в руки, и ее слуги уводят отсюда мужчину, на которого пал ее выбор. Насколько я знаю, после этого о несчастных никто больше не слышал.

Рид окинул взглядом своих сокамерников. Как и он, они представляли собой жалкие подобия мужчин. Большинство заключенных были измождены до крайности и находились на пороге смерти. Он не понимал, какое удовольствие может получить женщина от такого мужчины, который не то что члена – головы поднять не в силах. Неужели только он считает ситуацию нелепой?

– Похоже, наши товарищи боятся ее: они съеживаются от одного ее взгляда.

– Можно ли их за это винить? Их пугает неизвестность…

Неожиданно тихое бормотание стихло: Люсьен и незнакомка закончили разговор. Черная Вдова взяла светильник из рук охранника и медленно вошла в камеру. Рид сжался. Она приблизилась к первому заключенному, вгляделась в его лицо, а затем перешла к следующему бедолаге.

Когда женщина снова наклонилась, Рид невольно задержал взгляд на вызывающем изгибе ее бедра. Она была небольшого роста и хорошо сложена; даже вдовьи одежды не могли скрыть плавных очертаний ее тела. Будь Рид наполовину или даже на четверть тем мужчиной, каким он был когда-то, он непременно увлекся бы ею. Несмотря на то что он даже не помнил, когда в последний раз был с женщиной, Черная Вдова не вызвала в нем ничего, хоть отдаленно похожего на желание. Но ему стало любопытно. Даже витающий над ним призрак смерти не мог умалить его интереса к этой, так неприлично себя ведущей, женщине.

– Она идет сюда, – прошипел Леклер. – Неужели кто-то из нас привлек ее внимание?

Рид нашел в себе силы хмыкнуть, хотя ребра тут же отозвались болью.

– Надо быть не в своем уме, чтобы захотеть одного из нас. Мы грязные, покалеченные и стоим одной ногой в могиле. Что касается меня, то одна моя нога уже наверняка в могиле, а вторая собирается вот-вот к ней присоединиться.

Рид умолк: длинная тирада совсем вымотала его. Он закрыл глаза, балансируя на грани обморока. Неожиданно нежная рука легонько прикоснулась к его плечу и вернула Рида к действительности. Он медленно открыл глаза, часто моргая от яркого света лампы. Сначала он разглядел одну лишь черноту, окутывающую женщину с головы и до черных сапожек; руки ее были в черных же перчатках.

Она рассматривала его лицо. Хотя вуаль и скрывала черты, но была не в силах спрятать контуров молодого лица. Да зачем же молодой женщине могли понадобиться изможденные мужчины? Он почти физически ощущал, как ее взгляд вонзается в него. Когда она прошла дальше, он с облегчением выдохнул. Но, к его ужасу, осмотрев остальных шестерых заключенных, она вернулась к нему. Люсьен, нетерпеливо ожидавший ее у двери, кашлянул.

– Вы сделали свой выбор, мадам? Вы отвергли всех мужчин, осталась только эта камера. Не следует слишком тянуть время. Начальник может вернуться в любой момент.

Черная Вдова поставила светильник на пол у лица Рида и нагнулась, чтобы всмотреться в его глаза.

– Вы Рид Харвуд? – ее английский был безупречен, в нем не слышалось и намека на акцент.

Рид вздрогнул и отрывисто бросил:

– А кому какое дело?

– Отвечайте на вопрос, – приказала она.

Рид не счел нужным лгать: он ведь уже почти покойник. Ну что еще может с ним приключиться?

– Точно, я Рид Харвуд. А вам что до того?