Я обнажаю запястья. «Нет! Нет! Я — не Куколка Бетти. Нет! Я не Бетти! Я — не она!»

Я мгновенно просыпаюсь, услышав голос маленькой девочки: «Я — не она! Я — не она!» Голос звучит внутри, не может вырваться наружу, но я ясно слышу. Снова прислушиваюсь к девочке, отчаянно отказывающейся от самой себя: «Я — не Бетти». Она держится отстраненно. За окном грязное коричневое небо. Кажется, сейчас утро, половина шестого. В это время ночные демоны особенно сильны, но скоро рассветет, и они исчезнут.

Но это утро было особенным. Необычная слабость из-за болезни помешала мне быстро надеть маску Элизабет; в эти мгновения незащищенности и страха я стала понимать то, что всегда ускользало от меня. Я осталась с ночными демонами, продлевая их присутствие, и медленно открыла свою запертую душу. Я не торопилась, и страх почему-то уменьшился. Странное спокойствие больного, ослабленного жаром, сглаживает перспективу, уменьшает яркость картин, мир предстает отчетливее. Не в силах натянуть на себя защитную оболочку, человек обретает большую остроту восприятия. Многолетние эмоции громоздились друг на друга, пока не превратились в клубок колючей проволоки; теперь он стал раскручиваться. Я всегда считала нужным скрывать правду от мира, боялась, что в противном случае железные двери навсегда сомкнутся. Но все это время я лишь скрывала ее от самой себя.

«Я — не Куколка Бетти. Я — не Куколка Бетти», — прошептала я вслух. И снова: «Я — не Бетти». Да! Это же так очевидно. Почему же было непонятно прежде? Если я никогда не произносила этого вслух и никто ничего не знал, значит, я могла бесконечно притворяться, да?.. Могла убегать от себя и не быть ею. Кто докажет обратное? И я действительно убегала. Все эти годы отталкивала любого, кто мог бы приблизиться и открыть правду. Я пряталась за собственными огромными железными дверьми, отказывалась знать, помнить, чувствовать. Не позволяла себе настоящей любви. О… мой отец прекрасно знал меня, не сомневался в том, что он в полной безопасности. Что бы я ни говорила, какие бы угрозы ни произносила, в последний момент всегда убегала и молчала. Он мог делать со мной что угодно. Неужели я снова пойду у него на поводу и откажу себе в праве быть Элизабет?

За окном медленно светало. Наблюдая за небом, я снова прошептала: «Я — не она!» Грязная коричневая заря осветила окно, появилась тусклая зелень деревьев. Я снова шепнула: «Я — не Бетти!» Было уже около шести часов, но я не отпускала своих ночных демонов. Буду сохранять внутри себя Бетти, пока ко мне не вернется оберегающая меня сила.

Солнце совсем взошло, осторожно вошел Стивен и посмотрел на меня. Я притворилась спящей. Он на цыпочках приблизился к кровати и погладил меня по голове. Я не смела взглянуть на него, пошевелиться; старалась дышать ровно.

— Хорошая девочка, — прошептал он. — Холодная, как огурец. К вечеру ты поправишься. Отдохни как следует, я заказал билеты на королевский бал. Я люблю тебя, Элизабет.

Он поцеловал меня в глаза и ушел. Я бросила вслед один короткий взгляд. О, как я мечтала о жизни, которую мы могли разделить!

Сразу после его ухода я проверила свой лоб и руки. Он прав, я больше не потела, жар спал. Я приподнялась в кровати, прогнулась. Солнце быстро двигалось по небосклону. Бледно-желтые шторы раскачивались возле окон. В воздухе присутствовал сладковатый аромат. На столике стоял кувшин, расписанный цветами. Я налила воду и села. Испытывая головокружение, заставила себя произнести все вслух — хотела облечь в словесную форму то, что считала правдой. «Мой отец, Роланд, мог совершенно беспрепятственно растлевать нас. Мог бы запросто убить любящих его женщин, чтобы защитить себя. Моя мать, Мария, покончила с собой, потому что не могла рассказать правду и не могла жить с ней. Он не остановил Марию. С ее смертью опасность разоблачения исчезла. Куколка Бетти пыталась покончить с собой, но безуспешно. Однако душа ее каждый день покорно умирала. В конце концов она превратилась в молодую женщину, потерявшую себя как личность. Роланд оставался защищенным. Отец так и не узнал меня, Элизабет; он не представлял, кем станет его абсолютно управляемая Куколка Бетти. Неужели я позволю ему восстать из могилы, подчинюсь и позволю безропотно убить свою любовь?» Он заполнит это пространство пустотой, чтобы сберечь свою тайну… Нет, Стивен, не подходи ко мне слишком близко. Оставайся в неведении. Нет, Стивен, не люби меня так сильно, и я никогда не полюблю тебя; никто ничего не узнает… Мой отец бил меня в четырнадцать лет, когда мне начали звонить парни. Я не сопротивлялась: он был прав, они могли узнать. Теперь я сама истязала себя вместо него. Пришло время, когда мне следует забрать свою собственную жизнь назад».

Утро наполнялось запахами и дуновением ветра, яркое солнце бодрило меня, но мне нужна была сила, чтобы преодолеть многолетний страх, вынуждавший меня прятаться. Следовало продумать все до наступления очередного дня, пока он не вынудил меня снова отказаться от самой себя. Я буду сожалеть, что на короткое время осталась без защиты, сожалеть о своих опасных мыслях. И никогда не позволю этому состоянию вернуться. Я уже начала размышлять о том, на какой риск я пойду, если расскажу обо всем Стивену. Вдруг я ошибаюсь и он меня не любит? Вдруг он расскажет? Нет, отступать нельзя. Если я не предприму что-либо сейчас, железные двери снова сомкнутся. Я буду вечно прятаться от любви Стивена, бояться ответить на нее. Наша любовь умрет, мы никогда не будем вместе.

Надо решиться и пойти на риск, пока утро только начинается. Кто бы мог предположить, что я выпущу на свободу секреты, которые хранила тридцать лет, именно здесь, в простой испанской гостинице, в кровати, где спали многие путники, задержавшись тут на несколько часов, чтобы вскоре вернуться к прежней жизни? Однако моя жизнь изменится навсегда.

Я была полна решимости. Правда, еще не знала, что скажу Стивену, как начну. Как сказать любимому… что произойдет, если ты осмелишься выпустить такие секреты на волю? Какая горькая ржавчина польется?

Можно было позвать Стивена, и он бы пришел ко мне, но я ждала неизвестно чего. Я просидела в постели еще час. Страх то подступал, то отпускал меня, пока наконец Стивен не зашел в комнату. Он полетел ко мне по кафельному полу, ликуя, что я уже сижу на кровати и довольно бодра.

— Какое поразительное улучшение! Мне следовало бы принести по такому поводу сочный шоколадный эклер вместо очередного кувшина с водой и трех сухих маленьких крекеров. Извини, распоряжение врача.

Он присел на край кровати и обнял меня.

— М-м-м, почему ты не сказала, что наденешь этот потрясающий пеньюар и будешь выглядеть так соблазнительно?

Он снова обнял меня; я сидела в старой рваной ночной рубашке, которую он, вероятно, одолжил у жены хозяина.

— Я…

Я остановила себя. Уже почувствовала, что меня захватывает его настроение и я ищу остроумный ответ, ухожу от своего решения… накидываю маску… отец был бы доволен… Но я не позволю ему овладеть собой на этот раз… «Сейчас! — сказала я себе. — Сейчас!»

— Стивен… — начала я.

Он с удивлением заметил, что мое поведение изменилось.

— Позволь, я расскажу тебе… мне кажется, ты должен знать. Не о том, как я танцевала в Барселоне, а о том, как оказалась здесь и кто я такая на самом деле.

Я набрала побольше воздуха, почувствовала комок в горле. Инстинктивно попыталась проглотить его… «Ты же еще ничего не сказала, — подумала я, — еще не поздно передумать… ты не переживешь этого…» Но тайные клапаны уже открылись, и потекла ржавая вода. Я тихо простонала:

— Меня зовут Бетти.

Стивен ничего не спросил, он лишь крепко меня обнимал.

— Стивен, — мой жалобный стон прозвучал громче, — меня зовут Бетти, мой отец изнасиловал меня, когда я была еще маленькая. Я боготворила его и избегала смотреть правде в глаза. Прошло несколько лет, больше это не повторялось. Я уже подумывала, что, возможно, ничего и не было, так я его любила. Но после смерти матери это случилось снова. Потом стало происходить регулярнее. Мне все еще не верилось, в двенадцать лет я предпочла умереть, нежели поверить, но мне помешали…

Стивен молча обнимал меня. Стон прекратился, но из горла вырвалось что-то вроде хрипа, я вздрогнула. Через некоторое время снова заговорила, но мой голос звучал как из-под земли…

— Через год я убежала. Полиция нашла меня в парке, в кустах. Я ползала, прячась от фонариков, как маленькое животное. Меня доставили домой в полицейской машине, я могла рассказать им, но не сделала этого. Испугалась, что тогда меня запрут навсегда. Когда полиция уехала, отец уложил меня в свою кровать, но несколько недель не прикасался. Я решила, что спасена, что теперь наша жизнь изменится к лучшему.

Мой голос задрожал, но я справилась с собой.

— Что если бы все вышло наружу? Когда это началось снова, я порвала со всеми друзьями. И жизнь моя состояла только из танцев. С годами от меня стали ждать секса, и я оправдала ожидания.

Стивен закутал меня в одеяло, стал укачивать… Меня трясло, я снова делала глотательные движения, заталкивала свои слова назад. Горло онемело, захотелось остановиться, замолчать… да, отец снова подбирался, тянул меня к себе… он накажет меня позже… я заслужила это. Но на этот раз я не позволю ему одержать верх, буду говорить свободно… Я перестала дрожать.

Теперь слова полились спокойнее, голос окреп.

— Никто ничего не подозревал. Мой отец был знаменитым скрипачом. Я, его дочь, вела жизнь всем на зависть. К нам захаживали известные ученые, люди искусства. Я рано научилась жить за пределами правды. Брала у них шляпы и пальто, подавала чай. Позволяла делать мне комплименты по поводу того, как я танцую, они видели меня во время выступления молодых танцоров и называли красивой и грациозной молодой леди, заявляя, что рады знакомству… я ничего не отвечала. Никто никогда не замечал несчастную, страдающую девочку, желавшую умереть. Я сама ненавидела ее! Она заслуживала всего самого худшего! А я была другой! Я была балериной!