В соответствии с моей точкой зрения, в большинстве своем мужчины столь же ранимы, сколь и женщины. И Хорхе ничуть не отличается от женщин, которые намеренно отсрочивают наступление оргазма, пока не почувствуют надежности в отношениях. Единственное различие между мужчинами и женщинами заключается в том, что мужчины не признаются в этом. Они утверждают, что могут заниматься сексом, абсолютно ничего не чувствуя, а я вас заверяю — они лгут. Я надеялась, что Хорхе в конце концов сможет достичь оргазма. Но зачем мне нужно было путаться с его лучшим другом прямо на его глазах? Когда я сейчас обдумываю ситуацию, мне кажется, что поступок мой не особенно помог ему расслабиться. А мне следовало бы раньше подумать о том, что важные решения принимаются на трезвую голову.


6 мая 2000 года


Наконец-то до меня окончательно дошло, что все кончено.

Опустошение мое сейчас даже близко нельзя сравнить с самим событием, однако ничего не помогает, мне никак не удается заглушить чувство досады и тоски. Помню, однажды я пошла в «Лондонские темницы», музей восковых фигур, где можно полюбоваться на всевозможные виды пыток и казней. Удивительно, насколько изобретательными становятся люди, когда дело касается уничтожения других людей. Ну так вот одно особо изощренное наказание прямо-таки засело у меня в голове: вас разрезают, вынимают ваши внутренности и дают вам возможность наблюдать, как мыши сжирают их, пока вы просто лежите в луже собственной крови и умираете. Вынуждена отдать должное изобретателю: если в экзекуции и не хватает утонченности, последняя с лихвой компенсируется эффектностью. Я подняла данную тему лишь потому, что мне почти столь же ужасно, когда кто-то порывает со мной. Даже если, строго говоря, со мной не разрывают отношений, потому что никогда и не собирались встречаться со мной, как без конца напоминал мне Хорхе.

Есть один плюс в подобных переживаниях: у вас по крайней мере появляется стимул больше читать. И нет лучшего способа пожалеть себя, чем полежать с книгой в руке. Я провела весь день, изучая «Утешение философией» Алена де Боттона. Согласна, не лучший выбор: автор состоит у меня в списке под названием «Мужчины, которые меня отвергли». Однажды я написала ему восторженное письмо, но он так и не ответил, мерзавец. И бесполезно уверять, что издатели не передают письма знаменитостям. Я не куплюсь на такую чушь.

В любом случае я решила дать Алену второй шанс. Однажды он уже разбил мое сердце, теперь пришла пора, черт возьми, помочь мне склеить его. Должна сказать, глава про Шопенгауэра меня слегка обнадежила. Если верить Боттону (какое все-таки дурацкое имя), Шопенгауэр утверждает, и это вполне естественно, что человек оказывается на грани самоубийства, даже когда терпят крах самые скоротечные романы. Причина в том, что мы подсознательно выбираем отца (мать) для своего потомства, черты которого должны дополнять ваши. Тело тогда готовится к предстоящей работе. А если механизм машины уже заработал, не так-то легко дать задний ход.

Интересно, как бы выглядел наш ребенок? А что, если у него были бы его темные кудрявые волосы и мои зеленые глаза?

Я сейчас перережу себе вены. Проклятый Шопенгауэр!

Теперь, пожалуй, стоит обратиться за помощью к другому философу. Ницше уж точно сможет меня спасти. Ничто не приободрит меня лучше, нежели напоминание о том, что страдания мои являются лишь очередным испытанием, через которые сверхчеловек должен проходить время от времени, чтобы проявить себя как высшее существо, какими мы и являемся.

Понимаю, может создаться впечатление, что на самом деле сердце мое вовсе не разбито. Я не пережила никакой тяжелой утраты, а страдаю не от чего иного, как от обычного удара по самолюбию. Но хоть разбитое сердце и считается более тяжким состоянием, чем удар по самолюбию, я бы выбрала разбитое сердце — это все же, можно сказать, ампутация, а второе можно сравнить со смертью. Медленная агония, которая съедает вас подобно мышам из «Лондонских темниц».

О Боже. Полагаю, мне нужно поискать утешение в чем-то другом, ибо философы Алена не приносят мне пользы. Итак…


1. У меня теперь на одну причину меньше, почему я не должна спать с Хавьером.

2…

Ну, полагаю, одного пункта вполне достаточно.


15 мая 2000 года


Мы с Валерией и Моникой сидели в «Алмагро», когда вошли Хорхе, Панчо и Хавьер. Видимо, в тот момент мое лицо приобрело красный, затем пурпурный оттенок, прежде чем стать не слишком приятного зеленого цвета, поскольку обе девушки заметили неладное и поинтересовались, что случилось. Я указала на Хорхе, и подружки сочувственно пробормотали что-то в ответ. Сочувствующими восклицаниями они дали понять, что прекрасно понимают меня. Как ужасно повстречать бывшего на милонге! Конечно, я не раскрыла им настоящей причины, почему я рассталась с Хорхе. Официальная версия: «Он боится начинать серьезные отношения, потому что уезжает в Европу, приблизительно на месяц». Думаю, им не обязательно знать, насколько их подруга неразборчива в связях.

Не то чтобы я считала себя неразборчивой, но, очевидно, многие осмелятся со мной не согласиться. В первую очередь Хорхе и Панчо, которые сразу же решили, что правильнее всего — игнорировать меня. Судя по их поведению, можно было подумать, что они целомудренные девушки, которых изнасиловал старый развращенный сатир (я.) Как будто бы я принудила их к чему-то непристойному — у реки, в ту самую ночь. Но ведь участников было трое. И, насколько я помню, создавалось впечатление, будто они получают не меньшее удовольствие.

Я все еще злилась на лицемеров Хорхе и Панчо, когда Хавьер подал мне знак, что хотел бы потанцевать. Хоть один из тройняшек оказался мужчиной!

Встав, я вышла к нему. Меня охватила жажда мести. Хотелось помучить этого Хорхе. У меня не осталось ни малейших сомнений, что я могу рассчитывать на Хавьера — он добровольно станет орудием моей мести.

Я оказалась права. Хавьер, судя по всему, расстроился, что пропустил веселье, и твердо решил во что бы то ни стало получить то, что ему причиталось. Другими словами, он еще больше обнаглел. Те непристойности, которые он шептал мне на ухо во время танца, были настолько непристойными, что я не могу заставить себя повторить их. Даже на пустой желудок. Но в тот самый момент я ничуть не возражала. Вообще-то мне даже понравилось выслушивать все эти подробности относительно того, что он надеется сотворить со мной позднее. Это показалось мне многообещающим.

Секунду назад он упоенно изливал на меня неиссякающий поток пикантных подробностей — и вдруг перечисление смелых сексуальных экспериментов прекратилось. Хорхе оборвал себя на полуслове во время описания одной из наиболее изобретательных фантазий. Черт возьми! Ну… ну же! Как ты станешь приставать ко мне? Я открыла глаза, желая узнать, в чем дело, почему он замолчал. Перед нами стояла Ромина.

— Ты ни словом не намекнул мне о возвращении твоей девушки, — прошипела я, даже не пытаясь скрыть досаду.

— Я забыл, — простонал он. В его голосе звучало разочарование, что слегка уменьшило тяжесть моих собственных переживаний. Но мне по-прежнему хотелось придушить его.

Мы закончили танцевать танду в молчании. После я подошла к Ромине и сказала — так тепло, насколько мне это удалось: «Добро пожаловать!», хотя такое приветствие не вполне точно отражало мои чувства. Хавьер, для которого пребывание с нами двоими было невыносимым, сбежал, пока я выражала его партнерше соболезнования. Похороны ее отца прошли только в субботу, она была чрезвычайно печальна и чувств своих не скрывала.

Позднее, умывшись холодной водой с мылом, я решила, что все правильно. Ведь если бы Ромина не появилась вовремя, у меня не было бы возможности почувствовать себя столь уверенной в том, что я сделала все как надо. Однако я предпочитала не заглядывать в себя так глубоко. Вместо этого я принялась размышлять о том, что мне до смерти надоело совершать разумные поступки.


20 мая 2000 года


Я только что станцевала «тандус ужасус» с человеком, которого предпочла бы забыть — и ради него, и ради себя. После этого испытания я решила: слишком много щедрости для одного вечера, — и собиралась оставаться на месте, пока меня не пригласит кто-то достойный. И больше никакой ерунды вроде «вести себя мило и любезно», сказала я себе.

Следует стать наконец более разборчивой! И не рисковать столь опрометчиво.

И едва я приняла такое решение, какой-то мужчина, которого я никогда прежде не видела, оказался передо мной и протянул мне руку, ничуть не сомневаясь, что я приму приглашение! Мне потребовалось собрать в кулак всю свою волю и противостоять этой беспримерной дерзости. Я едва заметно качнула головой в знак протеста и уставилась в пространство рядом с ним.

Ему следовало вести себя более осмотрительно. Он не должен был оказываться в ситуации, в которой так легко получить отказ. И не моя вина, что он не уважает правила, мысленно оправдывалась я.

— Ну, как угодно. Больше я не намерен приглашать вас, — прошептал незнакомец.

Я подняла бровь, будто собиралась ответить: «Ой-ой-ой, сейчас разрыдаюсь от горя».

И несколькими секундами позже, наблюдая, как он скользит по танцполу с какой-то девушкой (которая, судя по всему, чувствовала себя восхитительно), я в самом деле чуть не расплакалась. Я подошла к Валерии, сидящей за столиком с Изекьелем (наверное, самым уродливым парнем на свете, что весьма печально, ибо он — в такой же степени — потрясающий танцор), и поинтересовалась, кто это. Это Диего, сказала Валерия. По выходным он преподает танго, по будним дням подрабатывает доктором.

Теперь, когда мне удалось рассмотреть его, я заметила, что он молод (для разнообразия — не слишком) и красив, сложения и роста — правильного. Один из тех случаев, где я должна была бы оставить свою гордость и забыть об унижении!