Потом я много раз прокручивала в памяти это время и удивлялась, почему так легко ушла от Андрея и вернулась к Виктории, в ее тюрьму. Бабушка, на удивление, встретила меня тепло, видимо соскучилась. Она не спрашивала меня, где я была целое лето. А я не напоминала ей о том, что видела ее. Она, конечно, повозмущалась, что я пролетела в институт, но была очень довольна, что я учусь, все-таки не дома сижу, хоть какая-то перспектива дальнейшей работы…

— Вот закончишь училище, — говорила она, — и сразу пойдешь в институт!

Но в мои планы дальнейшая учеба не входила. Я устала от нее, и подписываться еще на пять лет такой жизни мне совершенно не хотелось. Бабушке, правда, я об этом благоразумно не сообщала. Андрей так и не объявился, квартиру я сдала ДЭЗу вместе с тараканами и новым замком. Володьке в последний раз объявила, что ухожу домой и более в подачках не нуждаюсь, — по-моему, он только обрадовался.

А у меня на душе скребли кошки. Злата поступила в текстильный институт на специальность «художник-модельер». Роман учился в Строгановском, мечтая о профессии дизайнера. Он по-прежнему волочился за каждой юбкой, а о наших отношениях, как мне казалось, не вспоминал. Мне было обидно вдвойне, — ведь это из-за него я потеряла Андрея и свою такую красивую и сытую жизнь.

Мысли об Андрее были для меня самыми болезненными, я привязалась к этому сильному и мудрому человеку. Мне не хватало наших с ним разговоров и его нежности. Он относился ко мне тепло, а это дорогого стоит. Никто теперь не любил меня, и я сама себя не любила…

Дело мое с отцовской квартирой застопорилось — Григорий на заседания суда не приходил. Виктория еще пыталась руководить мной, но силы были уже не те, да и я стала более терпеливой, однако надежды жить отдельно не теряла. Все силы я бросила на учебу, занималась днем и ночью, перестала уходить вечером из дома, научилась вкусно готовить. Училище я закончила с красным дипломом, Виктория была очень довольна. Но рисовать мне стало неинтересно, а потому в Строгановку не поступала, к большому разочарованию бабушки.

Глава 6

Марина осторожно заглянула в кабинет. Света сидела в кресле, запрокинув голову. На столе стоял диктофон, в котором тихо работала кассета. Марина подошла к столу, положила пакет с едой и выключила диктофон. Светлана очнулась и открыла глаза.

— У тебя такой странный вид, — тревожно заметила Марина.

Светлана потянулась к пакету и, достав кусок горячей пиццы, с наслаждением впилась в него зубами. Прожевав, она ответила:

— А все ты со своим профессором! Вот пытаюсь, по его совету, рассказать свое прошлое…

— И что, много скелетиков из шкафа выпало? — Марина тоже взяла кусок пиццы и осторожно вытащила из пакета два пластиковых стакана с горячим шоколадом.

— Целое кладбище, знаешь, так душу разворошило! Скажи, а с тобой он как общается?

Марина нахмурилась и, подумав минуту, сказала:

— Не пойму я что-то. На днях спросил, не было ли у меня родной сестры… Смотрит на меня странно…

Светлана оживилась:

— Слушай, может, у него девушка любимая была похожа на тебя?

— Ты знаешь, я тоже так подумала, — растерянно кивнула Марина, — и меня это напрягает.

— А вдруг это судьба? — легкомысленно спросила Светлана.

— Ну вот еще, он больно насмешливый и слишком умный! — возмутилась подруга.

— Так умный — это же очень хорошо! Значит, понимающий, — авторитетно заявила Светлана, но, видя, что подругу этот разговор смущает, решила сменить тему: — Слушай, мы сколько картин везем в Париж?

— Двенадцать!

— Но ведь была же еще одна работа. Такой портрет в стиле Ван Гога, Громова Саши, помнишь?..

— Ну не знаю, ты решай сама. — Марина допила шоколад и поднялась. — Пойду еще поработаю, — сказала она буднично.

— Ну и я с тобой. — Светлана легко встала, и они отправились в залы.

К вечеру у Светланы еле хватило сил добраться до дома. Вкатив машину в гараж, она откинулась на сиденье и подумала: «Господи, как же я устала!» Потом рука ее привычно нащупала в темноте сумку с документами и диктофоном. Она взяла ее и пошла в дом. На автоответчике ярко светилась лампочка. Светлана нажала кнопку. Послышался далекий, но такой родной голосочек:

— Мамуська! Это я, Витька! Мамуська, у меня все хорошо, только ужасно скучаю по тебе и по пирожкам Марии Алексеевны! Передай ей, скоро приеду, и буду есть все, что она приготовит. Нас тут все любят, но еда невкусная, зато тепло, хожу без куртки. Купил тебе красивую свечку, а Марии Алексеевне — брошку с Мадонной. Мамка, хочу к тебе ужасно, больше звонить не смогу, все узнавай в школе! Целую миллион раз! Скоро приеду, жди меня!

Слушая далекий голос сына, Светлана невольно улыбнулась, представив себе, как он стоит на одной ножке и кричит в трубку. Она знала эту его манеру — разговаривать по телефону, стоя на одной ноге. Она тоже соскучилась. Они первый раз расстались так надолго, но Светлана понимала, что мальчик растет и, кроме того, делает карьеру — в свои тринадцать Витька четко знал, что хочет стать оперным певцом. А Светлана вспомнила, как она сама мучительно искала себя в юности.


После училища я устроилась по распределению — воспитательницей в детском саду. Дети любили меня. Я много и интересно рассказывала, и они слушали меня так же внимательно, как мои ровесники в интернате. Но я чувствовала, что задыхаюсь в этом маленьком, душном мирке. Мне хотелось большего, казалось, жизнь — яркая, интересная — проходит мимо. Иногда я звонила Ал-Фе, чтобы поделиться своими сомнениями.

— Учиться тебе надо, детка, — говорила она, да я и сама понимала, что занимаюсь не своим делом.

Но однажды я решила, что работать в детском садике более не могу и буду пробовать свои силы на художественном поприще. Еще работая, я взялась преподавать детям рисование. На Пасху мы решили разрисовать яйца, и неожиданно эта работа захватила меня. Дома я взялась расписывать большое деревянное яйцо — на тему библейских сюжетов. Снова достала краски и с увлечением возилась с ним целыми вечерами. Виктория, долго наблюдая за мной, однажды удовлетворенно улыбнулась:

— Все-таки не напрасно я настаивала на твоем обучении рисованию. Интересно, а сколько это может стоить?

Я слегка опешила от такой практичности. Но потом сообразила, что, если работа пойдет, я смогу уйти из садика и заняться только творчеством, и ответила:

— А схожу-ка я завтра на вернисаж.

На следующий день я пошла на Измайловский вернисаж — прицениться к работам и посмотреть на конкурентов. Увиденное поразило меня. Во-первых, цены были безумными. Во-вторых, удивляло качество — весьма топорная, часто непрорисованная живопись. А сюжеты! На пасхальных яйцах изображалось все что угодно: пейзажи, натюрморты, портреты вождей! Существовали даже заказные яйца с портретом покупателя. Это был китчевый товар широкого потребления, ни о каком искусстве речь не шла. Но все это покупалось, и о моральной стороне дела никто не задумывался. Я быстро поняла, какое это золотое дно, и решила предложить спои услуги кому-нибудь из торговцев. Выбрав самого, на мой взгляд, серьезного, я подошла к нему, поздоровалась и показала свое яйцо.

— Неплохо, очень неплохо! Двадцать долларов могу дать прямо сейчас. — И продавец полез за бумажником.

— Нет, ну что вы! Это очень мало, — возмутилась я. Рядом стояли вещи ничуть не лучше моей, а цены на них были в три-четыре раза выше.

— Милая, — рассмеялся торговец, — а за свою работу ты здесь больше не получишь. Во-первых, сюжет неактуальный — Мадонна с младенцем нынче не в ходу, ну а во-вторых, на нас работает весь Сергиев Посад. Они нам по пять долларов расписывают эти яйца оптом. Так что двадцать долларов — это красная цена за качественную работу, бери. — И он протянул мне деньги.

— Нет, вы тут же загоните его за сотню, не отдам! — Я забрала свое яйцо из рук художника. Деньги, конечно, были нужны, но так продешевить…

— Ну и зря. Смотри, передумаешь — приходи. — И художник потерял ко мне всякий интерес.

Я побродила еще час по рядам и поняла, что мужик был прав. Предложений много, на любой вкус, а спрос только у тех, кто умеет продавать. Я подошла к парню, у которого торговля шла бойчее всего.

— Я хочу работать на заказ, — сразу с места в карьер заявила я ему.

— Да ну! — улыбнулся он. — А ты кто? — И парень с интересом посмотрел на меня.

Он был невысокий, довольно щуплый, но с веселыми глазами и какой-то непередаваемой мимикой. Выражение его лица все время менялось, и никогда не было понятно, серьезен он или грустен. Звали его Егор. Я рассказала ему о себе, показала свою работу. Егор внимательно посмотрел и сказал:

— Ты, старуха, молодец! Работаешь чисто! Но я тебя не знаю. А бизнес у нас — сама видишь, все на грани криминала. Ты на цены не смотри. Нам ведь тоже надо делиться. И за место, и ментам, и еще черт знает кому и за что. Так что цена яйца — это зарплата как минимум пяти человек. И двадцать долларов, которые тебе предлагали, — это действительно хорошие деньги. Но ты мне нравишься. Координаты свои оставь…

Так началось мое сотрудничество с Егором. Конечно, он беспардонно наживался на мне. Но в то же время я понимала, что работы для меня другой нет и только здесь я была сама собой, занималась любимым делом, да еще получала за это приличные деньги.


Вот только жизнь с Викторией по-прежнему была очень напряженной. Ей не нравилось во мне буквально все, и она постоянно доводила меня своими придирками. В конце концов я поняла, что мне необходимо жить отдельно, и снова начала борьбу с отцом за отдельную жилплощадь.

Пил он теперь не просыхая и конечно же ни на один суд не явился. Я уже совсем было отчаялась, как вдруг мне помогло… несчастье.